Когда муж - оборотень... (СИ) - Истомина Елена. Страница 35
— Все хорошо, не переживай! — Успокоил девушку вожак, очевидно, думая, что она за Олю переживает.
— У Ирины роды начались! — Со слезами в голосе воскликнула женщина.
— Как? еще же слишком рано! — Вожак опрометью бросился в пещеру.
— С мамой и маленьким ведь все будет хорошо? — Испуганно спросила меня Оля.
— Конечно. — Ободряюще улыбнулась я.
— Это ведь не из—за того, что я убежала? — Малышку аж затрясло от страха.
— Конечно, нет Оленька. Пойдем к нам. — Позвал девочку медведь, которого кажется, звали Бориславом.
Она пошла за ним в соседнюю пещеру.
— Проходите. — Пригласили нас младшие медведи, и мы вошли, отодвинув чью—то мохнатую тяжеленную шкуру. Мамонты тут, что ли, водятся?
Мы вошли в огромный холл, посреди которого был вложен большой, каменный очаг, дающий свет и тепло помещению. Поодаль, по кругу, стояли столы, лавки, сундуки, кресла. Возле одного кресла, в углу стояла большая корзина с пряжей, ткацкий станок и пяльцы для вышивания на ножках. От этого уголка сразу повеяло уютом, и я чуть поуспокоилась, присмотревшись, увидела, что на всех креслах лежат пледы и подушки, очевидно, сделанные руками хозяйки рукодельницы.
Мебель в помещение, стояла не прямо у стен, а чуть поодаль, оставляя довольно широкий проход. Все стены были во входах в другие помещения, завешанные такими же шкурами, я насчитала 12 проходов. Необычно, но уютно по—своему.
— Пойдем. Тебе ведь нужно одежду подобрать. — Один из младших мишек обернулся к Боре. — Мы, конечно, тебя больше, но что—нибудь придумаем.
А что тут думать. — Фыркнул второй. — В кладовой нашей детской одежды предостаточно, а ей детская одежда сестер пойдет. Пойдем, а ты здесь жди. — Приказал мне мишка. — Нам тоже переодеться нужно.
Все четверо вместе с Борей скрылись в первой от входа пещере, я осталась одна. Подошла к пяльцам на них шерстью вышивался крестом какой—то узор, скорее всего, для подушки.
— О, отец небесный! За что?
Я вздрогнула, от отчаянного возгласа и всхлипа. Огромный по росту и ширине плеч, мужчина сел на лавку и обхватил голову руками.
Это был вожак, его узнала сразу.
— Вашей жене совсем плохо?
Мужчина вздрогнул, от моего голоса, от горя он, видно, совсем про нас забыл. Увидев меня, вожак тут же собрался и выпрямился. Но на щеках были мокрые дорожки.
— Да. Нет. Еще и шести месяцев, а уже схватки и кровь пошла. Лекарь говорит, дитя не выживет точно и очень повезет, если выживет Ирина.
— Позволь мне посмотреть ее.
— Ты лекарь? Повитуха? — Оживился вожак.
— Я ведунья, мне уже доводилась помогать роженицам. Позволь.
— Идем.
Вожак подорвался с места, и проводил меня в крайнее от стены углубленнее. Мы пошли по каменному коридору, освещенному факелами. Прошли два входа завешанных шкурами, и пошли к третьему, там была пещера чуть поменьше, но просторная посреди комнаты также был очаг. У стены ложе из шкур на них лежит вздрагивающая от боли женщина. У ее изголовья стоит седой мужчина, пытается, чем—то напоить женщину, ее тут же рвет. За руку ее держит та самая встречавшая нас женщина. Я грею руки над огнем, читая заговор на очищение себя.
— Пошел вон! — Орет вожак на лекаря. — Не видишь, что ей еще хуже от твоих стараний!
Старик испуганно отшатывается в сторону. Я подхожу к стонущей сквозь сжатые зубы темноволосой, совсем еще молодой на вид девушке, осматриваю ее ментально. Ее ауру темной пеленой сковывает страх, а на груди затаилось черная лярва, низшая навья сущность, насланная кем—то от зависти или обиды. Эта тварь росла с каждой секундой, выпивая жизнь матери младенца. Я схватила с полки свечу и начала водить ей над лярвой.
— Воли моей, навья сущность, подчиняйся, кто тебя наслал к тому, и возвращайся! Именем Мары тебя заклинаю. Воли своей я тебя подчиняю! В каждое произнесенное слово, я старалась вложить как можно больше силы.
Сущность замерла, перестала расти, но уходить не спешила. Мара никому просто так не поможет, ей тоже нужна своя плата. За работу. Я взяла с прикроватного столика ножницы и, проткнув ими свою ладонь, моя кровь закапала на грудь болящей. Ментально я видела, как он нее пошел пар, семеричный мир стал четче и куда более осязаем. Я повторила заговор. Черный сгусток на груди девушки, начал таять на глазах и скоро исчез.
— Прими кровь мою Царица ночи, за жизнь дитя и матери тебе я жертву приношу.
Силы мои таяли с каждой секундой, но я была услышана, девушка задышала ровно и перестала вздрагивать и стонать. Схватки прекратились, тонус матки спал. Из последних сил я прочитала заговор для остановки кровотечения. И заживления ран. Положила руки на живот, малыш был жив. Отлично.
— Помоги, защити мать с дитем во чреве Рожана — матушка. Выжги всю скверну из Ирины огнем праведным своим Семаргл батюшка.
Я, пошатываясь, принялась ходить со свечей вокруг ложа с больной, свеча горела, ярко выжигая негатив с ауры, боги меня услышали. Догорев почти до конца, свеча сама собой погасла.
— Все будет с ней хорошо и малыш в порядке. — Сказала я, повернувшись к взволнованному Яромиру — Переоденьте ее и помойте. Одежду, в которой она сейчас, сожгите.
— Да где это видано, чтоб жрица Чернобожья в дом Вожака входила, да еще к болящим прикасалась! — Лекаря, старого седого оборотня аж трясло.
— В отличие от тебя, она спасла и Ирину и моего сына! — Прорычал Яромир.
— А чем заплатить за это придется, не подумал! — Закричал лекарь. — Вся община теперь с хворью сляжет, за медведицу твою расплачиваясь!
— Не сляжет, я кровью своей расплатилась, а скверну всю огнем семаргловым праведным выжгла. Чисто все. Волхвов своих спросите.
Я судорожно уцепилась за кресло, чтобы не упасть, комната перед глазами плыла кругом.
— Ну, смотри Ведьма! Если кто в ближайший оборот, Орина грозного заболеет, из— под земли достану! — Прорычал целитель, сверкая злобными глазами, — Отведи ее туда, откуда взял! Немедленно! — потребовал старик у вожака.
— Она и ее муж мои гости! И останутся здесь, настолько, насколько посчитают нужным! — Заявил вожак.
— Да ты с ума сошел! — В глазах и голосе лекаря был настоявший ужас. — Тебя, верно, уже заморочили.
— Не изволь беспокоиться любезный! Мы уходим. — В проходе появился Борис, на нем были черные кожаные штаны и белая рубаха.
От слабости я была близка к обмороку, но не могла не отметить, что любимый прекрасен.
— Пойдем. Моя хорошая. — Борис подошел ко мне и легко подхватил на руки,
— Да куда же вы пойдете? Вы что! — Вожак, кажется, был поражен решительностью Бориса.
— А куда глаза глядят. Боги милостивы! Не оставят. Если останемся здесь, уже завтра к утру у вас кто—нибудь, заболеет, умрет, или ногу сломает по вполне естественным причинам. Но обвинят во всем нас. И на кроду потащат за колдовство злонамеренное. А нам этого не хочется, уж извините. Благодарствуем за прием люди добрые.
Глава 37, часть 4.
— А ты Мергус, видать, и вовсе лично решил Мару Грозную прогневить жрицу ее, изгнав без благодарности?
Еле слышно прошептала спасенная.
— Или боишься, что скажет она, кто порчу на меня навел? Так, я и без нее это знаю. Доченька твоя Люция, на место мое в этой постели метит.
Все рты так и разинули.
Когда на кроде мысленно уже лежишь, Мара на многое глаза—то открывает. — Пояснила женщина.
— Что? — Взревел вожак, надвигаясь на побледневшего целителя. Словно неотвратимое бедствие.
— Ты тоже хорош! — Слабо махнула рукой женщина. — А то не видел, как она тебе глазки строит да рядом притирается.
— Да мало ли кто как смотрит мне ни важно это. — Взъярился Яромир — Она правду сказала Мергус?
Обратился вожак к сжавшемуся от страха лекарю. Тот, не осмелившись лгать и оправдываться, бухнулся на колени перед Яромиром.
— Да не кричите вы здесь, ей покой нужен. — Прошептала я, довольно уютно устроившись на руках Бориса.
— А ну—ка пойдем.