Собственность государства (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович. Страница 34

- Мы еще посмотрим, - процедил германец. – Даже если все сказанное об этом параграфе правда – то это самая мерзкая вещь, которую я когда-либо слышал. И вы, Терновский, упустили еще такую вещь, как общественное мнение, а ему в угоду порой приносят в жертву даже совсем невиновных. А вы – виновны, и мы сделаем все, что сможем, чтобы вы ответили за содеянное!

- Хотите, я угадаю, что вы думаете, господин Дистль? – задал я риторический вопрос. – Вы думаете, что император Аркадии предпочтет осудить одного бойца СТО, чтобы не ссориться с Рейхом, правда?

- Да, - кивнул тот, - именно это я и думаю.

- Значит, вы близорукий идиот, герр Дистль. Я – не один, со мною все бойцы СТО. Первый пункт четвертого параграфа – это стопроцентная броня для любого эстэошника, который пожертвовал менее ценным человеком для спасения более ценного. Никогда ни один боец СТО не был и не будет осужден за выполнение этого пункта. Вот если я дворянина толкну под плиту ради спасения бойца – трибунал с однозначным исходом. Но я пожертвовал чужаком ради спасения своего согражданина, друга, бойца Аркадии. У императора не будет выбора «один боец СТО или ссора с Рейхом». У него будет выбор поссориться либо с Рейхом, либо со всеми своими эстэошниками, включая, между прочим, и личную гвардию. Стоит осудить меня за выполнение неписаного приказа, как этот приказ перестанет работать. Эстэошники выполняют его, зная абсолютно точно, что не будут за это наказаны. Накажут меня – и все. В следующий раз, когда боец СТО должен будет совершить жертву ради спасения большой шишки – он не сделает этого, опасаясь трибунала. Так вот, господин Дистль. Нетрудно догадаться, что этот пункт – главная причина существования СТО. Я не думаю, что император откажется от нас, эстэошников, в угоду вам и вашему кайзеру. Потому что если откажется – его за это растерзают собственные дворяне, в один момент лишившиеся чрезвычайно дорогой, но эффективной «службы спасения». А если не растерзают… Пойдет массовый отток магов с действительной военной службы и вообще из страны, что гораздо страшнее ссоры с каким-то там Рейхом. Так что смиритесь: вам не удастся привлечь меня к ответственности. Не будет ни трибунала, ни каких-то иных последствий. Чем сильнее вы раздуете скандал – тем быстрее я попаду в императорскую гвардию как человек, доказавший свою благонадежность. Да, скандал вы устроите – но лучше от этого никому не станет. Ссора между Аркадией и Рейхом – двусторонний убыток…

Тут открылась дверь и появился Валлендел.

- Прошу прощения, что прерываю и что подслушивал, - сказал он, - но у меня тут есть важная информация… Вот, господа, смотрите.

На стол лег лист формата А4 с отпечатанной фотографией.

- «Девочка у тела убитой матери», сделано шесть лет назад Гюнтером Шоннагелем, - прокомментировал лейтенант и принялся бросать на стол лист за листом. – «Умирающий мужчина», сделано Гюнтером Шоннагелем. «Дети, прыгающие со второго этажа горящего дома», сделано Гюнтером Шоннагелем. И вот это – самая шикарная жемчужина. «Солдат с оторванной рукой, пытающийся наложить жгут второй рукой и зубами». Снято Гюнтером Шоннагелем. Что характерно – с пяти метров.

- Матерь Небесная, ну и мразь, - выдохнул, не удержавшись, ИСБшник.

Рассматривая снимок, я внезапно вспомнил слова Сабрины о циничных глазах Шоннагеля и подумал, что она оказалась на редкость проницательной особой. Порой люди демонстрируют настолько чудесные способности понимать натуру себе подобных, что просто диву даешься.

Валлендел обошел стол так, чтобы заглянуть в глаза Дистлю.

- Твой дружок фоткал истекающего кровью калеку вместо того, чтобы помочь ему, а ты, гнида германская, упрекаешь в цинизме Александера? – Он повернулся ко мне и сказал официальным тоном: - Боец Терновский! Безотносительно того, какую позицию займет весь мир, позволь выразить тебе мое восхищение и пожать твою руку: на одной зачистке ты избавил человечество не от одной мерзости, а сразу от двух! И это – наивысшее мастерство, которое я когда-либо видел!

Я встал и принял протянутую руку, точнее, протез:

- Спасибо, сэр. И в сто раз большее «спасибо» - за фотографии. Вот теперь я буду спать абсолютно спокойно, без малейших угрызений совести.

Побагровевший Дистль рывком поднялся, намереваясь уйти, но я ухватил его за рукав и рывком усади обратно на стул.

- Один момент, господин Дистль. У нас еще осталась тема для обсуждения. Два варианта развития событий, если быть точным. Первый – вы устраиваете скандал. И мы в ответку раздуваем со своей стороны, показываем всему свету, какой циничной сволочью был Гюнтер Шоннагель, делаем упор на то, как он пытался примазаться к нашей славе. Да, это будет двусторонний скандал, не исключаю, что с погромами посольств и закидыванием яйцами послов другой стороны. На пользу это не идет никому, ни нашей стране, ни вашей. Главная ваша цель – привлечь меня к ответу за то, в чем я не виноват – недостижима в принципе, я никак не буду за это наказан и ни при каких обстоятельствах. Итог – просто лишнее напряжение на политическом манеже [1], ну и ваш покойный друг будет ославлен по всему свету. И есть второй вариант. Вы и ваша братия портите запись камеры Шоннагеля, словно от помех, наведенных одержимым, а мы говорим, что Шоннагель героически погиб, спасая бойца СТО ценой своей жизни. Скандал отменяется, мы ставим Шоннагелю памятник, военные почести, все такое прочее. Я даже речь толкну на его похоронах о том, как один германец заставил меня изменить свое мнение о моральных качествах германского народа. И он получает именно то, за чем пришел – славу. Остается в памяти людей двух держав героем, а не мерзавцем, а отношения между нашими странами становятся теплее, и от этого выигрывают все... ну почти. Что скажете, герр Дистль?

Долгую минуту мы смотрели друг другу в глаза, а потом он произнес:

- Значит, все-таки боишься суда…

- Я не боюсь того, чего не будет. Просто я патриот своей страны, и ради ее блага жертвую собственными перспективами. Второй вариант хорош для всех, кроме меня, ведь мы скроем факт, доказывающий мою благонадежность. Если станет известно, что я способен выполнять Устав так, как это требуется – через два года я уже буду сэром Терновским – императорским гвардейцем, рыцарем и дворянином. Вот так. Но мое личное благо – слишком маленькая цена за благо целой Аркадии, и я готов заплатить эту цену. Надеюсь, герр Дистль, что вы тоже патриот.

В обед Валлендел сообщил, что германские папарацци, продискутровав в отельном номере Дистля несколько часов, согласились с моим предложением. Имперская служба безопасности обязалась организовать Шоннагелю почести, а рейховские репортеры – не предавать инцидент огласке и уничтожить видеозапись. Маг, который оказал нам поддержку в бою, дал подписку о неразглашении, мы с Валленделом сочинили альтернативную версию произошедшего, а затем я добился, чтобы все ребята могли рассказать ее без противоречий – и на этом неприятная история окончательно замялась.

- Я просто охреневаю с тебя, Саша, - сказал по этому поводу Кай. – Ты ведь уже держал в руках билет в гвардию… Я-то всегда знал, что патриотизм – серьезное заболевание головного мозга, но был уверен, что у выходцев из низов, вроде нас, к нему иммунитет… И тут – здрасте, у тебя финальная стадия! Ты просрал путевку в гвардию!!! Сиськи Создательницы, я просто не могу в это поверить!

- Два момента, дружище. Первый – скандал мог бы сыграть со мной злую шутку. Император не рискнул бы отдать меня под суд, но вот как раз билет в гвардию – под большим сомнением. Ему ссориться с Рейхом совсем не с руки, потому в гвардию я мог бы как раз и не попасть, чтобы не злить общественность Рейха еще сильнее. Второй – не бывает мгновенных билетов, мы не отслужили два года. Ты знаешь хотя бы один случай, чтобы бойца забрали из СТО раньше, чем через два года?

- Нет, - признал Кай, подумав.

- То-то и оно. Ну и самое главное – мой билет на самом деле при мне. Это общественность будет знать альтернативную версию – а в моем досье в Министерстве Обороны все уже есть. Так что мое дело теперь – не налажать за два года и не отправиться к Создательнице. И все, как только закончится второй год службы – придет невзрачный неброский тип и принесет мне конверт с сургучной печатью. Росчерк пера – и я в гвардии.