Не надо, дядя Андрей! (СИ) - Зверева Марта. Страница 2
Так я сидела довольно долго, пока не начало вечереть и не начал накрапывать дождик. Густая грязь поплыла, мокрые волосы прилипли к лицу. Нельзя было больше здесь оставаться, надо было что-то решать.
Домой я вернуться не могла. Там больше нет мамы, и все стало страшным, чужим. И тот чужой мужчина тоже наверняка ожидает меня там. Не хочу.
А куда? У меня с собой вообще ничего не было. Ни ключей, ни денег, ни даже телефона. Все осталось в машине, наверное. Или еще где-то. У юбки нет карманов.
Кое-как я нашла выход из этого города мертвецов, к тому времени окончательно промокнув и извозившись в грязи. Впрочем, это было все равно не видно в темноте. Я дошла до остановки автобусов, надеясь попросить кого-нибудь одолжить мне денег или телефон. У кладбища люди должны быть отзывчивыми. Правда я не знала, куда ехать и кому звонить. Но тут мой взгляд упал на табличку с номерами автобусов и я узнала один из них. Он шел как раз мимо дома моего парня, Миши.
Я обрадовалась. Вот и выход! Он же наверняка позволит мне остаться. Или хотя бы обсохнуть и решить, что делать дальше.
Вошла в автобус через заднюю дверь, не заплатив, но водитель, видимо, сжалился и не стал меня высаживать. Так и доехала, а потом дошла до пятиэтажки, где жил Миша с родителями.
Миша открыл дверь и очень удивился. Изумился даже. Осмотрел меня с головы до ног и обратно. Открыл рот, закрыл рот.
И наконец родил:
— Привет.
Представляю, как я сейчас выгляжу. Вся в черном, в грязи, мокрая и тушь наверняка потекла. Неудивительно, что он так смотрит.
Но мне правда некуда идти.
— Привет, Миш… Можно я у тебя обсохну? Родители против не будут? — я заглянула в дверь, думая, что надо поздороваться.
— Родоки в дом отдыха умотали. Я один, — он посторонился, пропуская меня. — Вали в ванную сразу, грязь не тащи.
Пока я грелась под горячим душем, он принес мне махровый халат своей мамы, а мои грязные шмотки закинул в стирку. Я не отдала только трусики, постирала их сама руками и повесила на перекладину под ванной. Буду уходить, заберу.
В тепле и сухости я почувствовала себя намного лучше. В сердце все равно была огромная кровоточащая дыра, маму уже не вернуть, и эта боль будет со мной вечно. Но хотя бы холодный дождь не добавлял мне страданий. А голова была рада очиститься от успокоительного.
Миша был на удивление заботливым. Усадил перед телевизором, принес плед и горячую еду. Сам ничего не ел, только пил пиво. Предложил и мне. Я сделала несколько глотков, чувствуя, как расслабляются мышцы, напряженные во время бегства с кладбища. Сердце потихоньку оттаивало, я начала всхлипывать.
Миша обнял меня за плечи и привлек к себе. Я не выдержала и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.
— Ну ты чего? Чего сырость развела? — грубовато спросил он.
— Я так одинока… — всхлипнула я. — У меня никого нет. Совсем никого не осталось!
— Ну ты что, ты что? — он прижал меня сильнее и поцеловал в мокрые губы. — У тебя есть я.
Я обняла его и тоже поцеловала. Может быть, хотя бы он останется у меня от прошлой жизни. Даже позволила себе на секундочку помечтать о том, что он заберет меня себе, мы поженимся и мне не нужно будет даже встречаться с моим новым опекуном. Только забрать у него ключи от квартиры. И жить там вдвоем.
Правда Мише тоже надо учиться…
Но тут его руки стали настойчивее. Поползли вниз, задирая полы халатика.
Он уже не первый раз пытался перейти от поцелуев к чему-нибудь посерьезнее, но раньше делал это робко, просто предлагая. Но я не могла же прямо на трубах отопления за пустырем лишиться девственности!
А сейчас…
— Миш, не надо, Миш…
Но он уже целовал мое лицо жарко и часто, присасывался к шее и вообще был лихорадочно возбужден, глаза горели, руки подрагивали.
— Миш!
— Ну ты чего? — как-то бездумно, с пустыми глазами, повторял он. — Ты чего, Лиз?
— Не надо… — попросила я, но он все равно завалил меня на диван. Халатик, под которым ничего не было, распахнулся сам. Он только спустил трусы и потеребил рукой меня между ног.
— Я с тобой… — выдохнул он мне в шею.
Он пытался попасть членом в меня, но я зажималась и не позволяла. Для него это тоже был первый раз, а я не знала, стоит ли сопротивляться.
Вдруг мы и правда могли бы пожениться? У меня нет никого роднее Мишки, я не хочу его отталкивать.
Он взял свой член рукой, а другой прижал мое бедро к дивану. В глаза он больше не смотрел и не целовал. Только сопел, пытаясь его вставить.
А я перестала сопротивляться. Мне вдруг стало все равно. Какая разница. Не сейчас, так потом.
Боль была несильной, только ноющей, как при месячных. Я закусила губу, вцепилась в мерно двигающиеся плечи Мишки и подалась бедрами вверх. Он заработал своим поршнем быстрее. Но не прошло и трех минут, как охнул, дернулся и упал на меня сверху.
А потом начал снова целовать мое лицо и говорить:
— Спасибо! Спасибо!
Мне стало противно. Он выскользнул из меня и откинулся на спинку дивана, довольно улыбаясь.
— Миш, — сказала я тихо. — Ты меня изнасиловал.
— В смысле? — удивился он. — Ты ж сама пришла!
— Я разве за этим пришла? — горько спросила я. За чем? За утешением, за теплом. За чувством, что кому-то нужна.
Ну вот. Нужна.
— Не за этим? Сама сказала, что тебе одиноко. Родоков дома нет, чего еще? Разве ты не на это намекала? — как-то агрессивно сказал Миша. — Или ты как эти, которые потрахались, а потом заяву катают? Так у меня денег нет, взять с меня нечего!
— Миш, хватит… — я попыталась накинуть полу халата на себя, чтобы не лежать с раздвинутыми ногами, но она оказалась вся в крови.
— Чего хватит? Сама шалава, а я виноват!
— Миш, — я встала и покачнулась. Между ног саднило. — Отдай мои вещи.
— Не высохли еще, — буркнул он, сдуваясь.
— Отдай мои вещи.
— Ну чо ты? — примирительно сказал он и дернул меня обратно на диван. — Оставайся, повторим.
— ОТДАЙ МОИ ВЕЩИ!!! — заорала я во все горло.
— Больная! — Рявкнул он и пошел к стиралке. Доставал оттуда еще влажные юбку и блузку и кидал в меня. — Психопатка! Истеричка!
Я, всхлипывая, пыталась натянуть их на себя. Туфли без колготок тут же начали натирать.
Мишка не попытался меня остановить, пока я возилась с замком в прихожей.
Выскочила из подъезда и поняла, что ситуация еще хуже. Уже ночь, я в мокрой одежде… и вот теперь возвращаться мне точно некуда. Не в подвал же идти.
Я добрела до своего дома, поднялась к нашей квартире, думая, что же я буду делать, если там никого нет. Посплю на лестнице?
Но он был. Брат моего отчима сидел прямо на ступенях, как будто не первый уже час. Увидев меня, он молча поднялся, отпер квартиру и впустил меня. Я направилась в ванную, но он остановил меня жестким тоном:
— Собирай свои вещи. Все, что надо на месяц. Будешь жить у меня.
Я не знала, что сказать. У него, так у него. Тупая усталость навалилась на меня. Низ живота саднил, кровь между ляжек высыхала и стягивала кожу. Я покидала все подряд из шкафа в чемодан, загрузила сумку всем, что было на столе и вышла в коридор.
Дядя Андрей подхватил и чемодан, и сумку и пошел спускаться по лестнице. Я дождалась лифта.
У подъезда стоял мрачный черный «гелендваген», который я сразу не заметила. Он закинул в него вещи, распахнул заднюю дверь и жестом предложил мне туда сесть. Прямо мокрая, как была, я забралась на задний диван из молочного цвета кожи и свернулась там калачиком, легкомысленно решив, что пристегиваться не буду. Разобьемся так разобьемся. Быстрее попаду к мамочке.
Мой новый опекун посмотрел на это, но ничего не сказал. Захлопнул дверь, сел за руль и мы поехали в мою новую жизнь, полную кошмаров.
Я проснулась от того, что стало слишком тихо. Машина остановилась, мотор заглох, и вокруг не было привычного мне шума большого города. Полная тишина глубокой ночи, как в кошмарах. Может быть, поэтому я очнулась с лихо бьющимся сердцем и вся в поту. Вокруг было совершенно темно. Тело затекло, хотя задние сиденья в «гелендвагене» скорее похожи на диван. Но пока спала, я ни разу не шевельнулась. Но теперь села и попыталась разглядеть сквозь темные окна хоть что-то.