Осторожно: злая инквизиция! (СИ) - Ясная Яна. Страница 21
Безумный комплект, купленный по цене крыла от самолета в минуту душевной слабости и помрачения рассудка (черное кружево без косточек и стыда, бретели крест-накрест и та степень прозрачности, когда для воображения место еще есть, а для сомнений — нет).
И никаким страхам не свести меня с ума!
Диван прогнулся под весом хозяйки.
Я наклонилась к спящему инквизитору…
А в следующее мгновение меня молниеносно скрутили и подмяли под себя. Внизу живота сладко дернуло, но это не совсем то, что я имела в виду.
— Что ты тут делаешь?
Без малейших признаков осознания, на чистых, кажется, рефлексах Макс быстро и уверенно изучил мои руки — пустые, сюрприз! — пустил поисковый импульс по телу, проверяя на спрятанные заготовки волшбы…
И, кажется, очнулся, повторив уже осознанней:
— Что ты тут делаешь?
А меня отпустило. Вот в тот самый момент, как он спросонок и по въевшейся инквизиторской привычке едва не свернул невинной ведьме шею, страхи мои рассосались.
— Ты знаешь, секса очень хочется, — абсолютно искренне призналась я, испытывая злорадное и почти эротическое удовольствие от его растерянности.
Несмотря на то, что с виду в инквизиторе — кожа, кости да пара километров жил, он был тяжел.
Вес, прижавший меня к пружинам родного дивана, был приятен.
Твердое, настороженное тело. Горячее. Напряженное. Жесткая рука на моем горле, готовая в любой момент…
Мое тело отзывалось на эту опасность и эту мысль сладкой дрожью.
Я прогнулась и потерлась животом о плоский мужской живот.
Качнула перед его носом грудью в бесстыдном черном и прозрачном.
— Ты бы определился, ты меня душишь или имеешь? — миролюбиво попросила я. — А то мне знать надо, я тебе отпор даю или просто даю…
Сверху затряслись от смеха.
Дожидаясь, какое он примет решение — я к любому готова, если что, — я тайком потерлась своим коленом о его.
Внутри мартовской кошкой заурчала оголодавшая ведьма: хор-р-рошо-о-о!
А потом легкий укус в шею пустил предвкушающую дрожь по груди и ниже. Дал понять, какой он сделал выбор.
Когда он потерся лицом о грудь, царапнув нежную кожу утренней щетиной, я испугалась, что кончу только от этого — такой сладострастной молнией прошило меня от макушки до самого причинного места.
Вес сверху распределился по мне уже иначе: до этого господин Подозрительность пахом к моей промежности не прижимался.
Ну и зря, ну и дурак — сразу бы убедился, до чего же это приятно!
А еще приятно — когда руки скользят по груди, по плечам, и одна утекает на бедро, а вторая ложится на затылок…
Целоваться с ним — это когда наждак щетины и шелк языка нравятся одинаково. Когда хватаешь губами его губы, верхнюю, нижнюю, по очереди, и пьешь, пьешь ответный поцелуй, как воду, как силу, как душу, — и отдаешь в ответ свое покорно.
Бери! Все отдаю, ничего не жалко!
И когда его пальцы проникают под белье, я только выгибаюсь в ответ, хотя внутри все вопит от ликования и восторга: вот оно!
Мама-мама-мама, как же хорошо!
Мужские пальцы исследуют, что нравится моему телу: гладят, перебирают, теребят — и каждое удачное движение я встречаю укусом в плечо, который сама же зализываю. Сладкие игры, игры-знакомство, в которых нет ничего правильнее, чем уступить, потому что проиграть — невозможно. Можно только сойти с ума от дразнящего чувства, что обещает разрядку, и обманывает, растягивая и усиливая удовольствие.
Нижнюю часть полностью окупившего себя комплекта с меня стаскивают при моем активном содействии, я извиваюсь и взбрыкиваю ногами, потому что — трусы в такой момент наш злейший враг! Бюстгальтер пока держится: Макса от этих кружев, очевидно, прет, что наполняет меня сладким женским самодовольством. Он его лижет и сосет с такой целеустремленностью, что, кажется, сожрал бы — вместе с содержимым.
И он кусается. Кусается! И на каждый укус я загоняю ногти ему в спину. Потому что — сам виноват и потому что — нравится.
И еще нравится обвиваться вокруг него вьюном, извиваться, прижиматься, слизывать с кожы нашу влагу и выкусывать из него хрипы. Нравится требовать от него немедленных действий всем телом — и нравится не получать требуемого и сходить с ума от прелюдии.
…но если я действительно сойду от нее с ума, пусть потом сам что хочет, то и делает с чокнутой ведьмой!
Кажется, я сказала это вслух — иначе откуда этот его полубезумный смешок?
Треснула разрываемая фольга. Недолгая заминка.
И головка члена коснулась входа, погнала волны дрожи по моей спине: да-а-а! Наконец-то!
Короткие пробные движения: заботливый мальчик размазывает выступившую влагу.
Давление — и член входит медленно, бережно. Ему, несмотря на смазку, тесно.
Мне тоже тесно — но мне головокружительно бездумно от этой тесноты хорошо!
Он делает обратное движение — и снова входит, так ме-е-едленно, так тягуче-плавно…
А когда застежка бюстгальтера разошлась под ловкими пальцами и несожранная грудь, тяжело качнувшись, освободилась от плена несожранного кружева, кое-кого сорвало с нарезки.
Ксюша-дурочка думала, что дразнит инквизитора, хладнокровного, как гранит?
Ксюша сорвала джек-пот: под гнетом сдержанности и самоконтроля жила лавина, пусть радуется, что ее этой лавиной раньше не снесло!
Толчки-атаки, толчки-удары, поцелуи на груди — как укусы, и укусы — как ожоги, пятерня вцепилась в волосы и тянет, заставляя запрокидывать голову, подставлять горло, и пальцы, впившиеся в ягодицу, ощущаются раскаленным клеймом, и я тону-путаюсь в своих стонах-вскриках-мольбах: еще-еще-пожалуйста-да-а-а!
И предчувствие оргазма, выгибающее дугой и застилающее глаза…
И на короткий миг исчезает все, кроме точки, где моя плоть соединена с его телом.
И ослепительный спазм разрядки, выжигающий мозг, выжигающий белые пятна на моей карте мира.
Резкие, яростные толчки догоняющего меня Максима — и я оплетаю руками и ногами обессиленное тело поймавшего свое наслаждение мужчины.
Глава 7
«Зря, зря-а-а я с ним переспала!» — с этой мысли началось утро следующего дня.
Прозрение настигло меня не само по себе. Да и утро, собственно, началось не совсем с него — разбудило меня ритмичное дыхание делающего зарядку человека, и я перекатилась поудобнее, предвкушая зрелище.
— Присоединяйся.
Я только фыркнула, сибаритствуя в постели и наблюдая за чужой растяжкой: Максим только начал разминаться.
Вот еще! Делать мне больше нечего, что ли? Кому надо — тот пусть и…
Мысль закончить я не успела — инквизиторская сволочь сдернула с меня простынь, взвалила на плечо и понесла в спальню.
«Нет, ну не хочет, чтобы я смотрела, — сказал бы словами через рот, к чему такое хамство?!» — негодовала я, брыкаясь и колотя кулаками по широкой спине, пока меня не сбросили на кровать, впрочем, вполне аккуратно.
Негодовала я совершенно напрасно: хамство еще и не начиналось.
Только я свернулась уютным клубочком в милой кроватке, планируя сладко доспать недоспанное, как в меня прилетели шорты с майкой.
Этот… этот… запнувшись от невозможности подобрать всеобъемлющий эпитет, я повернулась, чтобы посмотреть: он действительно шарился в моей одежде.
— Хам! — рявкнула я, подскочив из положения лежа.
— Подъем! — рявкнул хам, нависая из положения стоя.
— Не буду!
— На допросы не возьму!
— Клятва!
— А клятва распространяется только на честный обмен информацией. Ну так информацией я поделюсь, — внезапно вышел из телеграфного стиля этот… с виду приличный человек. А затем сменил тон: — Давай, Ксюш. Твое тело скажет тебе спаси…
— Это ты на что намекаешь? — смертельно опасным тоном поинтересовалась я, почуяв великолепный шанс не отрывать задницу от дивана и вцепившись в него сходу. — Ты хочешь сказать, что я толстая?!.
Ведьмовская сила угрожающе сгустилась вокруг меня, со стены сорвалась нервная картина — золотая осень в рамочке.