Легенда о вольном купце (СИ) - Кучевский Антон Ярославович. Страница 15

Но потом зрелище напротив привлекло оставшуюся часть моего внимания и без особых проблем захватило его целиком. Йрвай был пьян. Не всегда ожидаешь от существа, которое заявляет что алкоголь для него — яд, такой картины. Локстед одержимо икал, время от времени сводя расфокусированный взгляд на мне.

— Ч… что ты ммммне подснл? — почти управился он с трудным предложением. Я осклабился в хмельной улыбке:

— Дружище, да ты выпимши!

— Я… ик! Не пью! — аргументированно возразил он.

— Тогда… следует предположить, — поднял я палец вверх. Палец странно покачивался и раздваивался. — Что… абычныыый мед… вырабатывает в твоем огра… орга…. В твоем теле алкало… алкогоиды!

Сие, без сомнений, верное заключение показалось мне блистательным и очень смешным, поэтому я приложился к бутылке еще раз, понизив ватерлинию почти до половины.

— Тогдаааа… дай еще! — абсолютно логично предложил йрвай, шмыгая носом. Я бросил в него второй банкой, попав в живот и развеселившись от этого еще больше. Локстед тем временем не терял времени даром: он опустил нос в банку и лакал мед неожиданно длинным языком, смешно подергивая ушами. Протянув руку, я словил одно ухо, но никакой реакции со стороны временно потерявшего дар связной речи собеседника не последовало. Несколько капель меда упало на и без того засаленное пестрое трико. Он не обращал внимания, он, так сказать, с головой нырнул в проблему. Благо, что голова была слишком большой, чтобы влезть в банку — еще не хватало потом его второй раз из плена освобождать.

— Локстед!

— Ммм? — промычал он из банки, явно теряя способность к речи как таковой.

— Должен предупредить, что у меня лично после выпивки сильно болит голова, — заявил я, нисколько не сомневаясь в истинности своих научных изысканий. — А, раз у тебя голова больше, то и болеть она будет больше.

— Об…ик… радовал, — вынырнул наконец из банки йрвай. Была тому и причина — пустая банка. Она упала из его непослушных пальцев и покатилась куда-то под его кровать.

— А еще — на пустой желудок не пьют.

— Ик! — подтвердил Локстед, осоловело смотря то на меня, то на предметы окружающей обстановки. — Мжжжно вниз. Спуститься. И попросииить… у хозяина. Пожрать! — сделал он замечательный вывод.

— Ты мудр, как олень, — воскликнул я. Почему именно олень, в тот момент мне в голову так и не пришло. Но после данного высказывания мы все-таки нашли в себе силы подняться и кое-как спуститься вниз.

Внизу нас ждал корчмарь, который с невозмутимым выражением румяного лица протирал грязные, но все еще прозрачные стаканы. Увидев нас, он присвистнул:

— Эге… да вы пьяны как свиньи!

— Нет, — помотал у него перед носом я указательным пальцем, поднятым в потолок. — Мы божественно нажрались! — В этом месте мне пришлось сделать паузу, поскольку я споткнулся о собственную ногу, и пришлось опереться на голову Локстеда. Он, впрочем, не выказал возражения.

— Нам бы еды, — вспомнил о причине преодоления кошмарной лестницы йрвай.

— Еды, — послушно записал на каком-то клочке бумажки хозяин. Он посмотрел на нас и задумался, затем с выражением лица английского дворецкого — если его можно было соотнести с лопоухим деревенским лицом, мне удалось — предложил:

— Я слышал шум… вчера ближе к вечеру. Возможно, господа желают комнату с одной большой кроватью?

Пока я крепко задумался, что может означать «шум ближе к вечеру», Локстед явно сообразил быстрее. Потому что прыгнул на корчмаря, шипя и растопырив когти. Боевой йрвай — это вам не шутки. К счастью, он промахнулся и улетел за стойку, попутно что-то разбив. Но я решил поддержать незадачливого товарища и, исполняя что-то из репертуара боевых кличей варягов, кровь которых явно обнаружилась во мне в тот момент, размахивая кулаками, полез на стойку.

Сознание я обрел ближе к следующему утру. Во всяком случае, за окном то ли светало, то ли наоборот — темнело. В голове крутились смутные воспоминания о том, как мы дрались с барменом. Дрались бесславно, но яростно — во всяком случае, я не мог припомнить, удалось ли мне поставить ему хотя бы один фингал, к чему я так стремился. Потом нас, как котят, взяли за шиворот и выкинули наружу… потом мы точно штурмовали дверь постоялого двора. А дальше то ли помирились с хозяином, то ли еще что-то произошло. В общем, картина произошедшего была таинственной и неразборчивой.

Повернув голову, я посмотрел на соседнюю койку. На вновь сворованном у меня одеяле на боку скрючился йрвай, прикрывая ухом глаза. Впрочем, даже в этом положении можно было заметить великолепный синяк под левым глазом, неумолимо светивший сквозь короткую шерсть. Желто-зеленый костюм, и без того не являющийся верхом эстетики, был еще вдобавок изодран, в его руке, свисавшей до пола, красовалась сучковатая дубинка. Нет, не так — Дубинка, даже Палица. Мысль о том, что он сможет ей хотя бы взмахнуть для удара, представлялась мне очень нереалистичной. Вдобавок ко всему это чудо еще и храпело, присвистывая на выдохе. Типичный лесной разбойник, только маленький очень.

Перевернувшись на спину, я действительно не ощутил ничего. Вдобавок, шрамы перестали чесаться, что добавляло ярких красок в мое существование. Провалявшись в полудреме еще пару часов, я все же нашел в себе силы подняться — башка трещала нещадно. Взяв себя в руки, я достал щетку с порошком, накидку и пошел вниз, где рассчитывал узнать у хозяина, можно ли разыскать на этом чертовом дворе кадку с водой.

Он оказался на своем прежнем месте, откуда-то я уже знал его имя — Кристоф, и, что самое главное, на его скуле действительно красовался небольшой синяк. Увидев меня, он добродушно усмехнулся:

— Знаешь, Рихард, я, конечно, всякое видел, но парней с таким шилом в заднице… я держал трактир возле сторожевой крепости Старого Леса, и, смею заверить, некоторые солдаты успокаивались гораздо быстрее, чем ты.

Я ощупал свое лицо, и с досадой отметил несколько побаливающих участков. Не то чтобы я тешил себя надеждой стать чемпионом в дисциплине «Кулачные бои», однако чем меньше человек получает по лицу, тем это лицо обычно приятнее на вид.

— И, кстати, вы вчера разбили две бутылки «Грайрувской чумы», так что с тебя пятнадцать медных, — добавил он. Я скрутил дулю и помахал ей перед носом этого прохвоста:

— Видел? По пять полушек за бутылку, и ни монетой больше.

— Пять? Ты должно быть, вчера сильно головой ударился, — хмыкнул Кристоф. — Ладно, по доброй дружбе скину два цельных, но я ее сам закупаю по шесть с половиной за бутыль.

— За шесть с половиной я ящик этой чумы куплю, если хорошо на рынке поищу. А тебе продам по шесть с половиной за бутыль, — ухмыльнулся я, не собираясь так легко сдаваться.

— Не найдешь. Ее, кроме меня, никто и не берет, поэтому я покупаю у одной старушки. Бабка знает толк в ароматных травах!

— То есть, по поводу цены шесть с половиной за ящик ты не возражаешь? — уточнил я. — У меня свой травник наверху дрыхнет, ему спасибо — иначе бы я козликом не скакал бы вчера. Пять медяков за обе, и ни монетой больше. И то только потому, что тебе по морде вчера заехал — должен же ты хоть что-то с этого поиметь.

— Шесть, — с жалобным лицом выдавил он. Я рассмеялся:

— Ну что ты за спекулянт, с ума сойти можно. Ладно, шесть так шесть. Пойду на рынок, под прилавок тебе кину.

Он молча кивнул и принялся за свое излюбленное дело — полировку старой посуды до зеркального блеска.

— Погоди, — остановил я его. — Кристоф, где тут у вас можно окунуться и грязь отскрести? Кроме реки.

— Скребок для коней возьми, — предложил он.

— Кстати про коней… ты Франциску кормил?

— Это вон то костлявое в яблоках чудовище, которое чем-то напоминает мою изгородь? Мальчишка Туков кормит, у них сенокос сейчас с поздним роккарагом.

— С чем? — переспросил я.

— Роккараг. Поля которым засевают, — вздохнув, пояснил Кристоф. — За домом найдешь кадку большую, вода не цвелая, камнем чищу.