Крутые белые парни - Хантер Стивен. Страница 44

— У нас есть еще время, ты поезди пока по кругу. Мне надо напоследок сказать тебе одну очень важную вещь.

"О,Господи", — подумал Ричард.

— Тебе нужно будет сделать одно дело.

— Какое, Лэймар?

— Ну, допустим, что у нас ничего не получится. Мы можем влипнуть в какое-нибудь дерьмо. Я могу получить серьезную рану и умереть от кровотечения. Нас могут повязать полицейские, все может пойти прахом. Короче, случиться может все, что угодно.

— Лэймар!

— Все может произойти. Мы занимаемся рискованным делом, и иногда все срывается из-за какой-нибудь дурацкой мелочи. Ты слушаешь меня? Что тебе подсказывает твое воображение?

— Ничего хорошего, — Ричарду хотелось расплакаться.

— Я спас твою задницу от ниггеров. Я вывел тебя из тюрьмы, я показал тебе новую, настоящую жизнь. Ричард, если они тебя поймают, ты сможешь сказать, что тебя принудили к бегству. Ты даже, пожалуй, станешь героем, Ричард, ты сможешь рассказать им обо всех преступлениях, которые мы успели совершить. Степфорды подтвердят, что ты ничего не делал. Этот счастливчик, похожий на Джона Уэйна полицейский сержант, скажет, что ты ни в кого не стрелял. Черт, они поставят кино, а в твоей роли снимется этот, как его, Ричард Гир. Но ты должен пообещать мне одну вещь, Ричард.

— Я слушаю тебя, Лэймар.

— Тот пистолет, который мы отобрали у полицейского, все еще у тебя? Ты не потерял его?

— Нет, Лэймар, он у меня. Он в доме Руты Бет, под матрасом, на котором я сплю.

Он ненавидел этот пистолет лютой ненавистью. Это было большое, серебристое сооружение, тяжелое и пахнущее ружейным маслом. Лэймар велел ему каждый вечер делать по сто холостых выстрелов, чтобы развить силу в кисти. Но Ричард не мог нажать на гашетку больше чем двадцать пять раз подряд. Потом рука начинала невыносимо болеть.

— С собой ты его не взял? Прекрасно, Ричард. Не бойся, я не потребую от тебя ничего особенного. Если дела наши пойдут совсем плохо и старого Лэймара насадят на пулю и превратят в кусок копченого мяса, то ты дождись, пока Оделл отвернется в сторону, приставь ему дуло к затылку и нажми на гашетку. Это самое лучшее, что может произойти с Оделлом, если меня не станет.

— Я... Я думал, что ты любишь Оделла.

— Да, я люблю Оделла. Я очень люблю его и не хочу даже думать о том, что с ним произойдет, когда меня не будет. Кто тогда будет ухаживать за этим младенцем? Кто будет о нем заботиться? Кто будет объяснять ему, что к чему? В этом мире не будет пощады такому большому старому мальчику, который слушался своего злодея — двоюродного брата, творил зло, не умея даже говорить с собой. Кто будет чистить ему зубы? Кто будет следить, чтобы он вовремя ел? Иногда он не понимает, что надо есть. Он самая несчастная душа в этом мире, которую я знаю, честное слово. Если меня убьют, они устроят охоту за ним и будут травить его, как дикого зверя. Потом они поймают его и запрячут в какую-нибудь дыру, где никто не скажет ему, что происходит и что надо делать. Этого не должно быть, Ричард. Ни под каким видом. Поэтому сделай то, о чем я тебя попросил.

— Хорошо, Лэймар.

— Я знал, что смогу положиться на тебя, Ричард. А теперь высади меня здесь.

Ричард остановил машину, и Лэймар выскользнул наружу, молниеносно, но внимательно осмотрелся по сторонам, спокойно и непринужденно наклонился к двери выбранного им для угона автомобиля, вставил под окантовку стекла длинную узкую металлическую полоску и несколько раз качнул ее взад и вперед, придав при этом своему лицу самое беззаботное выражение. Замок щелкнул и открылся. Лэймар быстро сел за руль. Через секунду он завел двигатель. Он обернулся, улыбнулся Ричарду и на большой скорости рванул с места.

Глава 14

В субботу Бад специально поехал в Лотон, чтобы зайти в новую публичную библиотеку. Она располагалась недалеко от недавно построенного полицейского участка. В библиотеку он пошел, чтобы полистать книги об искусстве и об Африке. Ему хотелось разобраться, какую роль в этом деле играют львы.

Да и так ли важны здесь львы сами по себе? Или это совершенно другая тема — тема «львы в живописи»? По этому вопросу он нашел не слишком много литературы. Единственным художником, который посвятил всю свою жизнь рисованию львов, оказался француз по имени Руссо, Бад ознакомился с его творчеством. Более дурацких картин он не видел никогда в жизни. Как он выяснил, такие картины назывались примитивными. На одной, самой знаменитой картине было изображено, как лев облизывает негра в призрачном лунном свете. Бад долго пялил глаза на картину, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. В каком-то смысле картина его потрясла: для него это было то же самое, что подглядеть чужой сон, — в картине было что-то спокойное и безмятежное, почти детское. В то же время в этом изображении присутствовало что-то оскорбительное: значение изображения, казалось, было скрыто за семью печатями от нормальных людей вроде Бада. Созерцание репродукции вызывало у него противное внутреннее беспокойство.

Другая картина Руссо на львиную тему, строго говоря, была не о львах. На переднем плане изображена женщина, сидящая в шезлонге посреди диких джунглей. От этой репродукции тоже веяло призрачным умиротворением. В углу картины были нарисованы лев и тигр, которые, как тайные воздыхатели, подглядывали за женщиной сквозь густые кроны деревьев. Рисунок казался совершенно детским. Единственно, что можно сказать об этих картинах, — это то, что они не могли иметь ничего общего ни с Лэймаром Паем, ни с Ричардом Пидом. От репродукций веяло спокойствием и неестественной умиротворенностью, что совершенно не вязалось с характерами жестоких преступников. По мнению Лэймара, слово «природа» было синонимом слова «жестокость». Ручные львы Руссо были бы восприняты Лэймаром как святотатство.

Потом на глаза Баду попала книга по истории искусств, в которой помещались репродукции картин, посвященных великим людям и историческим битвам. Что это? Неужели это лев? Может быть, это такая кошка? Кошка, похожая на льва. Он вгляделся в подпись под рисунком. Написано было по-французски, но ключевое слово Бад понял. Это был лев. Подпись под рисунком гласила: «Lion tourne vers la gauche, la tete levee» [13] 1854. Нарисовал эту картину другой француз, какой-то Эжен Делакруа.

Этот Эжен знал о львах немного больше, чем его соотечественник, бедолага Руссо. В изображениях Делакруа не было ничего надуманного и мультипликационного. Эти львы казались настоящими, а не теми, что могут присниться изнеженному человеку с прихотливой фантазией. Это были здоровенные зверюги, трепещущие от сознания своего существования, голова зверя повернута слегка влево, поэтому не виден классический львиный профиль. Грива тоже не бросалась в глаза, поэтому сначала Бад принял льва за кошку. Зверь на рисунке изображен лежащим, вытянувшимся в струнку на воображаемой плоскости. Должно быть, Эжен боялся львов и знал, на что они способны, в отличие от мечтателя Руссо, которому это было неведомо. Эжен каким-то образом сумел передать пульсирующую в животном энергию, мышцы, перекатывающиеся под кожей, полнейшую гармонию и скрытую силу во всей их звериной чистоте. В особенности Бада поразили глаза и потаенное их выражение. Глаза были похожи на наконечники стрел, черневшие в углублениях узкого черепа. Глаза животного не ведающие милосердия и любопытства. Эти глаза отбирали в окружающем мире топливо, которое сжигалось в печи инстинктов, игравших сознанием льва. Как много эмоций могли вызывать у человека несколько линий, проведенных пером с тушью по бумаге сто лет тому назад.

Бад дрожал, но отнюдь не от восторга. Он ощутил силу хищника и инстинктивного убийцы. Может быть, Ричард пытался добиться от своих рисунков такого же впечатления?

Это было все, что Баду удалось найти. Он отложил в сторону книги об искусстве и перешел к изучению льва, как биологического вида, как животного, с его привычками и повадками. Он взял несколько книг и долго рассматривал помещенные там фотографии. Зоологические книги дали ему еще меньше, чем тома об искусстве. Львы, при всей их величественности, оказались просто большими кошками. Своей вальяжностью и ленивыми позами они напомнили ему кота, который жил когда-то у них в доме. Создание отзывалось на кличку Непутевый. Полосатый рыжий кот целыми днями слонялся по дому, не проявляя никакого интереса к окружавшим его людям. Это было совершенно безвредное существо, похожее на ожившую подушку. Но изредка кот приносил в дом кусочки маленьких птичьих сердец, легких или других органов убитых им животных, как жертвоприношение богу. Словно он, Бад, хозяин дома, был богом. Как бы то ни было, но это срабатывало; кот прожил в их доме одиннадцать лет в полной гармонии с людьми и умер без всяких потрясений от глубокой старости. Баду нравилась раздвоенность кошачьей личности. Днем это была ласковая ленивая тварь, а ночью, когда кот выскальзывал из дома, он превращался в хищника, раздиравшего на части свои жертвы.