Марья-царевна из Детской Областной (СИ) - Баштовая Ксения Николаевна. Страница 55
Стоящий с краю Финист взмыл в воздух соколом, над головами полетел протяжный птичий крик, посыпались сверху мелкие перышки — и там, где они касались земли, вставали двойники гонца, изготовившиеся к битве.
Впереди войска стояли бок о бок два всадника: царь и советник. Вороной конь Огненного Змея нетерпеливо грыз удила, белоснежный скакун Кощея был спокоен.
Советник на миг оглянулся и зло поджал губы: там, где в тылу должны были оставаться несколько сиринов да алконостов, зияла пустая проплешина. Не зря лекарь воду протравил — теперь некому будет песнями воинский дух поднимать…
Кощей медленно вскинул руку, собираясь с силами, готовясь… На кончиках пальцев вспыхнули зеленые огоньки, закружились в бешенной пляске, вращаясь все быстрее и быстрее…
От серых вод поднялась полупрозрачная, словно созданная из задымленной слюды стена. Она и раньше была здесь, оберегая Навь от Пекла, сейчас лишь проявилась, стала видна… Как стали видны и растекшиеся неопрятными кляксами пробоины в колдовской защите.
По войску потрясенный шепот прошел. Все знали, что есть грань между Навью и Пеклом. Никто не предполагал, что она столь хрупка…
Огненный Змей только челюсти сжал: он и не думал, что за прошедшие пять лет столько раз успел слетать в Пекло — стена вся была на дырах, на пробоинах: пальцем тронь, пеплом осыплется… Неудивительно, что Ниян столь горд да чванлив был…
Кощей молчал. Лишь на бледном виске царя дергалась, пульсировала тонкая ниточка вены.
В глубине полуразрушенной защитной пелены начало разгораться алое пламя — Ниян мост строит для переговоров — знает, что по Калинову мосту никто пройти не сможет…
Пора и Нави за дело приняться.
Все знают, что переговоры ни к чему не приведут. Но всегда остается последняя надежда…
По легкому мановению руки правителя Навьего царства от берега начал проявляться мост. Хрустальный, светящийся легкой прозеленью, он казался сотканным из тонкой паутинки. Уходил вперед, над дымными водами Пучай-реки, и пелена мрака, сгустившегося над волнами расступалась перед ним…
— Иди, советник, — хрипло обронил царь. — Тебе переговоры вести.
Кощею вдруг поблазнилось, что смотрят на него сотни глаз — и не тех людей, что в войске его стоят. Другие на него глядят — из пелены, что миры разделяет. И не с берега противоположного всматриваются, нет, из самого тумана…
Змей на миг покорно склонил голову и, легко спешившись, шагнул вперед. Хрустальный настил звякнул под тяжелым сапогом. А если исчезнет сейчас, пропадет — будет время и силы во всполох перекинуться? Али косточки в горящей воде так и истлеют?..
На середине реки хрустальная переправа перерастала в созданный из выбеленных временем костей — с противоположного берега она строилась чарами Нияна. Огненный Змей нескольких шагов до границы не дошел, остановился, ожидая переговорщика с той стороны.
А он уже приближался.
Закутанная в серый саван фигура умруна медленно двигалась по костяному мосту. Дошла до рубежа, остановилась, замерла неподвижным истуканом…
Костлявая рука с длинными пальцами мелькнула в рукаве балахона, а затем умрун резким движением скинул капюшон.
Змей почувствовал, как сердце сбилось с такта: на него смотрел, скаля зубы в безгубой усмешке старый, мертвый царь Кощей…
Молчание все затягивалось…
— Что ж ты молчишь, советник? В землю мне не кланяешься? Али забыл, как клятву верности давал? — в голосе умруна звучала ядовитая усмешка.
— Я уже новую принес, — отрезал Огненный Змей. — И не тебе, волчья сыть, меня в предательстве обвинять.
Мертвый правитель Нави пропустил оскорбление мимо ушей:
— Уверен, советник? — тихий смешок шелестнул в воздухе. — Может, личину снимешь? Я-то договор хорошо знаю — никак еще с твоим прадедом его подписывал…
По крайней мере, теперь понятно, откуда Ниян, а вслед за ним и Тугарин знают про то, как бессмертие Кощею дается…
Но так и не ясно, как вышло, что прошлый царь в Пекло попал?! Навьи люди исчезают после смерти! Это каждый знает! Не уж-то пробитая грань между мирами заставила старого Кощея стать под руку Пекленцу?!
Получается, и в этом Змей виновен?!
— Без твоих советов обойдусь, — огрызнулся мужчина.
— Да я разве советую? — сейчас голос мертвеца не выражал ничего. — Я от царя Нияна весть принес. Он вам сдаться предлагает, повиниться, покаяться… Глядишь, простит он тогда предательство семидесятивековое.
— Раньше, при жизни, ты другое говорил! — окрысился советник.
— При жизни многое по-другому… — и тихий смешок: — Да ты и сам это скоро поймешь, советник, как под руку, царю Нияну станешь. Ты ведь в Пекле уже одной ногой стоишь… И да, советник, коли уж речь о том зашла… Как воевать-то пойдешь супротив меня и тех, кто под моей властью сейчас стоят? Сколько протянешь после того, как меч поднимешь? Мгновение? Два? Это ведь предательство — ты клятву верности мне давал.
— Клятва смертью пресекается, — процедил мужчина.
Новый оскал, исказивший изуродованное тлением лицо мертвого царя:
— Вот и проверим… Срок вам всем — до последнего луча. Как солнце в Пучай — реке утонет, ответ дадите, и коли голову пред Нияном не склоните, все к рассвету поляжете. А кто-то и в войско его перейдет.
И резко, по-военному, развернувшись на каблуках, умрун направился прочь с моста.
На закате у стен острога остановилась долговязая тень. Лекарь оглянулся по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним, и вытащил из-за пазухи перетянутый серой нитью свиток. На миг прижал его к стене, и тот легко просочился сквозь толстые бревна сруба.
Ждать пришлось недолго. Едва последний луч солнца погас, как тяжелая дубовая дверь, еще недавно запертая изнутри, мягко отворилась. На уходящих вниз ступенях стояла давешняя зазовка.
Тугарин щелкнул пальцами, и мертвячка покорно осыпалась серым пеплом, превратившись в пергаментный свиток, который лекарь зажал в кулаке.
Лекарь перешагнул через лежащее у подножия лестницы неподвижное тело — посланница Нияна хорошо знала свое дело — поднял с земляного пола затухающий факел, закрепил его в держателе на стене и вновь повернулся к тюремщику. На миг задержался подле него, снимая с пояса спящего связку ключей, а затем медленно пошел по узкому коридору, разглядывая криво прибитые к дверям таблички.
Тут следовало хорошенько оглядеться, найти подходящего помощника. Знать бы только, кто на что способен. Не будешь же каждого будить, выяснять, за что в холодную брошен. А наобум выбирать — до рассвета можно озаботиться, а сейчас тать нужен, а не работник ножа и топора.
На одной из дверей красовалась табличка: "Уйка, тать".
Тугарин Змеевич повернул ключ в тяжелом навесном замке, сжал свиток в руке, намекая, что этого острожника надо разбудить.
Колодник с трудом поднял голову от пола. В темных волосах запутались перепревшие соломинки. Мутный взор скользнул по слабо освещенной темнице, задержался на стоящей на пороге фигуре.
Во мраке, царившем в остроге, и разглядеть-то толком ничего нельзя было, но Уйка каким-то шестым чувством понял, что важная птица к нему пожаловала.
— Кого в мои хоромы занесло? Какими судьбами? — в холодном, не смотря на летнюю жару, остроге, голос колодника охрип, дребезжал.
— На волю хочешь? — Тугарин Змеевич не собирался долго объясняться.
— Никак царь-батюшка помиловал? — подался вперед вор.
— И так сказать можно… — криво усмехнулся седовласый.
С левого берега Пучай-реки Пекло казалось растревоженным муравейником. Сгорающее за спинами навьего войска солнце вытягивало долгие тени, искажало их, заставляло корчиться на углях лучей.
Пекельное царство ждало темноты, готовилось напасть, собирало силы для удара…
Ночь упала, как секира полкана.
Тихий шелест сращивающихся в мосты костей разнесся над серыми водами реки. Горячие волны лизали выбеленные временем остовы, прожигая их, разрушая до основания, но древние чары вновь и вновь создавали переправу, уничтожая пелену стены меж мирами.