Жарким кровавым летом - Хантер Стивен. Страница 108

– Не волнуйся, в полном порядке. Просто меня время от времени уносит в загул, как старика...

– Да, выпить он был не дурак, как сейчас помню. Однажды так наколотил мне по башке, что у меня в ушах звон стоял целый месяц, – с неподдельной нежностью поделился воспоминанием один из мужчин, еще не принимавших участия в разговоре.

– И сейчас у меня та же самая беда. Я теперь живу в Форт-Смите, и вот, сошел с катушек. Напился вдрабадан и не хотел, чтобы жена видела меня в таком состоянии. Каким-то образом меня занесло сюда. Извините, что потревожил вас.

– Черт возьми, Эрл, это все пустяки. Ты должен вернуться сюда. Это твой дом, и здесь твое место.

– Пока не знаю, но возможно. У меня скоро должен родиться ребенок, и тогда посмотрим.

И тут он заметил звезды. Каждый из этих парней был помощником шерифа, каждый носил ремень-патронташ с портупеей, утыканный патронами, у каждого был вид опытного охотника за людьми.

– А на кого вы, парни, охотитесь? У вас такой вид, будто вы пошли, самое меньшее, на гризли.

– Ты что, ничего не слышал?

– Как я мог что-нибудь услышать? Я же вчера вечером был пьян, как последний ублюдок.

– Эрл, ты бы поосторожнее с этим делом. Оно запросто может загубить человека. Я это видел по собственному папаше. Он сильно увлекался пьянкой. Вот и помер совсем молодым и выглядел на сто, когда ему было всего сорок два.

– Вообще-то я с тобой согласен, – ответил Эрл, который очень надеялся, что больше никогда не будет пить.

– Так или иначе, мы охотимся на гангстеров.

– Гангстеров?

– Он и впрямь ничего не слышал!

– Проклятье, похоже, он на самом деле вчера вечером малость выпил.

– Ты слышал про Оуни Мэддокса, большого нью-йоркского гангстера, который управлял Хот-Спрингсом последние двадцать лет? Которого поймал старина Фред Беккер?

– Слышал о нем, – отозвался Эрл.

– Пятеро подонков вчера поздно ночью вытащили его из окружной тюрьмы Гарленда. Пробились с боем. Говорят, это было ничуть не хуже, чем налет на поезд «Алкоа» или большая перестрелка на станции. Два человека погибли. Но Оуни сбежал, он на свободе, и весь штат его ищет.

– Эрл, ты точно здоров?

– Да, – ответил Эрл.

– У тебя такой вид, будто тебя привидение холодными пальцами дернуло за нос.

Оуни. Оуни на свободе!

56

Это была операция из тех, какие Джонни Испанец особенно любил. Для нее требовались все его высочайшие навыки и воображение. Это была не просто сила. Сама по себе сила примитивна. Быки, рэкетиры, мелкие ничтожества с тяжелыми кулаками, неспособные ни на что, кроме насилия, рядовые преступного мира – все они используют силу, и за этим всегда стоит одна только сила.

Джонни всегда искал кое-что сверх того. Он любил игровую сторону дела, головоломки планирования, неопределенность с выбором времени, маневр, беспорядок, дезинформацию и финал, основанный на всесокрушающей, безжалостной смелости. Все это было частями того невыразимого je ne sais quoi [59], которое и делало Джонни тем самым Джонни.

Вот потому-то в 22.30 в тюрьме округа Гарленд, находившейся в одном здании с Таун-холлом и полицейским департаментом на Уошито-авеню ближе к западной части города, первым признаком непорядка оказалось не появление мужчин в масках и с автоматами, а нечто совершенно неожиданное: томатные пироги.

Томатный пирог оставался пока новинкой для юга, хотя стал уже относительно привычной штукой в Нью-Джерси и Филадельфии. Это была большая плоская лепешка из пресного теста, упругая и плотная, покрытая смесью густого томатного соуса и сыра «моццарелла», которая запекалась в горячей духовке. Еда оказалась настоящей сенсацией по части вкуса: легкая и в то же время позволяющая как следует поработать зубами, экзотическая и доступная, сладость и пирог, лучшее из старой Италии и новой Америки сразу. Четыре томатных пирога, разрезанные на куски, были бесплатно доставлены в тюрьму для ночной смены охранников двумя дюжими парнями из заведения «Итальянская пекарня и гастроном Анджелино», которое открылось недавно и шло на различные уловки для завоевания популярности. Полицейские не заказывали никаких томатных пирогов – они даже и не слышали о томатных пирогах! – но бесплатное питание было одним из главных соблазнов, которые заманивали людей на службу охраны закона. Даже те, кто вовсе не намеревался есть этой ночью, не устояли перед приманкой, которую представлял собой аромат горячих пирогов, с непреодолимой силой заполнявший печальную старую тюрягу. Никто не смог противиться власти томатного пирога и этого дьявольского, всесильного, гипнотизирующего запаха, который призвал к себе даже самых сильных и стойких.

Это было основой плана. Подобно многим тюрьмам, построенным в прошлом столетии, окружная тюрьма Гарленда представляла собой в плане несколько концентрических окружностей, каждая из которых отделялась от смежных прочными решетками. Нельзя было открыть проход в одном из периметров безопасности, пока соседние не заперты. Но и эта система не устояла перед мощью томатного пирога.

Охрана – семеро местных офицеров и надзирателей и одинокий представитель ФБР (он находился здесь, поскольку заключенный № 453 был арестован федеральными властями) – собралась в кабинет начальника тюрьмы и с наслаждением поедала кусок за куском.

– Вот это вкуснота.

– Это что, итальянское? Джед, а ты, когда был в Италии, ел что-нибудь подобное?

– Я ничего там не видел, кроме разбомбленных городов, побирающихся детей и убитых «капустных голов». А такого – нет, не видел.

– Нет, друзья, говорите что хотите, а штука отличная.

– Лучше всего, когда такие вещи приносят тебе прямо к двери и от них так и пышет жаром.

– Это же прямо «мамбо итальяно» из сыра и помидоров. Люблю, когда как следует подрумянится. Вот это хорошо так хорошо. Такое я больше всего люблю.

В этот момент появились еще двое мужчин от Анджелино со следующими четырьмя пирогами.

– Ну что, парни, как вам это понравилось? А вот сосиски-пепперони, такие пряные, такие вкусные.

– Сосиски? – переспросил сержант, командовавший охраной.

– Пряные, – отозвался рассыльный, быстро открыл плоскую картонную коробку, выхватил оттуда автоматический «кольт» образца 1911 года с глушителем «максим» и выстрелил в сержанта.

Глушитель не полностью погасил звук, и все в комнате сразу поняли, что в ход пошло оружие, однако выстрел оказался достаточно тихим и не привлек внимание остальной охраны, находившейся в здании. Тут же оказалось, что это не единственное оружие, имевшееся у рассыльных, а затем в двери появился крупный парень с автоматической винтовкой «браунинг».

– Всем встать лицом к стене, козлы! – рявкнул в своих лучших традициях командир налетчиков, то есть Джонни Испанец.

– Господи, вы застрелили...

Джонни знал, что одна из важных хитростей момента состоит в том, чтобы начать действие как можно раньше и вести его безостановочно, иначе можно не получить должного контроля над ситуацией и операция превратится в кошмарную резню. Поэтому то, что он сделал, было, с его точки зрения, гуманным поступком: он выстрелил в того, кто заговорил, уложив его на месте. Если бы он находился поближе, то мог бы свалить его, ударив по голове тяжелым глушителем, но это было бы неправильным шагом, не годившимся для этих охранников в этот день.

Герман схватил за грудки самого крупного из охранников и проронил просто и веско:

– Ключи.

Охранник покорно подвел его к висевшему на стене стальному шкафчику; тот оказался открытым, и все ключи, к общему удовлетворению, находились на месте.

– Ну-ка, ты, жопа, который из них? – грозно спросил Герман.

Трясущийся палец охранника указал на ключ, висевший отдельно от остальных. Герман взял его и в сопровождении Динь-Дона направился в глубины тюрьмы.

Закрытые на стальные засовы двери одна за другой распахивались перед ними, и довольно скоро они обнаружили в недрах здания камеру, в которой содержался Оуни Мэддокс. Эта дверь тоже раскрылась в считанные секунды, и Оуни был освобожден из позорного заточения. Он поспешно накинул пиджак и выбежал в коридор, где его глазам предстал настоящий парад: Джонни и его парни вели сдавшихся на их милость охранников обратно в тюрьму, чтобы запереть их подальше от телефонов и тем самым избавить себя от необходимости расстреливать всех.

вернуться

59

Не знаю что (фр.).