Наследник для чужого мужа (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 17

— Почему не плачет? — спросила я. — Почему я не слышу плача ребёнка?

Акушерка отвела взгляд. Я приподнялась на локтях, превозмогая очередной спазм, ознаменуюший собой исход плаценты, стараясь не смотреть на одноразовые простыни заляпанные моей кровью. Ребёнок был завернут в светло-голубую казеную переленку. Слишком торопливо его от меня уносили. Слишком безжизненно свисала крошечная ручка с мазками уже подсыхающей крови. Я почувствовала, как где-то в глубине моих лёгких клокочет, готовясь выплеснуться наружу вой и… наткнулась на взгляд Юльки. Зрачки расширены, кажутся совсем чёрными, на бедном, обескровленном лице.

— Ты родила деффектного ребёнка, — говорит она сухим ломким голосом. — Он умирает, Влада. Вечно ты все портишь…

Я вижу, как встаёт и уходит Юра. Но это уже не важно. Я смотрю туда, куда унесли моего чужого ребёнка, дверь за врачом уже закрывается и вой наконец рвётся наружу… от него я и проснулась. Несколько секунд пыталась унять бешено сердцебиение и убедить себя в том, что все это просто сон. Затем вскочила на ноги, побежала, включила свет в комнате, в прихожей, в кухне, в ванной… словно свет мог бы разогнать мои страхи.

Села в свое кресло, или трон, как шутя называл его Юра. Руки тряслись. Я потянулась к телефону. Теперь то у меня был номер Юры… даже рабочий, на всякий случай. Позвонить. Пусть приедет, обнимет может. Успокоит. Я почти позвонила, а потом поняла, что Юля приедет тоже. Испугается я за свои эмбрионы и прилетит, а я… я не знаю что ей сказать.

Поэтому я так и не позвонила, и до утра сидела с включённым светом, сжимая телефон в руках, говоря себе — вот если что, я позвоню. Позвоню и станет легче. Утром легче стало и без звонка. Я распахнула шторы и вгляделась в просыпающийся город.

— Ты главное не умирай, — попросила я у плоского живота. — Или вы… не умирайте. Я этого не переживу, не во второй раз. А все остальное сложится, как-нибудь…

Юлька пришла очень рано, словно почувствовав моё состояние. Я могла бы дать ей ключи от квартиры, учитывая, что её оплатил Юрка, это было бы даже в какой-то мере справедливо, но… Нужно же мне хоть немного личного пространства. Поэтому я со вздохом поднялась и пошла открывать на звонок. Все же, пусть лучше Юлька, подумала я глянув в глазок, чем одна.

— Кошмарно выглядишь, — честно сказала я, открыв дверь.

— Самолёт только полтора часа, как сел. Я сразу к тебе…

Прошла, сразу руки помыла, одобрительно глянула в пустую раковину на кухне. Я только глаза закатила — да, у меня бывают моменты просветления, в которые я даже посуду мою. И пыль вытирают иногда.

— Кофе сваришь?

Я кивнула и достала турку. Кофе я и себе позволяю, только не крепкий. В конце концов, неясно ещё беременна я или нет, не лишать же себя мелких радостей. Учитывая обстоятельства, практически единственных. Юлька же зашуршала пакетом, стала вынимать какие то крошечные баночки. А затем приклеила на холодильник магнитик. Простенький дельфин из приморского городка, но для меня значит много. Можно сказать, первый магнитик привезенный мне родными. Рассмотрю его потом, как Юлька уйдёт. Я так страстно ждала хоть какой-то компании, а теперь её общество меня тяготит, хотя мы едва перебросились парой фраз.

— Ты совсем не спишь? — спросила я, придвинув чашку с кофе.

Юлька отпила, даже глаза прикрыла, наслаждаясь вкусом напитка. Я от души ливанула в свой кофе кипятка, так, чтобы вкус еле чувствовался. Отхлебнула. Ну… не та консистенция, чтобы глаза от удовольствия жмурить.

— Одна из самых тяжёлых недель в моей жизни, — сказала она, подумав, взвесив слова. — Юрка предлагает переходить на снотворное. А я… держусь же. Ещё шесть дней и можно будет сдать анализы.

- Я могу и сегодня сдать, — предложила я. — Если я беременна, то наверняка уже отобразится, все же, восьмой день от зачатия.

— А если не беременна ты? — хмыкнув спросила Юлька. — Я как-то не готова так рано прощаться с последним шансом. А так ещё шесть мучительных дней не знания.

Я пожала плечами, это её дело. Моё — работать инкубатором. Стараться не думать о Юре. И не думать о том, что снова придётся переживать смерть ребёнка. Это просто сон. Мысли поделиться с Юлей не возникло, она и так накручена донельзя.

— Устала, — продолжила она. — Я посижу немножко и поеду. Юрку не хочется будить, он спит наверное ещё.

Я ушла принимать душ. Прохладная вода — Юлька этот момент со мной раз десять уже обговорила. Я ещё и не беременна толком, а столько ограничений… К пункту рожу и потрахаюсь присоединился ещё один — приму ванну с горячей водой. Выпью текилы. Покурю, те самые горькие Юркины сигареты, я запомнила марку… столько планов, прям жить хочется, горько усмехнулась я. Прошла в комнату завернувшись в полотенце и обнаружила Юльку спящей в кресле.

Когда я последний раз видела, как спит моя сестра? Наверное, в самом нежном возрасте, до её поступления в университет, ибо правила бабушки на этот счёт были строги — поступила, добро пожаловать общежитие. Сон делал Юльку моложе. Скорбная морщинка, что появилась у неё в последние дни между бровями почти разгладилась. И лицо такое… беззащитное. Как у ребёнка. Интересно, каким ребёнком была моя сестра? Возилась ли она со мной, когда я была младенцем? Играла? А когда была жива наша мать?

После бессонной ночи и я чувствовала себя неважно, расклеившейся. Спать рядом с Юлькой, пусть она по жизни и равнодушная сука, казалось не так страшно. Я накрыла сестру пледом, сама завернулась в одеяло и уснула. Господь был милостив ко мне, не снились ни драмы, ни порно. А проснулась я далеко за полдень. В квартире пахло кофе и едой.

— Завтракай, — велела сестра. — Хотя скорее, обедай…



В тарелке каша. Удивительно, но она кажется вкусной, по крайней мере я ем с удовольствием. Ем и набирают храбрости. Хочу спросить сестру о маме. Мне никто о ней не говорил, а я совсем её не помню. Лишь несколько фотографий есть, с которых на меня смотрит совершенно незнакомая мне женщина.

— Юль, — наконец решилась я. — Расскажи мне про маму. Ты должна помнить хоть что-то. Мне не было четырёх лет, когда она ушла. А тебе девять.

Юлька посмотрела на экран телефона. Сейчас вылумает дела и уйдёт, поняла я. Хотя зачем выдумывать, у неё бизнес и активная жизнь, дел наверное и правда навалом. Она же не я, которая сидит дома с липовым больничным и пытается сделать счастливой людей, которые меня меня не любят.

— Я помню её, — все же сказала Юля. — Сценками. Кадрами. Помню волосы, они у неё были тёмные, как у тебя, она их косу заплетала. Помню, как кормила тебя грудью. Я тогда совсем мелкая была, но факт что человек ест другого человека в мои пять лет поразил и запомнился. Как подтыкала одеяло перед сном. Как ревела по ночам, когда думала, что никто не слышит. Она была слабой женщиной, Влада. Единственное, на что у неё храбрости хватило это сбежать с отцом, а затем умереть. Всё.

— Она же от рака умерла, — поправила я. — Это от неё не зависело.

— Она болела и молчала. Не лечилась, не говорила бабушке, пока та сама не увидела, что дочь тает на глазах. А там метастазы, меньше, чем за полгода ушла. Долгоиграющее изощренное самоубийство. Лучше всего я её именно такой и помню, умирающей. Бабушка водила меня в больницу. Нашу маму, она все же любила, как умела.

— И?

— Ты видела онкобольных? Она была изможденной. Худой. Совершенно лысой после не принесшей результата лучевой терапии. Мне было жаль её, да. Но я тогда уже понимала, что мама по сути умирает добровольно — о своём диагнозе она знала год, буквально с первой стадии. Она могла бы вылечиться! Но… она бросила нас на эту черствую старую суку и за это я её ненавижу. Я тогда на неё смотрела, мне только десятый год был, и думала — ненавижу. За слабость. Я уже тогда знала, что никогда такой тряпкой не буду.

Я едва не поперхнулась кофе. Были мысли спросить и об отце, но после этой отповеди… расхотелось. Я хотела, чтобы моя сестра снова стала прежней. Узнавать её ближе было страшно. И морщинка между бровей вернулась, хотя говорила Юлька спокойным, почти равнодушным голосом.