Легенда о вольном купце (СИ) - Кучевский Антон Ярославович. Страница 37

— Зачем впутывать сюда его?

— Потому что он — единственный, кто может предоставить нам доступ к архивам Академии. Или, в крайнем случае, посмотреть сам, о чем честно написал в письме.

— Мысли о твоем отношении к деньгам и твоей способности рационально мыслить заводят меня в тупик, — сообщил я, обнаружив в себе способность сесть и неудержимую жажду помыться. — Поэтому я сейчас приму ванну, постараюсь разобраться, хочу ли я бросаться в тебя сапогами или нет, а потом буду спать до завтрашнего дня.

— Можешь бросать, — усмехнулся йрвай. — Все равно с меткостью у тебя проблемы еще большие, чем с фехтованием.

На следующее утро, наскоро плеснув водой в лицо и лишь изобразив прочие гигиенические процедуры, я спустился вниз, где, помимо утренних завсегдатаев постоялого двора «Луи», обнаружил и свою команду в количестве двух лиц. То есть, в полном составе.

— Смотри, кто проснулся, — кивнул на меня Локстед, смешно мотнув ушами. — Такое чувство, что спать — величайшая магия Телмьюна. Во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то мог проспать четырнадцать часов подряд.

— Может, у тебя начались провалы в памяти? — любезно предположил я. Новая рубашка пахла цветочным ароматом, тело почти пришло в порядок после вчерашней пытки, в общем, жизнь была хороша. — Я так и не спросил вчера, как мои успехи в фехтовании?

Саррус философски пожал плечами:

— Еще несколько уроков, и я, пожалуй, разрешу тебе носить на поясе охотничий нож.

— Шутки шутками, а потехе — час. Курьер пришел?

— Еще вчера, никто тебя не стал будить.

— Ну-у? — протяжно завыл я.

— Эдмонт Алакез сообщает, что запрос в Архив не нужен. Он и так помнит, что группа его дочери состояла из пяти человек, и даже перечислил их имена в ответном письме.

— Отлично, — пробормотал я. — Все интереснее…

— С отдельной группой проще работать, — заметил Анатоль.

— Ты тоже думаешь, что все пятеро погибли там?

— Это очевидно, если мы внезапно не получим опровержение.

— Не знаю, — беспомощно сказал я. — Все же у меня до сих пор есть сомнения. Следы лошадей… одна лошадь ведь точно убежала.

— Она могла убежать и сама, — возразил саррус. — Даже самый опытный следопыт не скажет тебе, была ли на спине подкованной лошади весом в тысячу фунтов хрупкая девушка весом в сто.

— А тогда ты, помнится, говорил что-то другое… неважно. Пройдемся по адресам?

— Прогулка может занять больше, чем один день, — проворчал Локстед. — Я смотрел карту, две семьи живут в пригородах на разных концах Телмьюна.

— Тогда распряжем коней и поедем верхом, по улицам для конного движения.

— Кони уже давно распряжены, — фыркнул саррус. — Мастер Шнапс, да будет мне позволено это скромное замечание, коней оставлять под седлом или упряжью не стоит ни в коем случае.

— Век живи, век учись, — развел руками я. Хотя и знал, только забыл. Нет, это не отговорка, честно. В общем, думайте, что хотите…

Локстед предложил:

— Разделимся, чтобы было быстрее. Я сейчас перепишу список еще дважды, мы с Анатолем возьмем на себя по две семьи, на твою долю, Рихард, остается одна.

— Ну, спасибо за заботу. Там не оборотни живут, иначе чего ты вдруг такой добрый стал?

— Хуже, — скривился он. — Фамилия Луккеш-Верштайн тебе ни о чем не говорит?

— О сломанном языке разве что.

— Глава семейства, отец указанного здесь Данрика Луккеш-Верштайна, мало того что граф, так еще и двоюродный брат церемониймейстера императорского дворца.

— Переводя на обычный язык, птица не нашего полета, — воздохнул я. — Ничего, справлюсь. Языком я фехтую гораздо лучше, чем сталью.

Мы договорились, что, кто бы ни управился раньше, пусть ждет остальных в забегаловке с гордым названием «Слезы наглеца». О каком именно наглеце говорилось, даже саррус, что был наиболее осведомлен обо всех подробностях столичной жизни, не знал. Зато это место находилось почти в центре Телмьюна, недалеко от обширного городского рынка. Вещевые рынки моего мира не могли сравниться с местным колоссом купеческого дела, надувательства и карманного воровства — без крепкой сумки с хорошими замками, желательно, защищенной заклинаниями, туда не ходили.

Я оседлал Полушку и поехал через город, выбирая самые широкие улицы, заполненные всадниками и экипажами. В любой другой улочке было не протолкнуться от народу, да и оштрафовать вполне могли. Моя неспешность, возможно, как-то вредила делу, но я до сих пор не уверен, а потом и корить себя не стал, когда добрался до резиденции Верштайнов всего лишь за полтора часа.

Первое, что привлекло мое внимание — соломенная крыша. Нет, серьезно. Если бы речь шла про обычный дом, я бы не удивился — мало ли какими особенностями обрастают столичная знать? Может, так мода велела, дама крайне экзальтированная. Но через черные кованые прутья забора я наблюдал каменный замок, вернее, то, что принято у нас называть замком. Я где-то вычитал: замок должен обноситься крепостной стеной, иначе его суть, как защитного сооружения, утрачена. В общем, передо мной на зеленой лужайке раскинулось поместье в форме замка, сложенное из грубых глыб темно-серого камня, увенчанное соломенной крышей.

Я не смог сдержать улыбку и поехал вдоль забора. Вид частично заслоняли неизвестные хвойные деревья, красиво высаженные вдоль ограды, так что я не мог так сразу определить, где вход в усадьбу. Территория у Луккеш-Верштейнов обширная, в четверть от Императорского парка, поэтому до ворот я добрался только спустя десять минут — они находились на севере, в самой дальней от меня точке.

Меня хмуро поприветствовал стражник в простом кожаном доспехе и с копьем. Я указал цель своего визита, после чего месье удалился в будку и совершенно неожиданно начал оттуда орать, как сумасшедший. Я подал коня вперед и с любопытством посмотрел, чем же он занимается. Парень держал в рукавице обычную металлическую банку, вроде консервной, а от нее вверх тянулся металлический же провод. Забавно. Я думал, это старое развлечение уже забыто, а оно здесь применяется в качестве вполне серьезного атрибута.

Вторую такую же банку он приложил к уху, выслушал ответ и кивнул мне. Правильно. Нечего надеться на швейцара. Я соскочил на землю, привязал лошадь к поперечной доске на ограде и открыл тяжелую калитку, пройдя внутрь. Кроме того, что я успел рассмотреть архитектурное издевательство со всех сторон и заранее смириться с чудаковатым нравом владельца (до сих пор имею глупость предполагать, что хорошо разбираюсь в людях), мне пришлось внимательно смотреть под ноги — едва не испортил сапог, да и ногу заодно торчащим гвоздем. Присев, я понял, что меня напрягло: гвоздь был круглым.

Само по себе, не такое уж потрясение для того, кто большую часть жизни имел дело только с круглыми гвоздями, однако в мире Кихча до сих пор я видел только квадратные. Может ли кто-то продавать инструменты и прочую утварь из моего мира? Да легко, если дело, конечно, не ограничивается одними гвоздями.

Суровость замка несколько оттенялась соломенной крышей и небольшой дверцей, которая выглядела карликовой. Приглядевшись, можно было вернуть все на свои места — обычная непропорциональность. Как-то подсознательно ожидаешь увидеть широкую двустворчатую дверь, которую в случае штурма можно заложить дубовым бревном размером со среднее дерево. Здесь — ничего такого, разве что вход добросовестно укреплен железными пластинами.

Я потянул за веревку, беззастенчиво свисавшую на пределе моей досягаемости. Из глубины глухо донеслось дребезжание дверного звонка, затем послышались неторопливые, полные достоинства шаги. Дверь мне открыл, судя по богато украшенной одежде, сам хозяин поместья. Вообще-то, это был обычный халат, но вы бы видели охотничьи сцены на отворотах! Такое впечатление, что деталь домашнего туалета была подарена в свое время графу Луккеш-Верштайну самим императором, текущим или его предшественником. Вполне вероятный вариант, учитывая лицо, изрезанное глубокими морщинами и красиво уложенные длинные седые волосы.