Осенние детективные истории - Устинова Татьяна. Страница 7

– В общем да, но я не о том.

– А о чем? – Она поворачивает голову.

Он полулежит лицом к ней на расстоянии вытянутой руки, опирается на локоть.

– О том, что мне почему-то кажется, что мы с тобой очень многое не говорили друг другу. Как Анжелика со своим мужем. Я слушал тогда ее, а думал о нас.

Светлана быстро отворачивается, на мгновение зажмуривается. Так вон к чему была история. Как издалека зашел, Громыко чертов! Ее больше не тошнит, но во всем теле ужасная слабость и нежелание что-либо решать.

– Ты ускользаешь, как рыба, – говорит он, пользуясь ее молчанием.

– И ты сломал ключ в замке, чтобы рыба точно не просочилась?

– Нет.

– Ну что «нет»?! Я же не идиотка. Имей смелость, иди до конца. Почему ты вечно прешь, как танк, наступаешь, нападаешь, и вдруг в последний момент, когда надо принять решение…

– Ладно, сломал, – прерывает он мягко. – И Дамиру другое время тоже я назначил. А ты, в свою очередь, не стала ему звонить, хотя зарядка в телефоне еще была. Я оценил.

– Хотелось посмотреть, как ты доиграешь партию… – признается Светлана, но теперь Глеб не дает ей договорить.

– Ты тоже имей, пожалуйста, смелость.

Светлана хмурится и молчит, а он продолжает:

– Ты хотела, чтобы я доиграл партию. Мы доиграли. Ты дала мне этот шанс.

Она набирает в легкие воздух, но передумывает возражать. Он прав. И партия действительно разыграна. И по всем спортивным правилам Глеб сейчас в шаге от победы. Его беззащитное голое тело, умоляющие глаза, искреннее раскаяние, его запах – все на его стороне. Но, к сожалению или к счастью, жизнь не олимпиада. После всех этих удачных драйвов, кроссов и боутсов [1] их пара неизбежно выпадает в аут. Да, именно так. Мимо правил. Проигрывают оба. Ну или, выражаясь спортивным языком, – ничья.

Глеб понимает это секундное замешательство по-своему, сокращает расстояние между ними, обнимает и зарывается лицом в ее волосы.

– Я идиот, – шепчет бывший муж на ухо бывшей жене. – Все еще можно исправить. Да, в каждой семье есть своя бабушка, которая в молодости отморозилась по полной, я помню про твою Олимпиаду. Но она ведь исправила свою ошибку, почему бы не попробовать и нам.

Светлана грустно улыбается ему в плечо. Сейчас Глеб, сам не зная того, почти дословно цитирует философа Жиля Делеза, которого она особенно штудировала в юности ради разговоров со своим доцентом. Если продолжить мысль, то неизбежно встанет вопрос о власти телесного, о семейных стереотипах и скелетах в шкафах, которые темным преданием втягивают нас в кровные отношения с прошлым, не всегда постигаемые умом. Человечество шагает вперед, социум и мораль подстраиваются под новые технологии, а темные глаза наших прабабушек, это вечное Евино око, прорезают наши души и тела сквозь вековую мглу. Рано или поздно мы сами становимся на место наших бабушек и разрешаем истории говорить нашими ртами. Телесное беззащитно, движение бесконечно, но сейчас Светлана знает точно: они переиграли саму Олимпиаду. И проиграли.

– Оба мы идиоты, – замечает она, не находя в себе сил отодвинуться и оттолкнуть его.

Он целует горячую, умопомрачительно знакомо пахнущую кожу, намечает языком пульсирующую вену на шее, сам не понимает, расстегивает или рвет платье, которое поддается на удивление быстро. Наверное, все-таки рвет, вот и характерный водевильный стук пуговиц по новому ламинату. Семиотический знак победы телесного. Надо закрыть дверь, а то явится Дамир: теперь уж точно не ко времени.

– Хорошо, что один несломанный ключ у нас все-таки остался, – шепчет он в упругое белое кружево. Нашаривает ключ, который так и лежит на полу рядом с матрасом, и вдруг чувствует, как над головой раздвигается уютный облачный полог их нового брачного ложа, и чистый ручейный голос громыхает с небес:

– Я беременна, Глеб.

Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Первым отмирает бывший муж.

– И в этом ты тоже круче всех. – привычным нетерпеливым жестом он треплет свои волосы. – После секса такое можно услышать от любой, но чтобы до – только от тебя.

Какое-то время они просто молча улыбаются друг другу. Кто и когда подменил мяч в их непростом взаимном сквоше, подсунув гранату с вырванной чекой?

– Поздравь меня, что ли? – предлагает она.

– Поздравляю! Прабабка Липа нервно курит, глядя на нас с того света.

– Шолохов тоже, поди, обзавидовался: сколько можно еще деталей накрутить. У тебя ребенок от секретарши, я беременна от американца. Оба мы состоим в законном браке с матерью и отцом наших детей, и у нас куча совместного имущества и бизнес.

Глеб задумывается на несколько мгновений и подытоживает с нарочитой серьезностью:

– Если все округлить, то счет один-один. Хотя юридических проблем точно не избежать, если…

– Если что?

В коридоре раздаются шаги.

– О, это, кажется, наш Годо, в смысле риелтор, – разводит руками Светлана. – Дождались все-таки.

Дамир оглядывает комнату, стараясь не выдавать своего изумления. Матрас разодран, на полу валяются скомканные брюки и рубашка. Туфли Светланы разметаны, будто взрывом. Сумка здесь же, на полу, вверх тормашками, блеванувшая из солидарности с хозяйкой всем своим содержимым. Разведенные собственники квартиры восседают друг напротив друга на матрасе. Он – в одних трусах. Она – в спущенном до пояса порванном платье, которое пытается поспешно натянуть на плечи.

– Начало осени – лучшее время года для продажи недвижимости. Цена моего предложения вас очень порадует. У меня уже есть покупатель, – произносит Дамир бодрым, наработанным за годы риелторской деятельности тоном.

Татьяна Устинова

Дверь в лето: Разговоры о жизни, любви и самом важном

Дверь в лето

Не люблю сентябрь! Пусть кто как хочет, а я – ну не люблю!

Особенно потому, что новый год.

Ну в смысле учебный, учебный!..

Все летние радости позади: дача, гамак, пинг-понг, длинные теплые дни, короткие теплые ночи, ожидание моря – мама, мама, а на море когда? Мама, мама, а мы надолго на море? А мы на досках будем кататься по морю? А мы будем в песке валяться у моря?..

Будем, сынок. Будем, не волнуйся. Вот мы, а вот и наши билеты на море! Все будет.

Но в сентябре вдруг получается, что все не «будет», а «было».

Дети не пристают с морем – оно ведь уже было! Гамак, натянутый между соснами, мочит дождик, надо бы снять, но дырка вместо гамака – окончательный приговор лету, а мы не хотим пока, мы еще «не готовы»!

И дети «не готовы»!

Никого не добудишься утром, ни студента – это старший сын, Мишка, ни школьников – младшего Тимофея и племянницу Сашку. Не встают, и все тут.

Лето не отпускает.

Давеча позвонила подруга и тревожным голосом осведомилась:

– Вы к школе готовы?..

В каком смысле?.. Учебники куплены, рюкзаки с ужасными мордами и черепами на фасаде – очень модная вещь! – припасены. Дневники, методические пособия, хрестоматии, тетрадки для домашних заданий – все есть.

А к школе мы, пожалуй, не готовы.

Мы все еще, как кот у какого-то, сейчас не вспомнить, американского писателя, ищем «дверь в лето». Все вместе, не только дети.

Мы хотим, чтобы впереди было море, гамак между соснами, и дни длинные-длинные, и радость жизни полная-полная, и пирог с малиной горячий-горячий, и огурцы, купленные у бабки, только что с грядки, а не выращенные на «гидропонике». Когда-то наша биологичка пыталась втолковать нам, что такое эта самая «гидропоника», но я так и не поняла. Поняла только, что с грядки лучше.

– А ты на встречу с классной ходила? – тревожно, как шмель в летних зарослях крапивы, гудела в трубке подруга. – А деньги на охрану у вас уже собрали? И почем охрана? У нас полторы, и говорят, что еще потом дособерут. А англичанка все та же или вам поменяли?

Ох, не ходила я на встречу, и про деньги на охрану мы каждое утро забываем, хотя уже сто раз в школе напоминали, что нужно положить их ребенку в рюкзак или в карман, чтобы он «сдал».