Папина дочка (СИ) - Романова Виктория. Страница 6

От ужаса у меня даже глаза расширись. Серьезно, втроем? В одной комнате? Я мотаю головой, стараясь избавиться от этого видения. Прижимаю к себе сумку, почему-то вспоминая о тараканах, которые могут здесь обитать и сглатываю. Ненавижу тараканов.

— Я не буду здесь жить.

— Будешь.

— Папа! — снова пищу я, — Я не могу здесь жить!

— Ещё раз спрашиваю: почему?

— Да потому что я достойна большего! — в конце концов, срываюсь я.

Отец молчит. Не люблю, когда он молчит. Я глубоко дышу и буквально чувствую, как раздуваются мои ноздри от еле сдерживаемого гнева. Как он может не понимать очевидных вещей? Мне нужна квартира, машина, в конце концов, личное пространство. Я этого заслуживаю, чёрт подери!

— Я жил в общежитии, когда учился в университете, — в конце концов говорит он, — Как и твоя мать. — а потом он щурится и пристально смотрит мне в глаза — Значит, ты думаешь, что выше прочих, Полина? Что достойна большего только по тому, что родилась в богатой семье? — отец делает шаг вперед, — Смею тебя огорчить, я был простым разносчиком газеты в первое время. А твоя мама подрабатывала после университета уборщицей.

Я чувствовала, что где-то в глубине души закипает ярость. Такая сильная злость, способная разорвать всё на свете. Его слова обижают меня. Конечно же, я такого не говорила! Всё вывернул наизнанку и пытается пристыдить меня. Но не выйдет. Я знаю, чего стою. Одного не могу понять. За что он так со мной? Что я ему сделала? Почему он буквально выбрасывает меня на произвол судьбы? Я для него что, просто развлечение? Почему он выворачивает мои слова наизнанку и коверкает как хочет? Делает из меня какую-то…стерву.

На глаза наворачиваются слезы, и лишь тогда отец заговаривает сам.

— Полина, — говорит он спокойно, — Ты должна всё правильно понять.

— Что мне понимать? — рявкаю я, — Что мой отец решил от меня избавиться? Так я это уже поняла!

Он качает головой.

— Полина, я вовсе не избавляюсь от тебя, — он тянет руку к моим волосам, но я отшатываюсь от него, как от огня — Всё это, — он окидывает помещение взглядом, — Вовсе не наказание для тебя. И не моя попытка избавиться от тебя. Всё как раз наоборот.

— Да что ты несешь? — спрашиваю я, а слезы уже срываются с глаз.

— Полина, — голос отца непоколебим, — Я был слеп всё это время и слишком поздно понял, что многое упустил в твоём воспитании. — я хлопаю ресницами, пока холод медленно охватывает тело — Я знаю, что ты очень умная, добрая и светлая девушка, такая же, какой была твоя мать. Но из-за моих ошибок, возможно, из-за того, что я никогда не мог сказать тебе «нет», ты выросла избалованной и капризной, такой, какой никто из нас видеть тебя не хотел.

Ещё немного и я потеряю сознание. Мне холодно, хотя с утра обещали жару больше тридцати градусов. Всё моё тело колотится от мелкой дрожи, и я абсолютно не понимаю того, что происходит. Капризная? Избалованная? Не хотел меня видеть…?

— Я лишь хочу, чтобы ты научилась ценить то, что имеешь, Полина, — заканчивает свою речь отец.

У меня в горле встает ком. Я не знаю, что мне ответить. Я не понимаю, что сейчас чувствую. Однако, осознать не успеваю, потому что меня захватывает ярость, рвущаяся наружу. И даже с какой-то долей удовольствия, я даю ей выход.

— Значит, ты считаешь, что я плохая дочь? — может я и шепчу, но ледяные нотки в словах отец замечает, а потому снова хмурится — Так иди и найди себе другую! — рявкаю я, задыхаясь одновременно — Как ты можешь поступать так со мной, отец? Что я тебе сделала? — я задаю вопросы, которые всё это время кружатся в моей голове — И вовсе я не избалована! И не капризна! Я лишь добиваюсь того, чего хочу. Вот и всё.

— Ты не добиваешься этого, Поль, — с какой-то снисходительной улыбкой отвечает он — Ты просишь купить тебе машину, снять квартиру, какое-то платье за бешенные деньги, которое ты портишь в этот же день до состояния, которое уже нельзя исправить. — я хмурюсь, — Адекватные взрослые люди так себя не ведут, Полина. Ты должна ценить то, что у тебя есть.

— Я ценю! — реву я, но отец снова качает головой.

— Нет, милая, не ценишь.

Он подходит и гладит меня по голове, а я уже не могу сопротивляться. Мне слишком больно и обидно. Чувство предательства снедают меня изнутри, и я не знаю, как мне на это реагировать. Видеть его больше не хочу!

Я толкаю отца в грудь, да ещё и с такой силой, какой никогда за собой не замечала. Отец, конечно, не отшатывается на несколько метров, но отступает, удивленно глядя на меня.

— Я тебя даже видеть не хочу! — кричу я, захлебываясь слезами, — Уходи! Уходи сейчас же!

Я плачу. Наверное, впервые в жизни, я по-настоящему плачу. Захлебываясь слезами, давясь ими и ощущая противный комок в горле, заставляющий меня задыхаться. Приходиться часто дышать грудью, но от этого боль становится только сильнее. Даже не замечаю, как сама сажусь на эту ужасную кровать, держась за грудь и пытаясь удержать сердце внутри. А отец не уходит. Он просто смотрит на меня, и я вижу сомнения на его лице, но мне слишком больно, чтобы это использовать. Я продолжаю плакать, вспоминая его слова.

— Я попрошу поднять твои вещи, — немного заторможено говорит отец, но я его едва слышу, — Там будет всё, что может понадобиться в первое время.

— Уходи, — шепчу я, не обращая внимания на его слова.

— Я перевел все деньги с твоей карты, — продолжает он, — Через некоторое время я пришлю тебе некоторую сумму, на которую тебе придётся жить.

— Уходи, — повторяю я.

Я не слышу звуков удаляющихся шагов, но когда поднимаю взгляд — отца уже нет в комнате. И почему-то я снова утопаю в слезах. Я думала, что он одумается. Надеялась, что он поймёт, как ошибся. Ждала, что он извиниться за всё, что сказал ранее. Но он ничего из этого не сделал. Как он мог? — вот единственный вопрос, который крутился у меня в голове. Единственный вопрос, ответа на который я не могла найти.

Мне захотелось лечь спать. Уткнуться лицом в подушку и просто побыть наедине с собой. Хотя бы немного. Но глядя на подушку, которая лежала на кровати — поморщилась. Она казалась новой, как и матриц, на котором я сидела. Наверное, это отец купил, — подумал я и усмехнулась. Значит, он давно это планировал, да?

— Как же давно ты хочешь избавиться от меня, папочка?

Я не знаю, как долго просидела на одном месте, но в какой-то момент в комнату кто-то зашёл. Как оказалось, это был Андрей — водитель отца. Даже знать не хочу, почему он тут, хотя я ясно видела, что он оставался сегодня дома. Он входил и выходил из комнаты несколько раз, занося различные коробки и ставя их в какой-то угол. Я же сидела на кровати и смотрела в одну точку. Не могла поверить, что я реально в общежитии. Я! В общаге! Да это даже не анекдот.

Когда тело одеревенело, я поняла, что мне пора встать. Необходимо немного размяться и привести тело в чувство. И умыться бы не помешало, наверняка от слез макияж потёл рекой. Так я и сделала. Вот только не успела пройти и пяти шагов, как дверь снова открылась и в комнату вошла какая-то девушка.

— Ой, а ты уже здесь? — она широко улыбнулась, бросая свою сумку на пол и подходя ко мне с протянутой рукой, — Меня зовут Дина, кажется, мы будем соседками в этом году.

6

Вот это вряд ли, — промелькнуло у меня в голове, стоило мне её хорошенько рассмотреть. Рыжеватые волосы с темно-красными кончиками, голубые глаза, россыпь веснушек на лице и полное отсутствие макияжа. Она стояла в рубашке, заправленной в джинсовый комбинезон, явно больше её на пару размеров, и улыбалась мне. Точно, ещё тянула свои лапки ко мне. Ну, уж нет, быть любезной со всеми я не собираюсь, особенно после того, что сегодня со мной произошло. Как и задерживаться здесь, вообще-то.

Кажется, она поняла, что я не так уж и рада нашему соседству, потому что руку через минуту опустила и вытерла об комбинезон. М-да, а салфеток у неё нет для такого случая? Я закатила глаза. В отличие от меня, комнату девушка рассматривала с восторгом. Интересно, в какой конуре она жила до сегодняшнего дня, если так радуется этой коморке? Я села обратно на кровать и стала думать о своём следующем шаге, а пока думала — наблюдала за соседкой. Она как раз оккупировала один из шкафов и начала складывать туда вещи из своей сумки. Странные рубашки, футболки, джинсы и ещё какая-то безвкусица.