Обитель Солнца (СИ) - Московских Наталия. Страница 141

Бенедикт дрожал от злости и беспомощности. Мальстен спокойно посмотрел на него, продолжая удерживать его нитями.

— Ты знал, какую ответственность на себя берешь. Умей принять и то, чем она оборачивается. Ты заслужил это.

Колер смотрел на него с ненавистью, стараясь не показывать своего страха перед этим существом. Это был самый могущественный данталли из всех, кого он видел за все годы службы в Красном Культе. Он сделал все, чтобы обуздать это чудовище. Видят боги, он сделал даже невозможное, но анкордский кукловод все равно победил.

Хотя бы мальчишку он не достанет, — успел подумать Бенедикт, чувствуя, как письмо для Киллиана, которое он зачем-то держал в кармане своего дорожного облачения, начинает призрачно обжигать его. Мысль о Киллиане кольнула болью и виной: он столько хотел сказать ему, столько хотел объяснить. Теперь, видимо, никогда не сумеет. Простит ли его Харт? Поймет ли, что Бенедикт добился своего: уберег его от возможной гибели? Этот юноша не был его сыном, но Бенедикт отчего-то привык считать его им. Его мнение, его отношение, его прощение было ему важно.

Мальстен изучающе посмотрел на Бенедикта, и тот в ужасе постарался отогнать от себя мысли об оставшемся на материке ученике. Не хватало еще, чтобы анкордский кукловод каким-то образом узнал о Киллиане! Этого Бенедикт допустить не мог.

Мальстен глядел в глаза врагу и чувствовал его нескончаемую ненависть, которая перекрывала даже ужас, который он испытывал в связи с происходящим. Он всеми силами своей нечеловечески крепкой воли пытался сбросить с себя контроль нитей.

— Никто никогда не убегал от расплаты, — сказал Мальстен, и в голосе его зазвучало нечто сродни сочувствию. — Эти люди были твоей расплатой за Сто Костров Анкорды и Хоттмар. — Он повернулся к Ренарду Цирону и почувствовал, как нити, удерживающие Бенедикта Колера, натягиваются.

— Стой! — сумел выкрикнуть он.

Мальстен обернулся. Из-за красных одежд, силы хаффрубов и волевого сопротивления удерживать этого человека было по-настоящему непросто, и на какой-то момент ему даже удалось ослабить контроль данталли настолько, чтобы заговорить, хотя кукольник не желал его слушать.

Как бы Мальстен ни ненавидел Колера, такое сопротивление он не мог не оценить по достоинству. На его памяти это был единственный раз, когда человек сумел хотя бы частично вырваться из-под его контроля. Ослабив нити, Мальстен позволил Колеру говорить, а сам замер напротив Ренарда Цирона. Слепой жрец стоял так, будто собственная скорая смерть вовсе его не пугала.

— Стой, данталли! — воскликнул Бенедикт. Поняв, что анкордский кукловод не обращает на него никакого внимания, он скрипнул зубами и умоляюще выкрикнул: — Мальстен!

Данталли повернулся в его сторону. На лице старшего жреца Кардении читалось отчаяние, от усилий, которые он прилагал, чтобы сбросить с себя контроль нитей, на лбу у него блестел пот, дыхание было тяжелым и учащенным.

— Ты победил! — выдохнул Бенедикт. — Твоя взяла! Со мной… — он перевел дух, — со мной… что хочешь… делай, но его, — он умоляюще посмотрел на Ренарда, своего единственного живого друга, — его пощади! Слепого…

Мальстен терпеливо слушал. Но когда речь зашла о пощаде, он решительно шагнул обратно к Бенедикту, взгляд его преисполнился ярости.

— А ты хоть кого-нибудь пощадил?! — угрожающе тихо спросил он. — Хоть кого-то? Ты готов был уничтожить целую страну, тысячи мирных жителей, только потому, что я находился на этой земле!

Бенедикт молчал, и на этот раз — по собственной воле. Ответить Мальстену ему было нечего. Данталли печально усмехнулся, возвращаясь к Ренарду Цирону. Теперь все его внимание было приковано к нему. Он усилил контроль над Бенедиктом, вновь лишив его возможности говорить.

Отказать себе в желании расправиться со своими заклятыми врагами, глядя им прямо в глаза, Мальстен не мог. Однако найти осознанный взгляд в слепых глазах Ренарда Цирона не представлялось возможным… разве что…

Когда я контролирую марионеток, я могу смотреть чужими глазами. Отчего бы не позволить им — смотреть моими?

Это могло сработать.

— Я хочу, чтобы ты меня видел, — угрожающе произнес анкордский кукловод.

Мальстен приблизился к Ренарду Цирону и сконцентрировался на тех нитях, которые его держали. Это было похоже на применение красной нити, но не требовало передачи жизненной энергии, о которой говорил Ланкарт. С момента, как Мальстен взял этого человека под контроль, он отстранялся от того, чтобы «видеть» его глазами, памятуя о собственной недавней слепоте. Теперь он позволил себе сделать нечто совершенно иное: распространить на сознание своей марионетки то, что видят другие — в том числе и он сам.

Ренард Цирон несколько раз мигнул, лицо его вытянулось и стало беспомощным и рассеянным. Несколько мгновений он будто не мог понять, что происходит. В его сознание, привыкшее с самого рождения видеть перед собой только темноту, вдруг хлынули образы, напугавшие его до глубины души. Они отличались от всего того, к чему он привык, и ему захотелось закричать и закрыть глаза, но данталли не позволил ему сделать ни того, ни другого. Вместо этого он позволил ему оглядеться.

Ренард повернул голову из стороны в сторону, морщась, словно от боли. Впрочем, Мальстен отдаленно ощутил, что голова на время прозревшего жреца и впрямь раскалывается от потока непривычных образов. Наконец, Ренард остановил взгляд на своем командире.

Колер тяжело дышал. Мальстен ослабил нити, позволив ему попрощаться: это была единственная милость, на которую он был готов.

Ренард растерянно моргнул. И хотя глаза его по-прежнему затягивало мутное бельмо, чужая способность видеть передавалась ему, и теперь он мог смотреть.

— Бенедикт?.. — неуверенно произнес он, будто сомневаясь, действительно ли человек перед ним — его командир.

Подбородок Колера дрогнул.

— Мой друг… — обреченно произнес он. — Прости меня!

Мальстен потянул за нить.

Рука Ренарда Цирона поднялась и, успев вдохнуть, он провел мечом по собственному горлу.

— Нет! — отчаянно закричал Бенедикт, и глаза его заблестели от слез. Он зажмурился, не в силах смотреть, как, истекая кровью, тело одного из лучших его друзей оседает на пол тронной залы гратского дворца.

Будь ты проклят богами и людьми, Мальстен Ормонт! — подумал он, но произнести этого не сумел: данталли заставил его замолчать. Теперь он снова стоял напротив него и бесстрастно буравил его взглядом. Он надеялся увидеть в глазах врага раскаяние и проблеск понимания: Бенедикт Колер должен был понять… почувствовать, каково приходилось всем тем, кому он зачитывал смертный приговор. Однако взгляд великого палача Арреды выражал лишь ненависть.

Он начал это противостояние, захватив Хоттмар и распалил его вместе с сотней костров в Чене. На Арреде не было места для них обоих.

Мальстен опустил взгляд: отчего-то осознание всего, что произошло в гратском дворце за последний час, тяжелым грузом легло на его плечи. Но он должен был довести дело до конца.

В паре шагов от него на полу лежал окровавленный кинжал — тот самый, которым Колер, должно быть, убил Ийсару после ее предательства. Мальстен медленно поднял его, вернулся к Бенедикту и протянул ему оружие.

— Твоей жизни не хватит, чтобы все, кого ты убил или кому причинил боль, были отмщены, — тихо произнес он. — Но это лучше, чем ничего.

Марионетка, повинуясь воле демона-кукольника, приняла кинжал у него из рук и послушно развернула, направив в собственную грудь. Великий палач Арреды не раз выступал с помостов, держа в руках сердца убитых данталли. Настал черед ему поступить так с собственным.

Кинжал вонзился прямо в грудь Бенедикта Колера. Глаза его округлились, лицо будто вытянулось в длину, но он не издал ни звука. Мальстен холодно наблюдал за тем, как его покидает жизнь. Он мог убить его собственной рукой… он мечтал об этом. Однако Бенедикт Колер заслужил умереть, как марионетка.

Постепенно нити начали обрываться: терялась связь с умирающим человеком, и Мальстен знал, что вот-вот должна была прийти боль. Однако она не пришла, даже когда Бенедикт упал на пол, и взгляд его застыл.