Мастер-снайпер - Хантер Стивен. Страница 33

Эта мысль пришла к нему вечером, во время общей суматохи, связанной с подготовкой к эвакуации. Фольмерхаузен попробовал подавить ее, и сначала это показалось ему нетрудным, потому что вокруг радостно суетились техники, разбирая свои замысловатые системы создания комфорта в бараке, укладывая личные вещи в ящики и даже распевая песни (появилась бутылка, нет, несколько бутылок, и хотя трезвенник Фольмерхаузен этого не одобрял, но запретить не мог), как будто война официально и окончательно закончена и Германия каким-то чудом ее выиграла. Но позже, ночью, в темноте, эта мысль вернулась к нему. Он вновь попытался подавить ее, прогнать из головы, нашел сотню способов отвлечься от нее. Но все было тщетно. Фольмерхаузен не мог не думать о последней детали.

Он вылез из кровати и услышал вокруг тяжелое — пьяное? — дыхание его людей. Он взглянул на часы. Черт подери, уже пятый час! А вдруг Репп уже ушел? Возможно. Но, может быть, еще есть время.

Фольмерхаузена мучила мысль, что он не предупредил Реппа насчет нагара в стволе. Было столько всяких других деталей, что именно про эту он и забыл! Или нет? Но он совершенно не помнил разговора, в котором объяснял бы эту особенность оружия: после того как выпущено около пятидесяти выстрелов специальными зарядами, в стволе накапливается такое количество нагара, что это начинает резко влиять на точность попадания. Хотя Репп, возможно, и знает это, по долгу своей профессии он должен это знать. И все же…

Фольмерхаузен накинул купальный халат и заторопился к выходу. Ночь была теплая — он отметил это, когда спешил по территории к баракам СС и квартире Реппа. Но что это такое? В темноте чувствовалось движение: куда-то шел взвод СС — ночные стрельбы, учение или что-то в этом роде.

— Сержант?

В темноте вспыхнул огонек трубки.

— Да, господин инженер? — откликнулся сержант.

— Оберштурмбанфюрер здесь? Он еще не уехал?

— А… нет. Думаю, что он в своей квартире.

— Отлично. Спасибо.

Обнадеженный, Фольмерхаузен бросился в барак. Он оказался пустым, хотя за дверью квартиры Реппа виднелся свет. Фольмерхаузен прошел вдоль ряда темных аккуратных коек и постучался в дверь.

Ответа не последовало.

Неужели Репп уже уехал?

— Господин оберштурмбанфюрер?

Фольмерхаузен почувствовал раздражение и беспокойство из-за собственной нерешительности. Выбросить из головы всю эту глупую историю? Или войти, проявить упорство, подождать, убедиться? Эх!

Ганс-жид толкнул дверь. Комната была пуста. Но тут он заметил, что через стул перекинута старая шинель с нашивками рядового. Часть «новой личности» Реппа? Он вошел в комнату. На столе лежала гора походного снаряжения: сложенное одеяло, закрепленные на ремне шесть коробок патронов к «Кар-98», гофрированный цилиндр от газовой маски, шлем, в углу стоял карабин. Репп определенно еще не уехал. Фольмерхаузен решил подождать.

Но он опять начал испытывать волнение и беспокойство. Нельзя же сидеть без приглашения в чужой квартире. Может быть, стоит выйти наружу и подождать у двери? Вот дилемма-то! Ему очень не хотелось сделать что-нибудь не так. Он повернулся, чтобы выйти, но от его внезапного движения в неподвижном воздухе возник ветерок, и лист бумаги, как по волшебству, слетел со стола и зигзагами театрально опустился на пол. Фольмерхаузен поспешил подобрать его и положить на место.

В комнате было неприятно жарко. У Реппа в печи полыхал огонь, и воздух был наполнен запахом русских папирос. Взгляд Фольмерхаузена упал на криво отпечатанную наверху листа надпись: GEHEIME KOMMANDOSACHE [17]. Заголовок, набранный в разрядку для выделения, гласил: «НИБЕЛУНГИ», а ниже был подзаголовок: «Ситуация по последним данным разведки на 27 апреля 1945 года».

Фольмерхаузен прочитал первую строчку. Язык рапорта был военным, сухим, довольно сложным для понимания и нарочито официальным. Фольмерхаузен с трудом понимал, что именно там написано.

Он совершенно растерялся. Монашки? Монастырь? Он ничего не мог разобрать. Сердце у него так сильно стучало, что невозможно было сосредоточиться. Черт, как здесь жарко! У него на лбу выступил пот. Он знал, что должен немедленно положить рапорт на место, но не мог этого сделать. Он прочитал все, до последнего абзаца.

Фольмерхаузен почувствовал, как в животе у него разрастается боль. «И я являюсь участником всего этого? Каким образом? Почему?»

— Находите это интересным? — спросил Репп. Фольмерхаузен обернулся. Он даже не удивился.

— Вы просто не можете. Мы не воюем с…

— Мы воюем с нашими врагами, — оборвал его Репп, — где бы мы их ни нашли. И в каком бы виде они ни были. Восток должен был выработать в вас стойкость к подобным вещам.

Фольмерхаузену хотелось плакать. Он боялся, что его сейчас вытошнит.

— И вы смогли бы заставить себя сделать это?

— Почту за честь, — ответил Репп.

Он стоял в грязной солдатской куртке, с непокрытой головой.

— Вы не можете этого сделать, — возразил Фольмерхаузен.

Ему казалось, что это очень весомый аргумент.

Репп вытащил «Вальтер» Р-38 и выстрелил ему чуть ниже левого глаза. Пуля с силой отбросила голову инженера назад. Большая часть лица превратилась в кашу. Фольмерхаузен упал на стол и вместе с ним рухнул на пол.

Репп убрал пистолет в наплечную кобуру под курткой. Даже не взглянув на тело, он подобрал с пола рапорт, который выскользнул из пальцев Фольмерхаузена в момент смерти, и подошел к маленькой печке. Открыл заслонку, бросил туда рапорт и наблюдал, как его охватывает пламя.

Затем он услышал автоматные выстрелы: Шеффер и его люди расстреливали сотрудников Фольмерхаузена.

Через несколько секунд Репп подумал, что Шеффер довольно плохо справляется со своей работой. Надо будет с ним поговорить.

Пальба все не прекращалась. Пуля разбило одно из окон Реппа. Стрельба велась с дюжины различных точек по периметру территории. Реппу показалось, что он заметил трассирующие пути.

Он бросился на пол, так как в эту секунду понял, что пришли американцы.

14

Сначала Роджер вел жесткую игру, требуя, чтобы его уговаривали, но через пять минут Литс уже готов был уговорить его с помощью кулака, и Роджер быстро сменил тактику. Теперь это был спектакль, в котором Роджер выступал звездой, режиссером, продюсером, Орсоном Уэллсом [18], новым гением американской разведки.

— Давай выкладывай, парень, — сказал Аутвейт.

— Ладно, ладно.

Роджер самодовольно улыбнулся, а потом стер улыбку с лица, и осталась лишь легкая ухмылка, словно молочные усы у ребенка.

— Все очень просто. В двух словах. Вы сейчас все волосы себе выдернете. — Ухмылка расползлась по его приятному молодому лицу. — Самолеты.

— Ну…

— Да-да, — заторопился он. — Мы все время пытались проследить маршрут этого человека и вычислить, откуда он мог прийти, но это нам ничего не дало. Вспомните: он сказал, что думает, будто слышат гул самолета. А может быть, грузовиков или мотоциклов. Но может быть, все же самолета И тогда… — Он эффектно замолчал, придав своему лицу умное, серьезное, значительное выражение. — Тут на неделе я преподал хороший урок одному парню из авиации, полковнику из истребительной группы, немного растряс его на деньги. Между делом я у него спросил, не сталкивался ли кто-нибудь из его ребят с какими-нибудь странными ночными действиями — много света в самом центре дикого леса — где-нибудь в марте, ну, может быть, в конце февраля, и не отмечено ли это случайно в отчете?

Литс был поражен простотой и изяществом его догадки.

— Это просто великолепно, Роджер, — сказал он, в то же время подумав, что его самого следовало бы расстрелять, поскольку он не додумался до этого.

От похвалы Роджер расплылся в улыбке.

— И вот результат, — сказал он, протягивая фотостатическую копию документа, озаглавленного «Послеполетный отчет, боевые вылеты истребителей, тактическая группа истребителей 1033d 8-й воздушной армии, Шалуаз-сюр-Марн»