Всадники со станции Роса(Повести) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 11

— Ну и прекрасно! Тем более, что не подтвердилось письмецо.

— Я не понимаю, зачем вы мне про все это рассказываете.

— Да просто так. Делюсь своими заботами. Думал, вам интересно. Учитывая вашу любовь к чужим письмам…

— Я попросил бы не вести таких разговоров при детях.

— Прошу прощения. Но ведь «дети»… — он взглянул на Сережу, — про это все равно знают.

— Давайте закончим разговор, — сказал Совков со сдержанной обидой. — Я выполняю свои обязанности. Ребенок самовольно покинул лагерь, и я должен увезти его назад. Почему вы мне препятствуете?

— Я? Препятствую? — Алексей Борисович даже отодвинулся от Сережи. — Помилуйте, каким образом я препятствую? Ну, увозите, пожалуйста. — Он поймал растерянный Сережин взгляд и в ответ улыбнулся глазами.

Начальник лагеря перестал обращать внимание на Алексея Борисовича. Он всем корпусом повернулся к Сереже, слегка наклонился и стал говорить настойчиво и в то же время добродушно:

— Ну, вот что, Каховский. Надо заканчивать эту историю, ты и сам понимаешь. Давай, дорогой товарищ, забудем все эти грустные события, сядем в машину — и в лагерь. Нас дела ждут.

— Извините, Тихон Михайлович, я не поеду. Я же сказал, — негромко, но твердо проговорил Сережа. Он не смотрел на Совкова. Разглядывал бумажку с нарисованной эскадрой и с нетерпеливой досадой думал: «Когда он наконец уберется?»

— Видали его! — уже без всякого добродушия воскликнул Совков. — Он «сказал»! Фигура! Ты думаешь, что ты лучше всех? За что ты всех нас возненавидел?

— Кого? — удивился Сережа.

— Весь лагерь!

— Я никого не возненавидел. Просто мне в лагере не нравится!

— Не нравится сейчас — потом понравится.

— Нет, — тихо сказал Сережа. — Все равно хорошо уже не будет… Да еще и собака. Где она там будет жить?

— При чем тут собака? Я приехал не за собакой, а за тобой. Я не могу забирать в лагерь всех бродячих псов.

— Он не бродячий, а мой. Я его бросить все равно не смог бы. Раз он мой, я за него отвечаю.

— А я отвечаю за тебя! Понимаешь? За тебя! И я не имею права отпустить тебя из лагеря.

Сережа досадливо пожал плечами.

— Вы меня и не отпускаете. Я сам уезжаю.

— Вот именно — сам! Самовольно! Ты думаешь, это тебе так сойдет? Не думай, голубчик. Мы и родителям сообщим, и в школу. Про все твои фокусы. И как собаку натравливал на Станислава Андреевича! За такие дела знаешь что?.. В колонию!

— Я не натравливал! Он меня схватил, а Нок зарычал!

— Эти сказки ты потом будешь рассказывать. Не здесь и не мне. Станислав Андреевич врать не будет, собака бросилась за ним вслед.

— Прошу прощения, — вмешался Алексей Борисович, — но ваш Станислав Андреевич несколько… преувеличивает, так сказать. Я как раз подходил к станции и был свидетелем этой сцены. Собака вела себя вполне интеллигентно… в отличие от Станислава Андреевича.

Совков резко повернулся к нему.

— Я не понимаю, чего вы хотите? Чтобы я отпустил его одного домой? Интересно, что вы сделали бы на моем месте?

— На вашем месте, — с жесткой усмешкой сказал Алексей Борисович, — я бы помнил, что никто не имеет права читать чужие письма. Помнил бы также, что у детей тоже есть чувство собственного достоинства, которое никому не позволено оскорблять, да еще публично. И что каждый человек имеет право порвать отношения с тем, кто его оскорбил… Возможно, это не следует говорить «при детях». Возможно, это непедагогично. Прошу извинить… А посоветовать вам я мог бы вот что: раз мальчик категорически отказался жить в лагере, надо назначить ему провожатого — пусть доставит его домой. Странно, что это вам не пришло в голову.

— Если каждый мальчишка начнет бегать из лагеря, у меня людей для провожанья не хватит. У меня вожатые, а не провожатые.

— Ну, если у вас начнут бегать все мальчишки, значит, в лагере что-то не так… А о провожатом для Сережи не беспокойтесь, я эту роль могу на себя взять, раз уж так получилось.

— Я не понимаю, зачем вам нужно в конце концов, чтобы он не возвращался в лагерь. Чего вы хотите?

— Да ничего я не хочу, — опять усмехнулся Алексей Борисович. — Просто думал вам услугу оказать, проводить мальчика.

— Знаю я ваши услуги. Они, извините, медвежьи… Каховский, я последний раз спрашиваю, ты поедешь в лагерь?

Сережа вздохнул и молча покачал головой.

— Ну, прекрасно. Так и запишем. А про вас, товарищ корреспондент, я напишу в редакцию. О вашем поведении. Имейте в виду.

— Буду иметь в виду. Только подписывайтесь разборчиво…

Совков круто повернулся и зашагал к машине, широко размахивая руками. Нок поднял уши и смотрел ему вслед.

Хлопнула дверца машины. «Газик» подпрыгнул и запылил по шоссе.

Сережа с облегчением сказал:

— Кажется, все.

— Будем надеяться… Хотя должен сказать, что Тихон Михайлович Совков — человек упрямый.

— Вы его знаете, да?

— Встречались. Не всегда он был начальником лагеря.

— Вот вы сказали… про овощи. Неужели он был жулик? Он овощи воровал, да?

Алексей Борисович засмеялся.

— Да нет, Сережа, не придумывай. Ничего он не воровал. Все это гораздо сложнее… Хитрил он, чтобы лишнюю премию получить, а из-за этого дело страдало. Вагоны простаивали, график срывался. Да ну его… Ты что приуныл?

— Я не приуныл. Все в порядке.

— Тогда продолжим? Бой еще не закончен.

— Не закончен, — вздохнул Сережа.

Подошло наконец время поезда. На станции появились еще три пассажира: старичок с белой бородой и пухом вокруг блестящей лысины, румяная старушка с корзиной, в которой кто-то крякал и шевелился, и девочка — крошечная, но резвая — в красном с белыми горошинами платочке.

— Как из сказки, — сказал Сережа. — Дед, бабка и внучка Маша.

Из-за леса выскочил зеленый поезд. На крыльце показался старик дежурный в красной фуражке и со свернутыми флажками — красным и желтым.

— Дождались, — сказал Алексей Борисович и поднялся со скамейки.

Поезд зашипел и остановился.

Двери открылись только в двух вагонах. Видно, сходить на этой станции никто не собирался, а для посадки пяти пассажиров достаточно было и двух дверей. Так, наверно, решили проводники.

Дед, бабка и внучка засеменили к ближнему вагону.

— Пойдемте в другой, — торопливо сказал Сережа. — А то они сейчас вход закупорят, и мы не успеем.

Он подхватил чемоданчик, потянул за поводок Нока и вприпрыжку двинулся вдоль вагонов. Алексей Борисович обогнал его и широко зашагал впереди. Он первый вскочил на подножку и крикнул:

— Давай Нока!

Протянул руку, чтобы ухватить ошейник.

Позади возникла юная проводница с круглым неприступным лицом.

— Гражданин, вы куда с собакой?

Алексей Борисович оглянулся.

— Как куда? В вагон, разумеется.

— В вагон нельзя. Вы что, маленький? Правил не знаете?

— У нас билет есть! — крикнул снизу Сережа.

— Билет ни при чем. Намордника-то нет!

— Да что вы, девушка, — вкрадчиво сказал Алексей Борисович. — Ну зачем ему намордник? Это же еще совсем щенок.

— А нас не касается, щенок это или нет. Намордники для всех обязательны… Гражданин, кому я сказала! Не смейте втаскивать собаку, я не пущу.

— Ну, что нам делать-то? — взмолился Алексей Борисович. — Не бросать же пса! Сердце-то у вас есть?

— Сердце здесь тоже ни при чем. Если контролер по вагонам пойдет, ему до моего сердца дела не будет. Я из-за вас премии лишусь.

— Да пока контролер пойдет, мы какой-нибудь намордник сообразим!

— Вот сначала сообразите, а потом садитесь в поезд… Сойдите с подножки, гражданин. Слышите, отправление дали? Или оставьте собаку.

Алексей Борисович взглянул на Сережу.

— Нет, — шепотом сказал Сережа и обхватил Нока за шею.

Алексей Борисович чертыхнулся и спрыгнул на землю. Проводница старательно закрыла дверь. Вагон лязгнул и пошел, наращивая скорость.

— Фу ты, как глупо вышло. Юная бюрократка… И не придерешься ведь, инструкцию соблюдает, — сказал вслед вагону Алексей Борисович.