Старший брат моего жениха (СИ) - Манило Лина. Страница 41

— Ты слышал, что он мне сказал? Что я с тобой, чтобы он… — задыхается от возмущения и хлопает глазами, пытаясь не заплакать. — Ты мне даже не нравишься! Вот еще, пф.

А вот это уже запрещенный прием.

— Врать плохо, — говорю и прижимаю ее руки к своей груди. Крепко держу, не вырвется. Да она и не пытается. Лишь смотрит волчонком, а я схожу с ума от ее близости, от малахитовых глаз, пухлых губ, дерзости, которую хочется поцелуями выбивать из нее.

— Я не вру, — бурчит, но взгляд не отводит, борется.

Кира хочет еще что-то сказать — я вижу это по напряженным побледневшим губам, по лихорадочному румянцу на щеках, заметному даже в полутьме летней ночи. Но я не даю: обхватываю руками ее лицо, намеренно медленно, растягивая удовольствие, провожу большими пальцами по мягкой коже, слегка надавливаю.

— Ты же помнишь, что нам нужно поговорить?

Кира удивленно распахивает глаза, словно бы действительно забыла, а я усмехаюсь. Обвожу пальцем по контуру ее губы, глажу, схожу с ума от этих невинных прикосновений. Черт возьми, а я и забыл, что быть рядом с девушкой может быть настолько сладко.

Только сладость эта невыносима, потому что еще хоть немного такой изощренной пытки, и повышенное либидо превратится в хроническую импотенцию. Доиграюсь.

— Просто забудь весь тот бред, что болтал Егор, — прошу, наклонившись как можно ниже.

Мне нужна эта интимность, что живет между нами — интимность, которая сбивает с ног и в то же время кажется такой естественной.

— Руслан, со стороны ведь и правда кажется, что я прыгаю от одного брата к другому, — не дает себе ни малейшего шанса расслабиться, забыть, а я тяжело вздыхаю.

— Какая разница, что кажется со стороны? Кого это волнует?

— Меня, — голос совсем жалобный, а я притягиваю ее голову к себе, целую в кончик носа и прижимаю Киру к груди.

Вдалеке мигают фары — наконец-то приехало такси, которое я под шумок вызвал. Растягиваю губы в улыбке, а Кира осторожно касается моих плечей пальцами, и от прикосновений этих кожа покрывается невидимыми, но очень ощутимыми ожогами. Больно и сладко, горько и волнительно.

— Поехали, — говорю, и голос мой кажется слишком громким и непривычно хриплым. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю… плохого. И хорошего тоже, если сама не попросишь.

В моих венах слишком много адреналина, а в яйцах переизбыток спермы, но пугать невинную девочку не собираюсь. Ее доверие такое хрупкое, что дунь на него — развеется по ветру. Но пока Кира не убегает от меня, сделаю все, чтобы осталась.

А если сбежит, догоню и будь что будет.

Не оставляя времени на размышления, распахиваю заднюю дверцу такси. Кира удивленно моргает, но будто окончательно приняла этот вызов и, слегка улыбнувшись, скользит в салон. Так грациозно и эротично, что каждое малейшее ее движение отдается болезненной пульсацией в паху. Силы небесные, как мне все это пережить?

Мысленно посылаю все на хер и занимаю место рядом с водителем. Честное слово, боюсь садиться рядом с Кирой, потому намеренно лишаю себя шанса быть к ней ближе. Еще успею.

— Куда мы едем? — тревожится Кира, а я поворачиваю голову и улыбаюсь.

— Потерпи, скоро узнаешь. Ничего особенного, просто небольшая прогулка к моему прошлому.

Вряд ли мои слова ее успокоили, но больше Кира не пытается выжать из меня информацию по максимуму. То ли на самом деле доверяет, то ли так измотана хамством Егора, что готова на все.

Называю водителю адрес, он заводит мотор, и ночь за окном рассеивается. Не могу устоять, смотрю и смотрю на Киру, поймав ее отражение в зеркале заднего вида. Она не замечает моих взглядов, напряженно следя за чем-то в окне, комкает в руках бумажную салфетку, а та рассыпается в труху, опадая на колени белым крошевом.

— Где мы? — спрашивает Кира, когда такси растворяется вдали, а мы остаемся только вдвоем.

Вокруг никого, а воздух пахнет так сладко, будто бы изысканный десерт.

— Просто решил тебе показать кое-что. — Достаю ключи из кармана и протягиваю Кире свою руку. — Пойдем со мной, только аккуратно, тут темно.

Кира что-то едва слышно говорит, но вкладывает свою ладошку в мою. И мне хочется сжать ее крепко-крепко, но держу себя в руках — еще будет шанс.

Подсвечиваю своим телефоном наш путь, ступаю осторожно и сворачиваю за угол каменной коробки. Это место очень дорого моему сердцу, в нем хранится так много воспоминаний. И когда думал, куда отвезти Киру, почему-то ничего лучше не придумал.

И пусть тут мало романтики, мне очень хочется, чтобы Кира стала чуть ближе ко мне. Чтобы поняла, чем живу и что для меня важно.

Чтобы почувствовала. Услышала.

— Надо было Наташке сообщить, где, если что, мой хладный труп искать, — замечает Кира, когда я снимаю навесной замок с тяжелой двери.

— Обойдемся без третьих лишних, — усмехаюсь и, войдя первым, дергаю рубильник. Лампы под потолком жужжат, включаясь одна за другой, и вскоре в просторном помещении становится светло.

— Ого. — Кира обводит взглядом комнату, где все еще стоят стеллажи, прилавок, стол со стульями в самом углу.

И все, потому что это давно уже не магазин, но помещение бывшего отцовского гаража дорого мне, как память.

— Когда-то мне было двадцать два года, представляешь? — невесело усмехаюсь, чертя на пыльной столешнице полосы и круги. — Тогда у меня остались две могилы на старом кладбище, родительский дом и десятилетний мальчик, плачущий и зовущий маму. Его в любой момент могла забрать опека, а все, что я умел — ковыряться в моторах. Любой мог разобрать и собрать без посторонней помощи. Вертелся в кругах автомехаников и отлично знал, как не хватает порой нужных запчастей, и их приходится ждать, а это не всех устраивает.

Кира стоит рядом, опираясь спиной на прилавок, и внимательно слушает, ловит каждое мое слово. И это подстегивает, дает надежду, что она наконец-то поймет и перестанет выдумывать себе самую разную херню.

— Это не очень интересная история, много ненужных деталей, но тогда я с помощью друзей открыл свой первый магазин, — обвожу рукой помещение, и такая ностальгия накатывает. — Долго возвращал деньги, но в итоге стал тем кем стал. И все это…

— … ради Егора? — заканчивает мою мысль, а я киваю.

— Да, я не хотел его потерять. Он бы не выжил в детском доме, потому я выгрызал право на опеку и каждый день боялся, что вот случится что-то, и парня заберут. И я никак не смогу помешать. Прости, Кира.

Она удивленно заламывает бровь, а я поясняю:

— Во всем этом много моей вины. Я оказался плохим воспитателем. Не справился, где-то что-то не учел, прости.

Снова молчу, а Кира кладет ладонь мне на плечо, гладит кожу, рождая во мне этой нехитрой лаской самые непристойные желания. Она наверняка ничего в этот жест не вкладывает, но мне так хорошо сейчас. Рядом с ней.

— Ты не виноват, — улыбается, а я качаю головой. — Все люди разные, просто Егор вот такой…

— Мудрая девочка, — улыбаюсь и накрываю ее ладонь своей. Не даю убрать руку, не хочу, чтобы она прекращала касаться меня.

— Я много думал в последние дни, размышлял. И я понял одну простую вещь: Егору давно не десять, мне не двадцать два, и пора уже расслабиться и наконец-то начать получать удовольствие от жизни.

— Думаешь? Ну, так-то ты прав, конечно.

Еще бы я был неправ.

— Я столько лет жил по инерции, скованный всем этим напряжением, ответственностью, гиперопекой. — Подаюсь вправо, ставлю руки по обе стороны от замершей на месте Киры и втягиваю носом аромат ее волос. — Ты мне нравишься, очень нравишься. Вначале я был свиньей, уродом самым настоящим. Честно, мне стыдно. Но я втрескался в тебя, увяз, влип по самые уши и… мне это в кайф, веришь?

Она шумно сглатывает, а глаза такие огромные, словно их нарисовал японский мультипликатор.

— Я не смогу перечеркнуть то, что сделал тебе Егор. Даже если приложу все усилия, не смогу заставить забыть. Но ты нужна мне, я с тобой жить учусь заново. И я знаю, что старый для тебя, знаю. Взрослый мужик, который ничего не понимает ни в романтике, ни в ухаживаниях, ни в комплиментах. Но я пытаюсь, учусь. Помоги мне, пожалуйста.