Всадники со станции Роса(Повести) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 16
Это был плохой портрет. Просто издевательский. Его нарисовали мелом на асфальте. Похоже нарисовали. Но на всякий случай сбоку от рисунка было написано: «Вовушка — бедная головушка». А внизу — короче и понятнее: «Вовка — дурак!»
«Ну, вот, — с тоской подумал Вовка, — теперь она уже где-то пронюхала, как меня зовут».
Он остановился над портретом и попробовал сунуть в карманы кулаки. Но это не удалось: накладные кармашки на штанах были мелкие и тесные. Вовка заложил руки за спину, оглянулся и громко сказал:
— Ладно, жаба! Ты мне попадешься.
Но он знал, что это ерунда. Как бы он сам не попался!
У нее были рыжие дерзкие глаза и почти мальчишечья светловолосая прическа: сзади волосы были подстрижены коротко, а спереди остался длинный чуб. Он часто падал на глаза, и девчонка сердито мотала головой. Наверно, ей это нравилось — так резко и зло отбрасывать назад волосы.
Первый раз Вовка увидел ее четыре дня назад. Он вышел во двор, чтобы как следует осмотреть новые места. День был серый, и холодный, и казалось, что лето уже не вернется. А девчонка стояла у ворот в одном платьице и, скрестив руки, смотрела, как зеленый автокран усаживает в широкую яму большой вздрагивающий клен. Белое с разноцветными клетками платье билось на ветру, как оторванный парус. И растрепанные волосы то взлетали, то падали на лоб девчонки.
Вовка стоял и смотрел на нее. Она его тоже увидела. Сначала взглянула просто так, а потом вдруг вытянула вниз руки, сцепила пальцы, склонила набок голову и состроила удивленно-жалобную гримасу.
Это она его изобразила!
Вовка был тогда в длинных школьных штанах с просторными карманами. Кулаки в этих карманах помещались отлично. Вовка сунул их поглубже и шагнул вперед. Он считал, что это выглядит грозно.
Девчонка перестала дразниться, но не двинулась с места. Только сжала маленькие острые (наверно, очень твердые) кулачки и насмешливо сощурилась.
Она ничего не сказала, но весь ее вид говорил: «Ну-ка подойди!»
Вовка не подошел. Он понял, что, если подойдет, будет драка. А драться он не любил. Вернее, не умел. Взрослые с удовольствием говорили: «Мягкий характер». Мальчишки про его характер говорили без удовольствия, но колотили Вовку редко: не было интереса. Так он дожил до девяти лет, а драться не научился. Про свой мягкий характер Вовка думал с ненавистью. Но что он мог сделать? Ведь характер — не сандалеты из красных ремешков, его не изорвешь и не выбросишь раньше срока…
А девчонка вела себя нахально. Каждый день рисовала на асфальте Вовкины портреты. Она изображала его с жалобным лицом, испуганными глазами и уныло повисшими ушами. Уродливо, но похоже. Увидев Вовку, она бросала мел, поднималась и ждала. «Ну, давай, давай, подходи!» — говорили рыжие насмешливые глаза.
Вовка поворачивался и уходил.
Вовка плюнул на рисунок и перешагнул через него. Девчонки не было видно, и он не чувствовал обычной робости. Но настроение, конечно, стало не таким веселым. И чтобы оно не испортилось совсем, Вовка решил дать клятву. Правда, позавчера и вчера он уже давал себе такие клятвы, но сейчас решил, что эта будет самая твердая и самая последняя.
Он широко зашагал к воротам и на ходу проговорил тихо, но решительно:
— Самое честное-расчестное слово, что сразу же надаю ей по шее, как только увижу… — Несколько шагов он сделал молча, а потом добавил: — Если будет еще рисовать… или дразниться.
Он был уверен, что теперь обязательно выполнит свою клятву. Правда, ему не хотелось выполнять ее сейчас. Лучше когда-нибудь потом. Вовка даже чуть не оглянулся с опаской: не появилась ли девчонка! Но тут же решил, что оглядываться не стоит, и отправился дальше, решительно печатая шаг. От такого печатания выбились наружу белые с зелеными полосками носки, которые Вовка всегда заталкивал в кеды, чтобы не портили вида. Потому что это были какие-то девчоночьи носочки. Вовка нагнулся и стал запихивать их обратно, с глаз долой.
Он стоял теперь в тени клена. Тень была такая густая, что солнце пробивалось лишь отдельными бликами. Блики были совершенно круглые — большие солнечные чешуйки. Они плясали вокруг Вовки, прыгали по ногам, по ладоням. Вовке даже показалось, что они щекочут его, словно крылья бабочек. И тихо-тихо шелестят. Но он не успел понять, правда это или нет. Большой желтый лист отделился от клена и тихо лег на Вовкино плечо. Зубцами вниз, как золотой генеральский эполет.
Вовка выпрямился и с благодарностью взглянул на клен. Там было много желтых листьев. Наверно, этот клен раньше других деревьев почувствовал, что тепло последних августовских дней обманчиво и лето вот-вот кончится. А может быть, он увядал потому, что его не вовремя и не очень удачно пересадили из старого парка в этот двор. Да и скучно одному на новом месте.
Вовка это знал по себе.
Он хотел сказать клену что-нибудь хорошее, но не успел. Услышал окрик:
— Вова! Ну что ты копаешься! Иди скорей!
Это сестра. Она распахнула окно и с четвертого этажа наблюдала за Вовкой.
Вовка снял с плеча лист, подумал и сунул его под рубашку. Бросать его было почему-то жаль.
— Во-ва!
Он шагнул к воротам.
— Подожди!
Вовка остановился. Он понимал, что сестре не очень нужно, чтобы он шел скорее. Ей другое нужно. Она будет теперь на весь двор выкрикивать советы и наставления, пока в окне напротив не покажется длинный белобрысый парень с утиным носом. Он появится в окне и станет будто просто так оглядывать двор и насвистывать сквозь зубы. Тогда Вовкина сестра прокричит последнее наставление, плавно поведет плечами и скроется в глубине комнаты.
Все это Вовка отлично знал, и не одобрял он такого поведения. Но молчал.
Сестра была почти в два раза старше и держала его в строгости.
— Нигде не задерживайся! — крикнула она.
— Ладно!
— И не выбирай очень большой! А то будет тяжело нести!
— Не буду!
— И не потеряй сдачу!
Вовка с тоской покосился на окно, в котором должен был появиться его спаситель. Спасителя не было.
— Владимир! Я с тобой разговариваю!
«Разговаривает! Вопит, как репродуктор на стадионе…»
— Не потеряю! — крикнул Вовка и качнулся в сторону ворот.
— Подожди! Осторожней переходи через улицу! Там машины!
Надо же! Машины! А он думал, что слоны и дирижабли!
Парень в окне так и не появился. Значит, у сестры будет скверное настроение.
— Вова! Ты слышишь?!
— Хо! Ро! Шо! — крикнул он и рванулся за ворота.
Вовка пересек мостовую, добежал до угла и свернул в маленький сквер. Там над аллеей сомкнули ветки высокие тополя.
И плясали на песке чешуйки солнца.
Здесь их были тысячи. Они то и дело собирались вместе, но не сливались в расплывчатые пятна, а прыгали друг по другу, резвились, как светло-рыжие котята.
Вовка шагал по ним вприпрыжку, и кленовый лист шевелился под рубашкой, словно маленький зверек. Скреб по животу мягкими коготками.
— Тихо ты… — сказал ему Вовка.
Он вышел из сквера, проскакал еще квартал и остановился у ларька с бело-синим навесом.
Под навесом в деревянной клетке лежали темные полосатые арбузы с поросячьими хвостиками. Как спящие кабанята. Сердитая продавщица в синем халате с размаху выхватывала из клетки то одного, то другого кабаненка и опускала на шаткий прилавок.
Покупатели были придирчивы. Некоторые щелкали по зеленому лакированному боку, придвигали ухо и слушали: гудит или не гудит? Другие щупали и крутили в пальцах тощие арбузьи хвостики. Третьи не доверяли никаким приметам и требовали сделать разрез. Продавщица ворчала и со свирепым лицом всаживала тонкий сверкающий нож. Вовка каждый раз ждал, что раздастся пронзительный поросячий визг. Продавщица ловко выхватывала из арбуза красную или розовую пирамидку мякоти и начинала крикливо доказывать, что арбуз не обязательно должен быть очень красным и что он и без красноты может быть сладким. Но откусить не давала, и ей не верили.