Обитель Солнца (СИ) - Московских Наталия. Страница 65

***

— Не пытайся влиять! — строго произнес Мальстен, замечая, как нить, ведущая от ладони Дезмонда к Зарин, начинает натягиваться. Движения акробатки, до этого грациозно шествующей по небольшой перекладине, которую установили на двух шестах на арене, стали чуть более резкими. Мальстен сразу понял, что Дезмонд пытается подчинить ее своей воле, но толком не понимает, как сохранить прежнюю плавность ее движений. Это знала сама Зарин, но у нее было недостаточно свободы действий.

Мальстен нахмурился, глядя на эту волевую борьбу.

Лицо Зарин было напряжено, глаза выдавали заметную опаску.

Дезмонд издал тихий стон. На лбу его выступали капельки пота, он то и дело закусывал нижнюю губу, стараясь не терять концентрацию на марионетках. Мальстен изучающе смотрел на него, изумляясь тому, каких усилий требует эта простая тренировка.

Боги, не может же быть, чтобы это было настолько сложно, — думал он, вспоминая уроки Сезара Линьи.

Связывайся с ними, но не управляй. Чувствуй людей, убеждай их в том, что все действия они совершили по собственной воле. Твое влияние должно быть для них не существеннее случайно подвернутой ноги или, наоборот, успешно пойманного упавшего яблока. Когда они не смогут даже подумать, что действовали по воле данталли, тогда твое воздействие станет искусством, которое поможет тебе обезопасить себя от Культа, — говорил когда-то учитель. И он был прав. Похоже, Дезмонда мать учила совершенно иначе, и сейчас это совсем не играло ему на пользу.

Но, надо отдать должное, он старался. Нить ослабилась, и движения Зарин снова сделались свободными.

— Тебя сильно выдают их выражения лиц, — осторожно заметил Мальстен. — Ты же чувствуешь, как они напрягаются, когда ты влияешь на них. Этот момент ты мог бы скорректировать.

Дезмонд скрипнул зубами.

— То ты говоришь не пытаться влиять, то оказывается, что что-то я могу корректировать! — обиженно буркнул он.

Похоже, он терял терпение. Они практиковались уже больше двух часов, и за это время у Дезмонда наметились некоторые успехи, хотя ему все еще было довольно сложно работать мягко и выборочно. Мальстен невольно вспоминал, что его художественное руководство нередко называли ювелирной работой. Дезмонд же больше походил на каменотеса. Он работал грубо, влиял слишком явно, воплощая собой все то, что приписывали демонам-кукольникам легенды, которыми селяне пугали своих детей по ночам. По правде говоря, Мальстен даже не думал, что данталли бывают такими. Впрочем, он понимал, что ему самому доводилось иметь дело только с Сезаром Линьи, а о своем родном отце он лишь слышал рассказы.

Много ли таких данталли, как Сезар?

Много ли таких, как Дезмонд?

У Мальстена не было ответов на эти вопросы, как и на те, которые возникали у него насчет себя самого.

Контроль тела и сознания одновременно… участие в собственных постановках… прорывы сквозь красное… умение зацепиться за новую марионетку, если ее видят глаза предыдущей… красная нить…

По всему выходило, что способности Мальстена уникальны — трудно было не убеждаться в этом, глядя на потуги Дезмонда. Однако Мальстену с трудом удавалось произнести «я уникален» даже мысленно. Он никогда так не считал.

Дезмонд тем временем, похоже, понемногу привык к осторожной работе с нитями. Контролировать выражения лиц своих марионеток он, правда, пока еще не мог. Мальстен подумал, что для первого раза этого вполне достаточно.

— Отпускай их, Дезмонд, — удовлетворенно кивнул он.

— Прямо сейчас?.. — Голос Дезмонда дрогнул. Похоже, едва успев забыть о грядущей расплате, он сейчас вспомнил о ней и тут же ощутил страх, из-за которого нити натянулись сильнее, сковав движения артистов.

— Прямо сейчас, — с легким нажимом повторил Мальстен.

Нити лишь напряглись сильнее, и шаг Зарин по перекладине при развороте мог стать роковым.

Мальстен шевельнул пальцами и выпустил пять черных нитей наперерез тем, что тянулись к руке Дезмонда. Обрыв связи с марионетками всегда был болезненным, этот урок Мальстен выучил хорошо, поэтому для него не стало сюрпризом то, что Дезмонд со стоном повалился на пол и сжался в комок от боли.

Зарин спустилась с перекладины, а Риа — с полотен. Остававшиеся на арене Юстида, Данар и Кирим замерли, глядя на развернувшуюся перед ними сцену.

Им не обязательно это видеть, — подумал Мальстен, и усилием воли заставил их покинуть арену на то время, пока не придет черед вернуть их и продемонстрировать Дезмонду то, как должна в идеале выглядеть его работа.

— Вставай, — строго сказал Мальстен.

— Ты оборвал нити, проклятый изверг! — в сердцах простонал Дезмонд. — Опять! Зачем ты это делаешь?!

— Обрыв нитей — это больно, но ты контролировал артистов всего пару часов, и ни на ком из них не было красного. — Голос Мальстена остался бесстрастным. — То, что ты переживаешь, не так страшно, как ты пытаешься показать. Поверь, я очень хорошо знаю, о чем говорю.

Дезмонд лишь сильнее сжался, лежа на полу. Мальстен поморщился, вспоминая, как к подобным проявлениям слабости относился Сезар Линьи. В Дезмонде, скрючившемся на полу цирка, он видел отражение себя самого — ребенка или подростка, который частенько падал, не выдерживая боли, перед лицом не ведающего пощады учителя.

Меня поднимали и начинали тренировку заново. Каждый день по несколько раз. Как только заканчивалась расплата, и я мог снова применять нити, все продолжалось. Я пережил это еще в детстве. Если мать учила Дезмонда работе с нитями, должна была учить и хоть какому-то мужеству перед лицом расплаты.

— Вставай, — повторил Мальстен. — Ты данталли. Сама твоя природа задумана так, чтобы ты мог пережить эту боль, и просить жалости здесь не за что.

Дезмонд прерывисто вздохнул. Он оперся на пол и попытался подняться, однако тут же рухнул обратно и застонал громче.

— Хватит, Дезмонд, поднимайся, — закатил глаза Мальстен.

— Не могу! — со злостью протянул Дезмонд.

— Можешь. Просто плохо пытаешься. Ты лелеешь свою слабость.

— Откуда… — Дезмонд сделал паузу, чтобы перевести дух. — Откуда в тебе столько жестокости к слабости? Почему она так неприемлема для тебя?

Вопрос отчего-то ударил Мальстена, как пощечина.

Вставай. Как только расплата схлынет, повторим попытку, — эхом зазвучал у него в ушах голос Сезара. Мальстен выдохнул.

— А откуда в тебе — столько нежности к ней? — презрительно спросил он. Голос зазвучал предательски глухо и чужеродно. — Можно подумать, в детстве твоя мать во время расплаты баюкала тебя и увещевала, что скоро все пройдет.

— А тебя — нет? — Голос Дезмонда вдруг дрогнул, словно от слез, и почему-то Мальстен ощутил неприятный удар изнутри. Как будто оба его сердца попытались пробить себе путь наружу через грудную клетку. Внутри него скользнула какая-то мысль, но он отмел ее так быстро, что даже не сумел толком осознать.

От того, чтобы применять нити, ты не удержишься. Ни один данталли не может навсегда отречься от своих сил. И если к тому моменту, когда ты их применишь, ты не будешь подготовлен к расплате, которая неминуемо придет, люди тут же поймут, кто ты. И знаешь, что будет потом? Тебя убьют, как убили твоего настоящего отца. Твоя мать умоляла меня, чтобы я избавил тебя от подобной участи. И я этим занимаюсь. Другого способа нет, Мальстен, только этот. Только учиться терпеть, и терпеть так, чтобы не привлекать людского внимания. Иначе — смерть, ты понимаешь?

— Меня — нет, — холодно ответил он.

Дезмонд сделал новую попытку встать, и на этот раз ему это удалось. Дрожа и пошатываясь, он ухватился за спинку ближайшего зрительского места и, бледный, как Жнец Душ, уставился на Мальстена. Глаза его и впрямь были влажными от слез.

Мальстен с трудом удержался, чтобы не отступить от него на шаг. Ему показалось, что Дезмонд и впрямь жаждет успокоения в родительских объятиях, а его слезы пронизаны жалостью к себе. Мальстен уже и не помнил, каково это — жалеть себя за боль расплаты. С самого начала обучения у Сезара он не получал за подобную жалость ничего, кроме презрения и наказания.