Крутые белые парни - Хантер Стивен. Страница 11

Бад рассматривал фотографии этих двоих и видел то, что видел уже не один раз. Это были обычные трущобные ублюдки, горящие глаза, тяжелый взгляд, в котором таилась ненависть к миру нормальных людей или светилась откровенная тупость. Это были умы, которые отличались от умов большинства людей, хотя они не в меньшей степени отличались и между собой. Убийцы и вымогатели, жестокие и безжалостные — и тем не менее, черт возьми, им не откажешь в храбрости. В них было много отважной агрессивности. Они сжились с насилием и чувствовали себя вольготно в его мире.

Глаза Оделла казались похожими на куски угля — в них ни черта не отражалось, ни одной мысли. Он без всякого выражения таращился с фотографии, его голова странной формы, казалось, была порождением другой планетной системы. На месте верхней губы чернел страшный провал.

Лэймар был другим: лицо шире, оно более открытое, в каком-то отношении его можно было назвать красивым, это лицо не было лишено очарования, но глаза его горели страшным огнем, в них ясно прочитывалось: «Со мной лучше не иметь дела». В нем чувствовалось что-то трагичное — закоренелые преступники, профессиональные каторжники всегда бывают талантливы. Возможно, из них могло бы получиться что-то хорошее, попади они в свое время в лучшие условия.

— Я могу предположить, как именно мы их схватим, — говорил между тем Гендерсон. — Рано или поздно, он возьмется за старое. У него есть связи с половиной банд Оклахомы. Он знаком со всеми старыми осужденными и профессиональными преступниками штата. Он явится к ним, и кто-нибудь из них настучит на него. Вы же понимаете, его знакомые — это рокеры, панки и алкоголики.

Из зала раздался голос.

— А кто третий из бежавших?

— О Пиде трудно сказать что-то определенное. Раньше он никогда не имел дела с полицией, — ответил Гендерсон. — Это непризнанный художественный гений, он учился в школе для высокоодаренных детей — вы знаете, в Талсе есть такая школа, — его папаша был менеджером в нефтяной компании. Сынок же приехал на Восточное побережье, потому что здесь много художников и работают художественные школы. Он надеялся получить здесь полезную практику. Когда его мать заболела, он вернулся домой и десять лет ухаживал за ней. Преподавал рисование в колледже для младших школьников в Оклахома-Сити. Все остальное время он посвящал живописи.

Бад взглянул на фотографию Ричарда Пида. Под высокой, пышной шапкой волос — лицо, замечательное мягкостью черт. В нем не было ни одной грубой черточки, оно казалось неоформленным, как бы вылепленным из сырой глины, на фотографии Ричард выглядел почти ребенком. Его лицо казалось воском, на котором жизненному опыту еще предстояло оставить свой отпечаток. Глаза невыразительны и немного близоруки. Эти глаза, казалось, предвидели мучения, которым его подвергнут собратья по заключению. Каждая черточка лица, беспощадно высвеченная вспышкой, излучала страх. Это был кролик. Заключение неизбежно должно было убить его.

— И что же натворил этот крутой мужик? — спросил прикомандированный шериф. — Ограбил лимонадный ларек?

Но Бад прочитал в ориентировке, что осужден Ричард за нападение с намерением убить. От трех до пяти лет. Такое преступление не могло в данном случае караться заключением в такую тюрьму, как в Мак-Алестере, на столь длительный срок. Даже студент первого курса юридического факультета не послал бы его туда больше чем на два месяца.

— Дело в том, что он белый и к тому же богат. Поэтому на суде решили устроить спектакль и показать суровость. Но дело в том, что в Маке он должен был провести только три месяца, а потом был бы этапирован в Эль-Рено. То, что он сделал, выдает в нем ненормального, — сказал лейтенант Гендерсон. — Он организовал свою выставку и думал, что все пришедшие превознесут его до небес за великий талант. А на выставку никто не пришел. Его бедная мать не смогла его должным образом утешить, и он ударил ее ножом.

Если своими последними словами Гендерсон рассчитывал поразить аудиторию, то он ошибся адресом. В трущобах и черных гетто Оклахомы эти люди видели и не такие гротескные злодейства, но, оказывается, Гендерсон еще не закончил свою речь.

— Он не просто ударил ее ножом. Он ударил ее в глаза. Он ослепил ее.

Глава 3

Еще один кролик получал урок общения с волками.

Время приближалось к восьми часам вечера, начинало смеркаться. До телефонного звонка лейтенанта Баду Пьюти оставалось добрых шесть часов. Но в фургоне, мчавшемся по шоссе номер один в направлении Ады, обучение было в полном разгаре.

Кролика звали Уиллард. На маленьком овальном значке, прикрепленном к нагрудному карману, было печатными буквами написано: УИЛЛАРД.

Лэймар думал: «Что бы ни случилось, я никогда не надену на рубашку такой долбанный маленький кружок, на котором будет написано мое имя, будь оно неладно. Не хватало только, чтобы каждый осел на улице мог сказать: „Хэлло, Лэймар, проверь-ка у меня уровень масла“; „Лэймар, поломи мои вещи вон туда“; „Лэймар, я предпочитаю кофе с сахаром“».

К этому времени Уиллард уже успел намочить в штаны. Он не смог удержать мочу, такой его мучил страх. Но так поступают все кролики. На то они и кролики.

— Ну а теперь, Уиллард, — потребовал Лэймар, — расскажи-ка мне о своей фирме.

— Мистер, пожалуйста, не бейте меня. Боже, что я могу рассказать? Фирма как фирма.

— Сколько у них грузовиков?

— Господи, мистер, ну откуда я знаю? Я же их никогда не считал.

— Слушай меня внимательно, Уиллард. Я вовсе не хочу тебя бить и мучить. Просто ответь мне. Сколько на твоей фирме грузовиков? Отвечай на мой вопрос, иначе Оделл сделает тебе то же, что уже один раз сделал, и тебе будет опять больно.

Оделл уже сломал Уилларду четыре пальца. Теперь он сидел, сомкнув пальцы своей огромной руки на тонкой, дрожащей шее Уилларда. Одновременно он ел печенье. Он съел их уже штук пятьдесят.

— Итенье, — говорил он с наслаждением время от времени.

— Ричард, — окликнул Лэймар, — держи курс прямо на Аду и смотри, не делай глупостей. Я чувствую, что ты не превышаешь скорость, молодец! И дальше не превышай ее.

Ричард, сидевший за рулем фургона, старался придать себе бесстрастный вид, но ужас кроликов подобен гниющему мясу, он смердит и распространяется в воздухе, как зловонные миазмы. От этого ужаса Ричарда подташнивало.

— Хорошо, Лэймар, — ответил Ричард. Они проезжали мимо городков, где люди брали воду в артезианских колодцах; Ричард всегда удивлялся, как можно жить в таких местах? Вокруг виднелись бескрайние поля с разбросанными там и сям бочкообразными стогами сена. Это было воплощение фермерства Соединенных Штатов. Ричард старался не слушать того, что происходило в кузове фургона, и пытался сосредоточиться на скорости, с которой он ехал по дороге. Он поставил себе задачу ни в коем случае не превышать дозволенный правилами предел скорости и держать стрелку спидометра на цифре шестьдесят.

— Ну, может быть, грузовиков двадцать пять, — проговорил наконец Уиллард, от страха его голос вибрировал и то и дело срывался на фальцет. — Мы обеспечиваем всю Нижнюю Оклахому. Мы возим продукты во все гастрономы, во все залы торговых автоматов, в полицейские участки — копы очень любят печенье и пирожки, мы возим их и на заправочные станции, в общем, везде, где люди едят. Вот так.

— Итенье, — сказал Оделл.

— Я прошу вас, не трогайте меня больше, у меня жена и двое детей. Сэр, я никогда никого не обижал и не делал ничего плохого.

— Не бойся меня, Уиллард. Если ты поможешь мне, то я скажу Оделлу, чтобы он не слишком сильно тебя держал, ладно?

— Да, сэр, — плачущим голосом отозвался Уиллард.

— Значит, двадцать пять грузовиков? Хорошо, а когда вы возвращаетесь, то паркуетесь все вместе или нет? Есть ли там забор и ворота? Проверяют ли вас по прибытии? Кто-нибудь за вами следит? Надо ли вам по прибытии где-то отмечаться или как?

— Мы паркуемся все вместе, сэр, — ответил Уиллард сосредоточившись. — Никакого забора или чего-то подобного там нет. Нас никто не проверяет. Водители идут в офис, и если у них остался какой-нибудь груз, то они его разгружают. Потом проверяют наличие машин.