Игры в повелителей тигров (СИ) - Уткин Андрей. Страница 14
— Послушай, — сказал Кате Костик, когда они остались наедине, то есть родители не слышали их разговора, — ты всех уела. Зачем тебе это понадобилось?
Катя промолчала. Даже разговаривать с ним не хотела.
— Ты понимаешь, что твой двойник теперь будет меня ненавидеть? Она может подумать, что я с тобой в сговоре.
— Я думала, — снизошла Катя до того, чтобы ответить, — ты хочешь передо мной извиниться.
— ЗА ЧТО?!
— За то, что ты выломал дверь и не потрудился её отремонтировать. За то, что ты был со мной слишком высокомерен.
— Мы не о том разговариваем! Как мы будем разруливать всё это недоразумение, которое ты устроила? Причём здесь дверь!
— А что ты считаешь более важным той двери, которую ты разбил?
— То, что я не выживу, если опять ТЕБЯ потеряю! Понимаешь?! То, что ТЫ мне нужна…
— Да? — мило улыбнулась Катя. — А я думала, мы про дверь разговариваем.
— Ну, причём?! ПРИЧЁМ здесь дверь?!
— А мне кажется, кто-то обещал поставить нам золотую. Ты, может быть, не помнишь, кто?
— Зачем ты надо мной издеваешься?! Тебе нравится меня мучить?!
— Ой, а что ты так нервничаешь? — всё улыбалась Катя.
— Да то, что ты разрушила наши с ТОБОЙ отношения! Теперь твой двойник найдёт сам всё золото, и ни с тобой, ни со мной не поделится!
— Ой, а ты разве не знаешь, что она сама «не может» найти?! По её прикидкам, найти должна я. Не знаешь?
— Я знаю только то, что она обманула тебя, когда разговаривала с тобой в подъезде.
— Да? Серьёзно? Ну, а теперь-то ты чего хочешь?
— Я хочу, чтобы она начала меня ревновать! Тогда есть надежда, что эта стерва поделится со мной золотишком… Господи, какая же ты тупая?! Всё тебе приходится дотошно разъяснять.
— Да ты сам тупой, — не переставала Катя мурлыкать своим сладеньким — лицемерзким голосочком. — Слишком поздно спохватился.
— Что значит, поздно?!
Внезапно «сладенький-милый голосок» Кати изменился на злобное шипение:
— То, что ты плюнул мне в рожу, когда я предложила тебе перепихнуться. Теперь я никогда тебе этого не прощу! Подонок…
— Какой я тебе подонок? Да ты сама…
— Сама — кто? Ну, давай же, договаривай… Не ты ли мне предложил заявить на вас всех в милицию? Ты. Но, когда я заявила, ты распсиховался? Что ж, довольно странная реакция.
— Я не помню, чтобы такое тебе говорил!
— Не помнишь!.. Ой, ты какой у нас бедненький…
Дело в ом, что Костик всё прекрасно помнил, но не ожидал, что ей так чудовищно удастся перепутать. Он ей говорил примерно следующее: «подай иск только исключительно на своего двойника», но получилось так, что все люди, которых Костик очень хорошо знал, оказались за решёткой, а чёртов двойник — в целости и сохранности. Именно это больше всего злило Костю: то, как дьявольски она перепутала его просьбу местами.
— Ну, смотри, — погрозил ей пальцем уходящий из дома Костик. — Ты ещё узнаешь…
— Всё, Костючок, — опять засюсюкала Дроздова, — гудбай, май лав! Поезд уже ушёл, раньше чухаться надо было.
— Ты сама сумасшедшая! Поняла?!
— Бай-бай!
— Что это вы расшумелись оба, на ночь глядя? — выскочила мать из своей комнаты, как раз, когда Катя посылала своему братику (сердитому, как сто собак) воздушный поцелуй.
— Дай, говорит, денег на пиво, — всё хихикала Катенька. — Совсем разошёлся, бедненький.
— Ну, дала бы денег! Что, жалко?
— А, не обращай внимание!
4
На следующее утро школьники опять были чем-то недовольны. На Дроздову это начало уже наводить скуку. Если раньше оно вызывало у неё смех (то, что кто-то прикладывает всяческие усилия к тому, чтобы выставить её крайней), то теперь Катя всё сильнее и сильнее начинала ощущать какую-то усиливающуюся депрессию. Как раз, после той загородной поездки. Кукушкину с тех пор она больше не видела, и слава богу (поговаривают, что предки Сандры забрали документы и переводят дочь в иное учебное заведение), но в таких вот «кукушкиных» теперь превратился целый класс. Даже плакать иной раз хотелось, потому что то, что они все вытворяют… это уже не просто не смешно (бессмысленная травля, как в детском садике, где безмозглая воспитательница выбирает главного козла отпущения и постепенно-постепенно приучает маленьких глупышей его гнобить), это жутко. По-настоящему жутко. «Вместо выпускного вечера, — думала Дроздова это последнее время, — меня поведут на какую-нибудь Голгофу. Или, что ещё лучше, сожгут на костре… В смысле, моё платье! Как у маленькой дочки Пугачёвой в каком-то детском фильме». — Пыталась Катя придумать хоть что-нибудь весёлое, чтобы, ну, хоть как-то улыбнуться. Но лицо настолько кислое, что пустить слезу — более удобно, чем выдавить какой-нибудь жалкий смешок. Ведь, кроме маленькой дочки знаменитой Аллы Борисовны, Кате вспоминался другой «гадкий утёнок»: Кэрри Стивена Кинга. У них там тоже был выпускной вечер, но, только, сожгли не её, а… она всех сожгла. Не просто весь класс, а целую школу. Но — Катя успокаивала себя той мыслью, что в романах (особенно самых первых) Стивена Кинга постоянно были какие-то однотипные персонажи и бесконечные поджоги. Потому что следующая его главная героиня — маленькая девочка, которая умеет воспламенять взглядом всё скверное и не хорошее, что ей только (лично ей) не понравится. Либо роман про то, как главные герои под конец сожгли целый городок… Да ещё и название у сгоревшего города: «Новый Иерусалим»! Поэтому, решила Катя, не стоит так печально думать, вспоминая «Кэрри», в которой автор приводил множества документальных материалов. — Там всё у него горит: и в «Сиянии» отель «Оверлук», — и тоже, виноват какой-то ребёнок, как в «Кэрри».
«Когда же уже со мной хоть что-нибудь такое произойдёт? — тоскливо мечтала унылая Катя. — Начнутся хоть какие-то перемены… к лучшему. Или все так и будут меня шпынять? И весь этот бред никогда не кончится?»
— О чём задумалась? — подошла к Дроздовой какая-то девчонка (новенькая: подсела на место Кукушкиной) и приземлилась на Катину парту. — Пытаешься вспомнить всё в подробностях, что ты вчера выделывала? И рассказать народу как можно больше.
— Чего? — совершенно пропустила Катя мимо ушей весь этот «монолог», произнесённый неизвестной девицей.
— Ну, ты же всё время перед нами исповедовалась! Чё, не помнишь? А сегодня молчишь. Что же, так много вчера набедокурила, что даже собраться с мыслью не в состоянии?
«Исповедовалась перед нами» — это значит, что ушлая новенькая уже успела собрать все справки, навести информацию. Поэтому, чтобы с ней адекватно разговаривать, нужно представить себе, что перед тобой стоит Сандра Кукушкина, но, только, очень сильно изменила свою внешность: раздалась и подурнела (вся морда в родинках, да в прыщах).
— Я вообще не поняла, кто ты такая?
— А чё ты на неё наезжаешь? — подключилась к команде «нападения» ещё одна. — Она всё правильно говорит. Ты сегодня какая-то не такая: сидишь-тупишь.
— В нашей тусовке начались какие-то заморочки, — подошла уже и третья (Дроздова про неё знала, что она ходит в секцию дзюдо). — Сильный трабл… Слышь, ты? — пихнула она Дроздову в затылок, — самостукачеством заняться не хочешь?! Чё ты всё время молчишь? Припёрлась сёдня с утра, как варёная… Как сарделька.
— Могла бы не приходить, — поддакивала новенькая, — если она бойкот придумала.
— Чё, прикалываешься? — ухмыльнулась Катя Носова. — Чё, думаешь, она реально решила бойкот замутить? Да?
— Ну да, — веселилась новенькая, — типа поэкспериментировать с нами решила…
— Да чё вы ко мне прикопались? — вынырнула Дроздова из-под локтя (она так лежала на парте, словно всячески пыталась накрыться подушкой). — Какой бойкот? Чё вам всё время от меня… Чё вы ко мне пристали!
— Понимаешь, Катюша? Катюшок, Катюшоночек… — принялась объяснять ей новенькая (Лиза Сергеева). — У нас своя тусовка. Но сегодня, вернее даже уже вчера вечером, она резко начала разваливаться… Короче, когда у нас происходили такие какие-то заморочки, то всегда приходила ты и начинала нам… подробненько так обо всём рассказывать. Всё, что ты накосячила — всё излагать. А потом ты резко переключилась и… Ну, подходишь к тебе — а ты, словно неживая.