Птицы знают лучше (СИ) - Яблоня Дикая. Страница 24

— Чего вам?! — крикнула Саша, распахнув дверь. За дверью обнаружилась Варвара Ильинична, Колючкин, который галантно пропустил даму вперед на баррикады, а позади него — еще человек шесть или семь, все — с мощными фонарями.

— Жива? У тебя в квартире темно, — старуха настороженно оглядела ее. Покинуть освещенную лестничную площадку Варвара Ильинична не решалась.

— У меня Защитник поранился!

— А свет…

Но Саша уже напяливала куртку, не выпуская сыча из рук. Тот помалкивал, видимо, понял: женщина в истерике может вылечить не от того, зато дважды.

— Вот, — Саша отдала соседке ключ от квартиры. — Вызовите мастера, пожалуйста. Мне нужно в ветклинику!

— Так ведь свет…

— Да-да, не горит, — воздетый как знамя сыч с забинтованной лапой заставил людей расступиться. Уже в подъезде Саша обернулась:

— Это случайно. Я сегодня первый день изучаю волшбу, клянусь: больше не накосячу!

— Что?! Как?.. Да ты вообще… Куда смотрят…

Судя по репликам, соседи вовсе не жаждали поздравить Сашу с обретением дара. К счастью, она уже успела отбежать от родного дома достаточно далеко.

— Волхвы в курсе! — крикнула она напоследок. — Как раз бригадир и велел мне начать заниматься!

Делать волшебников крайними — плохая идея, это Саша понимала прекрасно. С другой стороны, в случившемся был виноват вполне конкретный волшебник. Главное — расплывчатость формулировки. Она не сказала людям ни слова лжи, дала понять, что доверяет им, а листки с уликами лежали у нее за пазухой.

Вот только кому показать эти улики?

***

Клиника доктора Литанова работала круглосуточно, увы: Марка в ней не оказалось. Саша надеялась на разговор по душам, на возможность поделиться подозрениями, но вместо этого получила едва ли не выволочку от дежурных фельдшеров:

— Вы бы еще в гипс сыча закатали! И не надо нам тут про переживания! Если так психовать из-за незначительной раны у птицы, что с вами будет, когда собственный ребенок ушибет коленку?

Видимо, Саша очень сильно изменилась в лице после упоминания детей, потому что фельдшерица сменила наконец гнев на милость. Даже соизволила написать инструкции на листке. Взгляд в листок, и — Сашины брови отправились дружить с волосами

— Не-не-не. Вы не знаете Степочку, он не потерпит такое.

— Смотри и учись!

Пара четких движений — возмущенный сыч оказался спеленут полотенцем, словно младенец. Очень злобный младенец, чьи трогательно распахнутые глазки совершенно не вязались с сердитым писком. Еще движение — пипетка с лекарством оказалась у сыча в клюве. Степлер глотнул, злорадно посмотрел на мучительницу и высморкал все лекарство обратно.

— А я предупреждала, — Саша утерла сычу клюв и немедленно была укушена за палец.

— Вот засранец! Ну, ладно: общий принцип ты уловила.

Саша вздохнула. Ее не волновали траты на лекарства и специальный корм для повышения у сыча гемоглобина — бесила собственная дурость. Оставь она открытым балкон, ничего плохого бы не случилось. "С другой стороны, — подсказала ей логика, — случились бы долгие объяснения с разъяренной толпой соседей. Тебе это надо?".

— Что бы ни делалось — все к лучшему, согласен, Степочка?

Разумеется, Степлер не был согласен. Он тявкал на хозяйку, пока та закупалась в круглосуточной аптеке. Кусал за руки во время ее разговора с соседкой. Вернувшись домой, нагадил посреди комнаты. Саша только фыркнула в ответ. Сыч старался напрасно: мастер, заменявший лампы, оставил грязные следы по всей квартире.

Что может быть хуже, чем генеральная уборка в три часа ночи? Только необходимость явиться с утра пораньше в штаб "Зари" и давать объяснения. Повестка была пришпилена на дверь кухни — такое сложно проигнорировать.

— Не хочешь порвать ее? А я отвернусь, — предложила Саша сычу. Тот насмешливо пискнул и юркнул в вольер.

Интерлюдия

Вадим Алексеевич Ярцев, бессменный мэр города Пегубов-Горшечник, не был любим горожанами и прекрасно знал это. Умные люди уважали его, недалекие — боялись. И тем, и другим, даже самым глупым хватало ума не проявлять сочувствие, по крайней мере — открыто. За закрытыми дверями — Вадим знал наверняка — кумушки-домохозяйки обожали поговорить о его личной трагедии. До тех пор, пока никчемная жалость оставалась в стенах чьи-то кухонь, его это не беспокоило. А бульварную газетенку, осмелившуюся раздвинуть стены, он попросту ликвидировал.

Уважение дороже любви — любовь делает человека уязвимым. Иногда, оставаясь наедине со своими мыслями, Вадим с горечью осознавал: не станет Сашеньки — не станет бреши в его броне.

Страх — не замена любви, зато отлично отвлекает людей от ненужных вопросов, отправляя по ложному следу. Какие только легенды не ходили в городе и окрестностях о несгибаемом мэре. Говорили, что он был безумен, словно берсерк, когда в одиночку взрывал мрети — мстил за любимую. При этом напрочь упускали: в те времена он еще не знал Сашеньку. Шептались, что он заключил пакт с тьмой — пожертвовал глаза в обмен на благополучие города, позабыв: темные очки Вадим носил с детства.

Правду о глазах Вадима знали всего трое, удостоенные чести считаться его друзьями: доктор Литанов, невеста, Защитник. Только один из троих видел господина мэра без очков. Ротбартина, как и положено нормальной сове, не задавала лишних вопросов. Она вообще никаких вопросов не задавала — просто смотрела ему в глаза и видела своего сородича. Филиниха была бы самым идеальным другом из всех, если б не стремление причесывать родственника. Плевать, что у Вадима неправильные перья: Родя все равно усаживалась рядышком и методично дергала хозяина за волосы.

И попробуй только откажись от процедуры — обижалась Ротбартина абсолютно по-человечески.

— Родя! Черт… аккуратнее! Нет, только не это, мы договаривались! — поспешно добавил он, заметив, что филиниха собралась мазать волосы секретом из копчиковой железы. — До чего же ты упрямая, совсем как…

Вадим осекся на полуслове.

Девушка с лицом Сашеньки и характером независимой вредной совы. Человек из мира, где тьма не равнялась смерти. В последнее время фальшивая родственница часто занимала его мысли. Слишком часто — чаще, чем собственная невеста.

2.05. День пугала

Здание штаба соседствовало с "Утешением" и крематорием — одного этого было достаточно, чтобы настроение стало таким же мерзким, как октябрьский дождь.

"И это я еще внутрь не вошла", — мрачно отметила Саша. С октябрьского дождя мысли перескочили на месяц, как таковой. "А ведь сегодня — тридцать первое число. Самайн, Велесова ночь, Кельтский новый год и прочая праздничная чертовщина!" — осенило Сашу.

Разумеется, в этом мире никто не наряжался нечистью по собственной воле. Никому не приходило в голову клянчить конфеты во славу тьмы. Последний день второго месяца осени вообще не был чем-то особенным — просто еще один лист календаря на пути к новому году. Наверное, попаданца из Европы или Штатов это расстроило бы, но жительница России не переживала — у нее и без этого хватало волнений.

— Скажу, что ошиблась в звуке… нет, не так, — бормотала она себе под нос. — Скажу, что чихнула, вот! Да, точно. Разбирала слово "тепло", а вместо него получила "темно". За все прочее пусть спрашивают с моего наставника: это он велел заниматься в пустой комнате. Я же не виновата, что живу именно в… Ой. А куда все бегут?

Штаб "Зари" весьма напоминал старинное пожарное депо. Даже каланча имелась, опрятная, свежевыкрашенная и абсолютно бесполезная в мире высотных домов. То, что творилось вокруг штаба, наводило на мысли о бедствии хуже пожара. Трое ворот распахнулись одновременно, люди в белой форме и касках запрыгивали в фургоны с прожекторами. Саша успела заметить, как бригадир Велич занял место рядом с водителем.