Академия нежити. Кафедра неприятных последствий (СИ) - Зингер Татьяна. Страница 20

— Вообще-то я всё детство провела в Омске, меня не напугаешь легким морозцем.

— А почему уехала?

Кто бы знал, как мне захотелось смять этот разговор, отшутиться, сказать что-то незначительное. Но правда сама полилась наружу, словами прорезала путь сквозь застарелую обиду и непонимание.

— Как тебе сказать… Родители с детства считали мои магические способности опасными. Они из очень религиозных людей, для них любая магия — истинное зло. Маму с папой не волновало, что в любой компании есть штатный маг, что лекари спасают миллионы жизни наравне с обычными врачами. Меня пытались обуздать, но когда я вздумала поступать в местную академию колдовства, попросту выставили из дома, заявив, что дочери у них больше нет. — Я говорила монотонно, чтобы ничем не выдать истинных эмоций, но на этой фразе голос всё равно надломился. — Знаешь, меня как током шибануло. Я плюнула на всё и рванула в Москву. Решила, что раз так, то отучусь в лучшем университете и утру всем родственникам нос, когда вернусь с диплом, богатая и знаменитая. — Усмехнулась тому, какой же наивной я была четыре года назад. — Весь масштаб глупости до меня дошел уже в поезде. Разумеется, я испугалась своего сумасбродства, но куда деваться, когда денег хватает только на батон с кефиром, а в месте, который шестнадцать лет было домом, никто не ждет?

Я не стала рассказывать ему, что дальше были вступительные экзамены, на которых я чуть не завалилась, идеально разученная теория и бесконечная подработка в Макдональдсе, чтобы как-то дожить до заселения в общежитие.

Игнат посмотрел без жалости — как же я боялась, что мне начнут сочувствовать, — но с уважением.

— Родственники не пересмотрели свое решение позже?

— Не-а. Последний раз я общалась с мамой накануне отъезда.

Он удивленно присвистнул.

— Ты храбрая, конечно. Взять и сорваться в столицу не всякий способен. Мои-то родственники выдохнули с облегчением, когда я свалил из дома. В семье пятеро детей, мама избавилась бы от меня-нахлебника любыми способами, а коль сын еще и к магам подался, вроде как престижно. Разумеется, я не говорил им о том, как ценой досталась мне магия.

Мне показалось, что он тоже не очень-то рад тому, как оказался в академии, но лезть в душу не стала, чтобы не разбередить старые раны. Все-таки наша близость не столь крепкая, чтобы делиться подробностями и деталями.

Мы дошли до конца кладбища, уткнулись в наполовину обрушенную стену, но Игнат не развернулся, а указал на дыру.

— Нам туда.

Ледяная пустыня казалась бескрайней, но Игнат упрямо тащил меня вперед. Кладбище отдалялось, а я ныла и сопротивлялась, но этому путешественнику не терпелось показать мне что-то на краю Земли. А потом перед нами растелилась бездна…

Край обрыва был столь ровный, словно вырезанный в камне острым лезвием. Внизу простиралась скованная льдами руками и деревья, что застыли в вековой спячке, укрытые белоснежными шапками. Природа казалась нарисованный, искусственной, неживой. Бесконечная красота, позабытая зверями и людьми. Ветер путался в волосах, нос окоченел, но оно того стоило. Игнат обнял меня сзади за талию и дышал в ухо. Пахнущий горькими духами и мятной жевательной резинкой, он был продолжением этой нереальной сказки. Я обернулась, чтобы встретиться с теплом его глаз, чтобы…

Чтобы окончательно потерять голову.

Последней логичной мыслью было: «Ника, от таких парней одни проблемы!»

Но разве меня это волновало?

Мы целовались под снегопад, обнимаясь, потеряв счет времени и окончательно задубев.

— Знаешь, а нормальные парни на первое свидание ведут в кино там или ресторан. Я бы не отказалась от пиццы.

— Ну а кто сказал, что я нормальный? Будет тебе пицца и даже кино. Только…

Он не договорил, замолчал на середине фразы и застыл, словно скованный смертельным холодом. Сначала мне показалось, что Игнат увидел на том берегу нечто, что заставило его испугаться, да только взгляд не выражал ничего, кроме пустоты. А затем я вновь заглянула в глаза, которые потемнели. В небесной синеве его глаз появились тучи, засверкали грозы.

Я как обычно тормозила до последнего и поняла всё слишком поздно.

— Ты!

— Я, — согласился тот, кто говорил голосом Игната, смотрел его глазами, дышал его воздухом. — Здравствуй, моя королева.

— Уходи, убирайся прочь. — Я отступила так близко к обрыву, что ещё секунда, и рухнула бы с него, но удержала себя на краю. — Отпусти Игната!

Я не могла даже применить магию, потому что любое атакующее заклинание настигло бы не Александра, но Игната. Колдун понимал это, а потому надвигался медленно и неотвратимо.

— Ника, ну почему ты сопротивляешься? — ворковал он чужими губами. — Твоя судьба предопределена, нам править вдвоем, нам творить будущее, нас вести за собой нежить. Этот мальчишка — бездарный сосуд, но если тебя устраивает его тело, то я готов всю жизнь проходить в нем.

Его руки схватили мои запястья и вывернули их, завели за спину, притянули меня к телу. Александр улыбался губами Игната, но взгляд его оставался черен и холоден как самая темная ночь.

В этой бездне мне погибать.

— Не отказывай мне, — промурлыкал Александр, притягивая мой подбородок к себе, касаясь моих губ.

«Это Игнат, это всё ещё Игнат», — твердила я себе, но на поцелуй не отвечала. Пальцы сжала до онемения, вся превратилась в клубок из нервов и отчаяния. Но когда он попытался провести языком по моим губам, я отвесила ему пощечину. Совсем рехнулся, блин!

— Что ж… — сказал Александр, на щеке которого разгорался алым цветом след от пятерни.

В следующую секунду Игнат скрючился от боли. Он застонал сквозь сведенные зубы, после рухнул на снег и захрипел… Я кинулась к нему, но взгляд Игната затуманился. Он не слышал и не видел меня. Не ощущал ничего, кроме опустошающей боли. Это было невыносимо. Я видела, как нечто перекатывается в нем, проступает сквозь вены, терзает внутренности, но не могла ничем ему помочь.

Нет, могла, но до последнего трусила.

— Отпусти его, пожалуйста, — прошептала не своим голосом. — Я… я…

И когда страшное слово — «согласна» — почти сорвалось с губ, колдун пророкотал:

— Сегодня я покину тебя, но времени на раздумья не осталось.

Сказав это, Игнат упал затылком в снег. Веки его были закрыты, тень от ресниц падала на бледные щеки. Я подхватила бездыханное тело и через белоснежную пустыню, через молчаливое кладбище, через леса дотащила его до машины, где впихнула на заднее сидение. Он насквозь вымок. Снег забрался под куртку. Заболеет же! Как врубить печку?! Уж молчу о том, как завести эту тарантайку и поехать куда подальше?

Мысли роились в голове, недобрые, опасные, а Игнат окончательно слился тоном кожи со снегами. Чистый мертвец, хоть сейчас закапывай.

— Да что ж такое… — бубнила я, шаря в его карманах.

Брелок от машины со связкой ключей на нем обнаружился после долгих и ну очень эротичных, хоть и неспециальных ощупываний. Я заглянула под руль и стала примерять к замочной скважине один ключ за другим. Разумеется, никакой не подошел.

Ко всему прочему метель, которой не было каких-то десять минут назад, разрасталась. Окна замело белым, колючие ветра рвались в салон, но разбивались о стекла.

Всё, мы замерзнем насмерть. Моя магия не способна побороть стихию. Собравшись с последними силами, я поставила вокруг машины защитный купол, чтобы не пропускать в щели ветра и снега, но купол не был способен сберечь от холода.

Озябшие пальцы по второму разу начали терзать замочную скважину. Есть! Щелчок — это добрый знак, не так ли? Впрочем, сколько я ни проворачивала ключ, кроме старческого пыхтения, автомобиль не издал ни звука.

Кажется, он тоже решил окочуриться на безлюдной трассе.

— Поверни ключ и надави на левую педаль, — слабо подал голос с заднего сидения Игнат.

— Хвала небесам! Очнулся?!

Я повернулась к нему. Глаза пустые, но его, небесные, без гроз и помутнений.

Либо это добрый знак, либо к рассвету я его закопаю.