Похороны чародея - Хантер Ким. Страница 22

Вошли в жилище, и хозяин зажег лампу. Мебели не было, только на полу валялись толстые необработанные шкуры, заменяющие жильцам постели. Хапа повесил лампу над квадратным очагом, расположенным прямо посреди комнаты. Затем подошел к почерневшему от копоти котелку, что стоял в золе потухшего кострища, взял черпак и положил по паре ложек кукурузного пюре в две деревянные плошки. Одну из них он протянул Лайане, а другую взял сам. Лайана поблагодарила его и сняла пробу: в пюре был добавлен мед. На запах пища казалась вовсе недурна.

В самый разгар трапезы шкура, висящая над дверным проемом вместо двери, приподнялась, и на пороге показался двойник Хапы.

— Здоровеньки, друг Нюня.

— Здоровеньки, друг Хапа.

Некоторое время они обменивались нежными взглядами. Лайане сразу стало ясно, что эти два куска мяса души друг в дружке не чают. Еще Лайана пришла к выводу, что подруга Хапы работает на янтарных разработках в каменных бассейнах — под ее обломанными, выщербленными ногтями скопилась масса грязи. За поясом Нюни был заткнут резец, в руке она держала молот.

Нюня обернулась к Лайане и некоторое время разглядывала ее. Наконец хозяйка вошла в хижину, и завеса-дверь вернулась на место.

— Улица темно, — изрекла Нюня. — Нет работать темно.

— Я нет работать светло и темно, — воскликнул Хапа. Оба нашли эту шутку такой смешной, что стали покатываться со смеху.

— Ты нет работа всегда! — Нюня повизгивала от удовольствия.

Веселье продолжалось еще довольно долго. Нюня даже свалилась на пол, где радостно перекатывалась со спины на живот и обратно.

— Ты не находишь ничего плохого в том, что Хапа бездельник? — спросила Лайана, когда шум немного поутих.

— Жалко Хапа, да. — Нюня положила в остывшую золу бревно и уставилась на него так, будто ожидала, что оно вот-вот запылает ярким пламенем. — Бедный Хапа никогда не работать.

— Тебе жаль его? Но ведь он сам так хочет.

— Да, очень жалко, — кивнула Нюня. — Ну и что, я работать. Хапа — великий вор. Он красть меч. Тяжело Хапа.

Лайане было трудно уловить во всех этих рассуждениях логику, но она списала свое непонимание на то, что находится в чужом обществе со свойственной ему специфической культурой. Нюню, похоже, совсем не интересовало, кто такая Лайана и что она делает в ее доме. Она не задавала вопросов, кроме тех, что касались удобства гостьи. Наелась ли она? Не замерзла ли? В каком углу комнаты предпочитает спать? Затем последовал настоящий каскад вопросов на отвлеченные темы: долго ли продлится затмение? придет ли следом непогода? не стало ли, на ее взгляд, прохладнее, или это только кажется?

Все указывало на то, что затмение пришло надолго. Лайана вышла на улицу, чтобы устроить на ночь лошадь: распрягла ее и привязала за поводья с южной стороны хижины, куда не задувал ветер. И впрямь надвигалась непогода. Это чувствовалось. Лайана стала гадать, уж не Каллуум ли приближается — холодный сухой ветер, который дует из-за гор Священной Семерки и несет с собой разрушения и смерть. Каллуум был не простым сезонным ветром; он приходил внезапно, из ниоткуда, и бесновался, уничтожая все вокруг, неделю, а то и больше, а потом пропадал.

На языке ойтледатов «каллуум» значило «дыхание бога». Ойтледаты жили на острове в океане за горами Священной Семерки. Великий ветер двигался по кругу. Сначала он сметал все на своем пути на западе, затем сворачивал на дальнее побережье и достигал острова Звезды, а затем возвращался в Лазурное море, шел на юг по побережью, в конечном итоге обрушиваясь на западный остров Ойтледат. На долю аборигенов приходился основной удар: как только приходил ветер, остров превращался в ледяную глыбу.

Только Лайана приготовила укрытие для Плакучей Ивы, как вдруг налетел Каллуум и ударил в самую хижину. От бревен стали разлетаться в разные стороны гнилые щепки, жалящие лицо. Лайана прикрылась руками и стала на ощупь пробираться к двери, превозмогая ледяные порывы ветра. Она едва успела зайти внутрь, когда ураган ударил в хижину и начал ее раскачивать. Нюня и Хапа испуганно скорчились в углу, а ястреб Вольный Ветер заверещал, изо всех сил уцепившись когтями за свой ящик.

Лайана бросилась в самый дальний угол хижины и забралась под ворох зловонных шкур, пытаясь укрыться от завываний морозного ветра, который явно вознамерился прибрать к рукам парочку живых душ.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Тот день Солдат посвятил тренировкам воинов из Шатра Орла на поле по ту сторону городских стен Зэмерканда. Не считая горстки зеленых новобранцев, совсем недавно прибывших на суденышке из Карфаги, его воины были закаленными в бою мужчинами и женщинами. К рекрутам приписывали наставников из числа опытных бойцов, и именно в задачу этих воспитателей входило доведение до ума неоперившихся Юнцов и юных дев, чтобы, когда придет время отправляться в боевой поход, они были уже отменными бойцами. В том, что касалось подготовки, новичкам не делалось поблажек: им приходилось бегать, прыгать и падать так же быстро, высоко и ловко, как и учителям.

— Они недурны, — обратился Солдат к Велион, лейтенанту под его началом.

— Да у них и выбора нет: их тренируют Юск с Исманом. А кроме того, они довольно жесткий отбор проходят у себя в Карфаге. Из тысячи обратившихся в лучшем случае сотню выберут. Потом их то и дело подвергают пробным тренировкам на Большой земле. К тому времени, как они попадают к нам в руки, они просто обязаны быть недурны.

— Кое-кто еще покачивается на ногах после путешествия по морю. Я видел, что у многих морская болезнь. Бесконечный, кошмарный переезд по каналу от моря на лодке, в кромешной тьме, со свечами, когда и дороги-то не видно… Думаю, по меньшей мере некоторые из них ругают себя, что вообще записались в Красные Шатры.

Велион отрицательно покачала головой:

— Нет, карфаганцы не из таких.

— У карфаганцев, как и у всех остальных, есть и матери, и уютные гнездышки, да и по братьям-сестрам они наверняка скучают.

— Каждый карфаганец семи лет от роду уходит из дома и вступает в общину. Дети вместе ходят в школу, вместе едят, спят в общих спальнях. Родителям разрешено посещение три раза в год: в день рождения воспитанника, на один час во время фестиваля Каф и на недельные каникулы на седьмой лунный месяц Уска.

Солдат печально покачал головой.

— Да уж, никакого семейного уюта.

— А откуда тебе знать? Ты ведь не помнишь своей жизни.

— Я чувствую, что у меня было счастливое детство. В памяти всплывают образы: мальчики, что рыбачат у речушки, плещутся в воде, лазают по деревьям и бредут домой в конце дня, усталые, но счастливые, и забираются в чистую постель с белыми простынями…

Велион прыснула:

— Да ты выдумываешь! Такого на самом деле быть не может. Ни у одного ребенка нет такого детства. Мы все только мечтаем, как должно быть, но в действительности все обстоит совершенно иначе. Кровать с белыми простынями!.. Хорошо, если есть соломенный матрас, полный лошадиных блох. А то, что ты описал, больше похоже на жизнь неженки-принца. Ты был принцем в другой жизни, Солдат?

В этот момент погасло солнце. Тут же повалил град величиной с куриное яйцо. Ледяные камни падали на оставшихся без укрытия воинов и гражданских. У кого были щиты, поднимали их над головами, и градины лупили по ним с таким шумом и перезвоном, что казалось, будто начался какой-то религиозный праздник. Поблизости падали воины, у которых не было при себе щита; сначала они падали на колени, а потом и вовсе оказывались на животе. Солдат, которого прикрывала щитом Велион, потащил одного из людей под небольшое укрытие.

Град продолжался недолго. Однако тьма не отступила, даже когда твердые точно камень шарики прекратили падать на землю.

Некоторое время спустя из городских ворот вышел пеший гонец с пылающим факелом в руках. Он огляделся, затем побежал в направлении Шатра Орла.

Солдат узнал одного из слуг Дворца Диких Цветов.