Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева. Страница 44

— Вот и хорошо, — вздохнул я с облегчением. — Нас не позвал. Видимо, ты ему ближе.

Ляля не отвечала. Не получалось у меня её разговорить, да я и не пытался, наверное.

— Где ты? — слабо позвал её дед, как только мы вошли.

Ляля села рядом и сжала его руку в своей хрупкой ладошке.

— Деда, — сказала она сорванным голосом — заржавел он у неё, наверное, от бездействия, и я выскочил вон, потому что боялся расплакаться. Так меня всё это проняло. Никогда не думал, что способен на столь сильные эмоции.

Я возвращался к Рине поздно вечером. Чувства улеглись в клубок, но всё равно бурлили, пытаясь вырвать щупальца и накрыть с головой.

Она отреагировала на новость по-своему.

— Ляля… как она сама теперь будет?

Меня даже немного зацепило, что она не обрадовалась, но я сдержался, понимая, что Ляля — родной человек, а дед наш — по сути, никто.

— Не переживай. Он всё равно пока будет в больнице под наблюдением. Пока реабилитация, то, сё. Ничего не изменится. Тем более, для деда она важнее всех нас. Мы были где-то далеко, а Ляля — рядом. Возможно, это она до него достучалась, вытянула оттуда, из неизвестности.

Я старался говорить ровно, справедливо, но Рина всё равно почувствовала горечь. Прикоснулась к моей руке.

— Прости, пожалуйста, — попросила прощения тихо. — Я радуюсь вместе с вами, но тревога за Лялю сильнее. Не прошу понять. Знаю, что это так себе оправдание моей чёрствости, но я в постоянной тревоге, в напряжении. И у меня пока ничего не получается, а месяц подошёл к концу.

Рина закрывает лицо руками, и я тянусь к ней, чтобы прижать к груди, успокоить хоть как-то.

— У тебя закончились деньги? — впервые задаю вопрос, который, наверное, мучает её.

Рина отрицательно качает головой.

— Нет, ещё есть. Я экономлю, как могу. И кое-что удалось заработать немного. Но у меня ни постоянных клиентов, ни твёрдых навыков. Месяц — слишком мало, чтобы я смогла адаптироваться. Я не с того начала. Нужно было искать работу попроще. Хоть какую-нибудь. Посуду в ресторане мыть, например. А в свободное время навёрстывать то, что забыла за годы бездействия. Знания языков не терпят пустоты. Нужна постоянная практика. Мне стало не по себе, когда я представил хрупкую Рину посудомойкой. Нет, она, конечно, не ветка, её так просто не сломать, но зато можно легко обидеть.

— Не спеши. Мы что-нибудь придумаем, Рин.

— Всё, что мы можем придумать, — это подставить вас. Любая просьба — ниточка, что приведёт к вам. Я не хочу и не буду рисковать. Он постоянно следит за мной. Ждёт, когда я оступлюсь или проявлю слабость. Позволю вам за меня решить какую-нибудь мелочь. И тогда он изменит условия. Игра пойдёт по-другому. Иногда я думаю, что Алексей — не самое страшное, что со мной случилось. Он хотя бы был предсказуемый. Я всегда знала, что от него ждать. А этот… его не предугадать, не просчитать. Поэтому позволь мне действовать самой. Просто поддержи меня. Не дай оступиться и упасть.

Взгляд у неё отчаянный, и я сдаюсь. Не смею настаивать. Знаю лишь: буду рядом. Может, она и права: не всегда можно за человека всё решить, подсунуть подушку, чтобы мягче было падать.

Мне становится неловко, что я на несколько минут не злился, нет, а… был разочарован, наверное. Не удержал идеальный образ любимой женщины в голове. Позволил в ней усомниться.

Но именно сейчас я понял: любовь — это не ровный и постоянный свет, словно от божества, а Солнце, Луна, небо, земля, ветер, дождь. Каждый раз — разная. То выходит на небосклон и светит, согревая. То заходит, чтобы подарить прохладу. То пронизывает до костей, выбивая из тела дрожь, зубную дробь, то омывает тёплыми струями, смывая боль, ненужные мысли.

Именно у такой любви есть будущее. У несовершенной, недорисованной, недопетой. У той, что не может быть эталоном. Потому что к такой любви постоянно тянет. Хочется что-то дорисовать или исправить. Подарить или украсть. Она не даёт покоя и живёт в сердце, заставляя изо дня в день совершать маленькие подвиги или безумства.

— Я буду рядом, Рина, — произношу самые главные слова вслух. — Просто буду рядом. Как в клятве, помнишь? И в горе, и в радости, и в здравии, и в болезни. Нет-нет, ничего не говори. Я так чувствую. Просто позволь мне быть рядом. А остальное потом когда-нибудь.

Она прислоняется головой к моему плечу. В ногах у неё — старый лохматый пёс. У нас чёрт знает какое будущее впереди, а я… кажется, счастлив. Вот этой тревожной минутой. Этой неуверенностью. Тем, что смогу заслонить собой свою женщину, если понадобится.

50. Рина

Артём познакомил меня с матерью. До этого мы как-то не пересекались. Ни в клинике, когда я навещала Лялю, ни в доме малютки, когда я приходила к Серёжке. То ли так совпадало, то ли мать его осознанно не хотела со мной знакомиться.

Я не задумывалась. Я не пыталась понравиться чужой женщине. Я немножко её понимала. Каждая мать захочет для своего ребёнка самого лучшего. Я этим лучшим не была: старше, теперь вдова, почти оборванка.

Меня к встрече не готовили. Её тоже. Артём просто столкнул нас нос к носу, когда мы в очередной раз пошли Серёжу навестить. Ему три на днях исполнилось. Предстояла смена «места жительства» — оформлялись документы в детский дом. А я так и не смогла упрочить своё материальное положение, чтобы хотя бы попытаться забрать ребёнка к себе.

— Познакомься, мам, это Рина, — Артём произнёс это так буднично и так твёрдо, что ей оставалось лишь смотреть на меня и открывать, закрывать рот.

Да, она меня изучала. Но к её ногам жался Серёжка, а она крепко держала его, словно защищая, и это сказало намного больше слов.

Мы не подружились и не вошли в конфронтацию. Просто появились в жизни друг друга, продолжая сталкиваться, встречаться, разговаривать.

— Странная штука жизнь, — делилась она со мной сокровенным. — Артём и слышать ничего не хотел о женитьбе, семье, детях. Но у каждого, наверное, свой срок. Ты ведь родишь ему, правда? — заглянула она мне в глаза, и я смешалась. Я не готова была к подобным откровениям.

— Пока — нет, — единственное, что я могла сказать.

Мне бы сейчас выкарабкаться. Поднять Лялю, забрать Серёжку. Какие дети… Не до детей сейчас.

Когда-то, в браке с Алексеем, я страстно хотела родить малыша. Но муж мой любил лишь себя — эгоистично и мелочно. Он не мог позволить, чтобы я тратила внимание ещё на кого-то.

Его бесила Ляля. Он запретил усыновить Серёжу или хотя бы взять опеку над ребёнком. По тем же причинам он скрупулёзно следил за контрацепцией. Был помешан на ней. В последнее время он водил меня к врачу — делать противозачаточные инъекции. Я не сопротивлялась. К тому времени я уже сама не хотела от него детей. От такого человека — нет.

Когда судьба свела нас с Артёмом, на очень короткий миг я позволила себе помечтать. Но до конца действия контрацептива ещё есть время, и это к лучшему.

Николай Григорьевич — дед Артёма — шёл на поправку. Он уже вовсю командовал, и я наконец-то поняла, на кого похожа Марианна. Не внешне, а характером. Как раз они с дедом чаще всего и схлёстывались. Не бои без правил, но жёсткие деловые разговоры: дед пытался Мари учить уму-разуму.

На меня дед смотрел с интересом и затаённой улыбкой. Как король к своей подданной, зная, что я не буду ни сопротивляться, ни спорить: рядом с ним прочно обосновалось одно из моих сокровищ — сестра.

Ляля по-прежнему сторонилась всех, не разговаривала, но с дедом у них наладилась какая-то потусторонняя связь: они понимали друг друга с полувзгляда. Уж не знаю, как умудрялся дед ловить её настроение: лицо Ляля по-прежнему прятала под плотной завесой волос.

А потом случился перелом. Кто знает, как это происходит? Одно слово — и всё меняется. Крохотный винтик — и начинает работать очень сложный механизм, что простаивал годами, ржавел и мечтал развалиться на части.

Я устроилась работать на почту. Шумно, немного нервно, как и везде, где приходится контактировать с людьми. Как оказалось, во мне бездна терпения и умения не реагировать бурно на разные провокации.