Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина. Страница 33

До вечера я работала, как бы мне этого не хотелось. А потом — сорвалась. Я знала, что это случится, оттягивала момент, как могла. Звонить не стала даже — Ярослав не удивится. А если и да, разве это имело хоть какое-то значение? Я уже выучила расписание вахты консьержей в подъезде бывшего мужа, подозреваю, что они просто считали меня его любовницей. Жена в больнице — это я уже знала, пусть Ярослав и не откровенничал, а тут вон, вертихвостка зачастила. Впрочем и это не имело никакого значения. Плевать.

— Ярослав еще не вернулся? — удивилась я.

Открыла мне Людмила — мы познакомились. Любить ее я больше не стала, но все же признавала за ней профессионализм. Она не была привязана к ребенку, но Катя рядом с ней в безопасности.

— Опаздывает.

— Идите, — милостиво разрешила я. — Я с ней побуду.

Людмила улыбнулась одними лишь губами. Глаза остались холодными, равнодушными.

— Правда? А вы ей кто? Мама? Тетя? Извините, но я дождусь Ярослава, это моя обязанность.

Я прикусила язык — все она знала, эта женщина. Но бывшая жена и правда не имела прав на чужого ребенка. Не гонит и то хорошо. Потому что уйти я не могла. Тут — вторая точка притяжения. Маленькая девочка по имени Катя.

Катюша спала. Я тихонько вошла и полюбовалась на нее спящую. Я бы обманула, если бы сказала, что ощутила к этому ребенку внезапную любовь. Я чувствовала потребность в ней. А еще — жалость. Я была мамой самого любимого в мире мальчика, и крошечное существо, лишившееся всепоглощающей материнской любви, было жаль.

Девочка, словно почувствовав мой взгляд сморщила бровки, захныкала сквозь сон. Затем глаза открыла, нашла взглядом меня. Мне казалось, что она уже начала меня узнавать. Иногда она мне улыбалась, а она никому не улыбалась, я все никак не могла поймать эту неуловимую улыбку и продемонстрировать ее Ярославу.

— Агу, — сказала девочка.

— Агу, — ответила я и подхватила ее на руки.

Она уже уверенно держала голову, с нею теперь не так страшно. И мне по прежнему казалось, что меня с Катей связывает страшный секрет — после того, как я едва не приложила ее к своей груди. И смотрела Катя так серьезно, словно четко зная — то, что ей нужно, может дать только женщина. Мать. Но, к сожалению, не чужая мать, этого маленькая Катя точно еще понять не сумела бы.

— Упрямая ты? — спросила я у девочки. И сама же ответила — упрямая.

А Катя только улыбнулась и пустила ниточку слюны. Не менее упрямая няня ушла греметь на кухню, а я с девочкой расположилась на диване — мне было неловко ходить по комнатам чужого дома, и время мы проводили в гостиной. Людмила принесла бутылочку со смесью, сосала Катя обстоятельно и не торопясь, засыпать отказывалась. Она словно поняла, как здорово не спать, сколько всего интересного можно увидеть за это время, и терпела до последнего, мучая и папу, и няню, и меня теперь. Только я страдать приходила добровольно.

— Пришла, — улыбнулся Ярослав.

Я кивнула — слышала их разговор с няней, слышала, как хлопнула входная дверь. Катька нашла взглядом папу, но улыбаться не стала. Занята делом.

— Можешь сходить в душ, я еще не ухожу.

Я бы могла остаться и на ночь. Какая разница, где не спать? Засыпать мне было еще сложнее, чем Катюше. В больничной палате я прислушивалась к дыханию сына, дома к тому, как мерно тикают часы. Здесь уснуть даже проще было — на радостях, что ребенок убаюкан. Но тем не менее я продолжала уходить к себе, стремясь сохранить остатки дистанции, которой еще недавно так гордилась.

— Оставайся, — предложил Ярослав вернувшись из душа. — Я тебе постель в детской, там удобная софа.

— Согласись, это будет слишком странным.

Словно не странно то, что я приезжаю сюда, как на работу, к этой маленькой девочке. И спросил бы меня кто, зачем я это делаю, я не смогла бы найти ответа. Разве можно это объяснить? А я…я чувствовала себя обязанной. Она такая маленькая, эта крошка. И мне отчаянно хотелось додать ей то, чего она не получала — хотя бы этих самых глупых сюсюканий. Над каждым младенцем сюсюкать должны, а Ярослав не умеет, няня — не хочет. А я просто чужая тетя, охочая до донорских материалов. Это — нечестно. И я неуклюже задабриваю карму, задабриваю эту малышку, хотя она и не понимает ничего.

— Вина?

Я подумала и кивнула — какая уже разница? Так может уснуть смогу. Тем более сидеть вот так молча вечерами с Ярославом тоже уже вошло в традицию. Чай мы пили, кофе, алкоголь — неважно. Все равно молчали, перебрасываясь редкими короткими фразами, случайными взглядами, словно боялись оба переступить черту, за которой точка не возврата.

— Иногда мне кажется, что она похожа на тебя, пусть это и абсурдно.

Я посмотрела на девочку — лежит на животе. Голову тяжелую задирает наверх упрямо, та чуть покачивается от напряжения. Опирается на локти. Перед ней — игрушка. Мячик, который мягко подмигивает разными цветами, заманивает. Так ей его хочется, этот мячик, кулаки сжимает, дыхание участилось. Я могу ей его дать, но тогда она потеряет интерес. Ей важно сделать это самой. Но хватать игрушки еще не умеет. Собрала все силы, потянулась к мячику, но сумела лишь толкнуть его кулачком, вскрикнула даже от огорчения.

— Она на тебя похожа, — ответила я. — Смотри, какая упертая.

Я залпом выпила вино, все равно не за руль — на такси поеду. Подумала, что наша жизнь вдруг превратилась в какой-то сюр, в пародию на жизнь. Разве могла я такое представить девять, восемь лет назад? Нет.

Мельком поднимаю взгляд, смотрю на Ярослава. Снова некстати думаю — как он красив. Всегда был самым красивым. И всегда считал свою красоту чем-то должным, не придавал ей никакого значения, не пытался ею пользоваться. И детей красивых делает, белобрысых только…

Сидит, в расслабленной руке бокал. Он и не пьет даже, густое красное вино почти не тронуто. Не то, что я. Он так близко, что я вижу волоски на его руках. Россыпь мелких родинок у локтя — их пять, еще в прошлой жизни посчитала, тогда, когда еще считала этого мужчину безоговорочно своим. Неожиданная горечь затапливает душу, я к ней не готова, не могу ей противиться.

Буду смотреть на девочку. Так безопаснее. Только Катя уснула, положив щеку на кулачок. Все, теперь я тут не нужна. Нет больше причин оставаться.

— Я тебя отвезу, — говорит Ярослав. — Я не пил.

— Глупости, — фыркаю я. — Сейчас только ребенка разбудишь.

Он со вздохом соглашается. Выходит меня проводить. На улице ветрено и прохладно, я в плаще, который сейчас комкаю в руках. Я тяну время. Мне хочется невозможного. Ярослава. Просто на вечер. Напрокат. Я знаю, что он не сможет мне противиться, мы же инь и янь, черт подери. Но я не нахожу в себе сил сделать первый шаг. Тогда, в ту ночь меня толкало отчаяние, а теперь оно мерно дремлет, став родным и уже привычным.

— Останься, — вдруг просит он.

Я ждала этого. Стою к нему спиной, по коже — мурашки. Меня разрывает на части. Знаю, что бежать нужно. Но так хочется остаться. Отвлечься от всего. Ярослав — не Антон. В моей внутренней градации грехов все сместилось, и бывший муж вдруг кажется меньшим злом. Он — в моей команде. Команда развалится, когда сын станет здоровым. А еще мой муж — таблетка. Та, которая позволяет забыться.

Я медлю, не в силах решиться. Мужская ладонь касается моей шеи, чуть отодвигает в сторону волосы, поглаживает нежную кожу за ухом. А потом просто меня к себе разворачивает. И я рада тому, что ничего решать не пришлось. Все решили за меня. А сейчас я остро нуждаюсь в том, чтобы быть слабой и безвольной. У меня на это еще два дня, а потом снова в больницу, и я снова стану самой сильной — для сына.

Я позволяю себе целовать его. Принимаю его поцелуи. Глаза открываю, смотрю на него. Так близко. Нос раньше идеально прямым был, сейчас с легкой горбинкой — когда ломал? На нем едва заметная россыпь веснушек — отпечаток весны. Ресницы темные густые, как у Илюшки совсем… Стоп, женщина, не думать сейчас о сыне.