Живой проект (СИ) - Еремина Дарья Викторовна. Страница 109

Неделю спустя, двадцать пятого ноября Михаил стоял у окна в своем кабинете, вглядываясь во въезжающие на территорию офиса машины. Шел легкий снег, было темно, и Михаил практически ничего не видел, но упрямо продолжал наблюдать за копошением неразличимых, словно игрушечных машинок далеко внизу. Услышав шорох двери, Михаил мысленно поздоровался с секретарем. – Объявили, Михаил Юрьевич, – вместо приветствия тихо сказала Лена. – Спасибо, Лен. И доброе утро. – Доброе ли... – Я жду Александра. Когда появится, пусть сразу проводят. – Хорошо, Михаил Юрьевич. “Вот и случилось”, – думал президент. Закон, который должен был стать недостижимым миражом для идеалистов, вступил в силу. – Надеюсь, теперь ты доволен, отец, – прошептал Михаил. Живой проект приехал через несколько минут после Лены – как и обещал – к девяти. Михаил по-прежнему смотрел в окно, скрестив руки на груди. Когда секретарь в приемной предложила гостю пройти в кабинет, президент не обернулся. Саша ждал молча, не двигаясь. – Ну что, чувствуешь себя свободным? – спросил Михаил. Александр склонил голову, не отвечая. – Вот ты и получил права, за которые боролся. Вы все их получили. Много в твоей жизни изменилось? – Михаил развернулся. – Может, теперь ты счастлив? Александр поднял подбородок, губы тронула невеселая улыбка. Он по-прежнему молчал. – Ты получил то, чего добивался, Саш? Скажи честно. Живой проект коротко и отрицательно повел подбородком. – Может, теперь ты понимаешь, что все это было не нужно? – Нужно, – не согласился Александр. Михаил усмехнулся и прошел к своему столу. Присел на край, двумя пальцами пододвинул к себе пепельницу и закурил. Он долго молчал. Александр не двигался с места, наблюдая за неторопливо курящим президентом холдинга. – Саша... – Михаил поперхнулся, потом и вовсе закашлялся. – Ты слишком много куришь, Михаил, – побранил живой проект. Михаил подавился воздухом от смеха и возмущения: – Если ты не имеешь возможности заставить меня отказаться от этого, – он направил на собеседника два пальца с зажатой в них сигаретой, – не смей читать мне нотаций. Александр широко улыбнулся. – Мне нужен зам, – сказал Михаил, давя окурок и поднимая взгляд к собеседнику. Возникла пауза, они смотрели друг на друга. Потом губы Александра вытянулись в линию, плохо напоминающую улыбку: – Если ты пойдешь на мое условие. – Условие?! – воскликнул Михаил со смехом, – Мужик, ты в своем уме? Мне казалось, мы расставили все точки над “и” на Дне рождения Лаборатории Королева! – Так и есть, – кивнул Саша, – но минутой ранее ты усомнился в моих возможностях... Михаил дернул подбородком, желая услышать продолжение. – Ты бросаешь курить. Президент снова громко засмеялся, потом его смех перешел в кашель. Когда он успокоился, Александр смотрел на него с той же полуулыбкой. – Идет, – кивнул президент и поднялся, чтобы пожать живому проекту руку. Александр склонил голову в ответ.

Немногим позже Михаил вызвал корпоративного психолога. Его интересовало, способна ли Анна на “нормальную” жизнь. Предоставив специалисту несколько записей разговоров с девушкой, а так же повседневный срез с камер наблюдения в офисе, он дождался известия о готовности предоставить отчет. – Эта уверенность, даже вызывающее поведение – все суть защитная реакция, помноженная на действие стимуляторов, Михаил Юрьевич. Как говорится, лучшая защита – это нападение. В крови – полный набор, никакая страховая не подпишется под Анной, если она решит отключиться. – Она сойдет с ума? Что происходит с такими, как она? – Мания, бешенство, маниакально-депрессивный психоз. – Аня не похожа на человека, который не смог бы жить... без кресла. – Вы следили за ее трафиком, Михаил Юрьевич? – Вика, мы можем проследить трафик Анны Гороян? – В рамках государственного и международного законодательства – нет, Михаил, – ответил поисковик в ухе мужчины. – Хорошо, проследи, как получиться и предоставь отчет. – Хорошо, Михаил. Психолог задумчиво потер подбородок. – Раз уж вы идете на априори противозаконные действия, проследите и сервисы. Наименование и качество значения не имеет, важно количество. Объем информации, которую обрабатывают ежеминутно такие мальчики и девочки, зачастую сами того не осознавая, сравнимо с работой компьютеров начала века. И высвобождение энергии для этого, психическая устойчивость перед лицом таких объемов возможна только при отсутствии необходимости тратить эту энергию на участие в социальных контрактах. – Вика, так же наименование и количество постоянно работающих сервисов. – Принято, Михаил. Вывожу отчет. – Она никогда не будет такой как мы, Михаил Юрьевич. Она уже родилась другой. – Я знаю. – Я не имею в виду реализацию “права на ребенка”, я имею в виду ее поколение, ее воспитание. Она давно подключена. И ее мать подключена. – Я знаю. – Сеть для нее – естественная среда. Что будет с вами или мной, если вдруг заставить нас жить под водой? – Но она же работает сейчас в офисе, уже больше месяца почти ежедневно... ну, раз в неделю точно здесь появляется! Доктор пожевал губы. – С газовым баллоном и вы можете погружаться под воду. – То есть всю жизнь на наркотиках? Глава

LPI

выглядел жалко в этот момент и доктор отвел взгляд, в надежде поскорее забыть, что он вообще это увидел. – Нет, Михаил Юрьевич. Речь не только о физической невозможности, но и об отсутствии психологической потребности. Представьте, что я предложу вам сменить пол. Резко теперь же или подводя к этому постепенно – вы в любом случае будете воспринимать это предложение как абсурд, а то и как оскорбление, более того – как угрозу вашей идентичности. Подключенцам не нужен ваш мир. В принципе не нужен. Он для них абсурден, неудобен и неприятен. – Значит, ничего сделать нельзя? Это ваше официальное заключение? – Мое официальное заключение – ничего делать не надо. Вырывать человека из комфортной, естественной для него среды, по меньшей мере – жестоко, а с выходом поправки о “праве на удаленный труд” еще и противозаконно. – Но кто-то ведь вылечивался?! – Вылечивался? – удивился корпоративный психолог. – Почему вы считаете это болезнью? Не стоит, Михаил Юрьевич... каждый человек имеет право на выбор среды и способа общения. Возникла пауза. Михаил не хотел отпускать психолога и надежду в его лице. Доктор же не оставлял за собой права что-то советовать молодому президенту холдинга. Он знал, сколь случайно пересеклись миры младшего Королева и сотрудницы коммерческого департамента двумя десятками этажей ниже. А так же знал, что мужчина напротив готов причинить боль и себе и этой случайно образовавшейся на его пути девушке, лишь бы добиться результата, который он сам считал приемлемым. И потому доктору было совершенно не жаль Михаила Королева, несмотря на нынешнюю растерянность и безнадежность, чужеродной маской застывшей на жестком лице. 19 Глеб Саныч вытер зад снегом и поспешно натянул штаны. Забросав испражнения, старик, высоко поднимая ноги в валенках, неуклюже побежал обратно в сарай. Войдя в сравнительное тепло, он крякнул и потер ладони. Без интереса посмотрев на сожителя, Шурик вернул взгляд к отколотому по ровной дуге, опасному, но кристально чистому стеклу, на которое выводил изображение. – Мо-жет-по-чай-ку!? – весело отчеканил бывший хирург. – А давайте! – делано бодро поддержал Шурик. Глеб Саныч, что-то насвистывая, принялся подкидывать в еле живой огонь палки. Они приспособили под очаг старую плиту с выдранными конфорками, на одной из которых стоял чайник, а на другой огромная старая алюминиевая кастрюля с тающим снегом. Шурик, чьи руки, как иногда казалось хирургу, жили отдельной от головы жизнью, сам того не заметив, соорудил дымоход из плиты в окно. Они обжили этот сарай около трех недель назад, но старик видел, что Шурику здесь плохо. Хирург и сам стал неважно переносить мороз и лишения после того, как понежился в городских условиях. Почему он сам здесь, Глеб Саныч знал. А вот Шурику здесь было не место. Будто подтверждая мысли старика, Шурик размеренным тоном зачитал заголовок новости: – Живой проект Александр вступил в должность заместителя президента Live Project Incorporated. Глеб Саныч поднялся от огня и, помолчав немного, тихо спросил: – Я тебе что-то должен, чем-то обязан? – Нет, Глеб Саныч, что вы! – взвинтился Шурик оскорбленно. – Тогда почему ты здесь, а не там, где хочешь быть? Помолчав, Шурик не нашел ничего лучше, как перевести тему: – Вы лишь отчасти оказались правы. Может Санек и стремился к этому месту, но он добился главного, за что боролся – свободы! – Свободы от чего и для чего он добился? – вздохнул Глеб Саныч, понимая уловку малого. – От... компании? – Шурик растерянно замолчал. – Ну, он ведь, теперь свободен! Все живые проекты теперь свободны! – Для чего? – Ну, они теперь могут работать и получать зарплату. – Они и так могли работать, и были обеспечены даже тем, на что их зарплаты могло и не хватать. – У них теперь есть право делать все, что они захотят! – нашелся Шурик. – Те, кто хотел жить свободно, сбегали и жили свободно. А для тех, кто не держался за свою жизнь, ускоренное угасание было благом. Делать, что хотят... Александр делал, что хотел, будучи живым проектом. Он добился того, чего не каждый человек способен добиться в принципе. Может ли он делать, что хочет теперь, будучи замом президента? Не стал ли он еще менее свободен? – Он теперь не зависит от воли “Живого проекта”! – О, да! Теперь, наверно, “Живой проект” зависит от его воли! – засмеялся старик. – Вы вообще не верите в свободу, Глеб Саныч. – А ты веришь... – Да! Я верю! И я рад за него и за них всех! – Во что же ты веришь, друг мой? Что, по-твоему, есть свобода? Шурик задумался. Глеб Саныч не видел в его лице обиды и уже за это был благодарен и уже этому рад. – Возможность делать что хочешь? – попробовал Шурик, но тут же вспомнил, что это уже было. Он отвернулся к стеклу, приспособленному под экран, и какое-то время молчал. Глеб Саныч терпеливо наблюдал за ним, на лице застыло выражение печали. Когда Шурик резко обернулся, старик приподнял подбородок, демонстрируя предельное внимании. – За что же он тогда боролся? Вся эта работа, эти выступления, эти собрания в правительствах, эти статьи, акции протеста, митинги, смерти – все это! Ради чего? Глеб Саныч подошел к сожителю и прищурился, вглядываясь подслеповатыми глазами в строки: – Живой проект Александр вступил в должность заместителя президента Live Project Incorporated. – Нет! – вскричал Шурик, вскакивая. – Не верю! Они теперь все с правами, они теперь люди! Вот итог его борьбы! – А до этого они людьми не были? – в голосе хирурга не было вопроса. Он помолчал, глядя в глаза младшего друга. Потом кивнул на экран с новостью. – Вот итог его борьбы. Итог, а значит и конечная цель. – Это лишь награда, – вздохнул Шурик, сдаваясь. – Побочный эффект. – Награда, Шурик, это то – за что больше не нужно платить. А вот место... место в жизни, которое ты считаешь своим по праву – за него стоит бороться. Шурик понуро сел. Глеб Саныч отошел от него и не стал оборачиваться. Он знал, что любое сказанное им мнение сейчас возымеет вес аксиомы. Он верил, что его младший друг разберется во всем сам, чуть позже, а может раньше, но не сейчас. Он не желал более терзаться виной за то, что этот мальчишка хочет и может быть там, среди тех, кто искренне верит в сказки о правде, свободе и справедливости, а находится здесь, рядом со стариком, достоверно знающим, что все перечисленное – вовсе не сказки, но работает совершенно по другим законам. Но он не умел врать, а потому не хотел оборачиваться. – Вот ты уверен, что твое место – здесь: в этом сарае без отопления, воды, с воруемым электричеством, в километрах от цивилизации, от машин, этих устройств, с которыми ты умеешь и хочешь работать! – Нет. – И ты готов угробить свою жизнь лишь потому, что я!.. я сделал для себя!.. и только для себя этот выбор?! – Я не могу вас бросить, Глеб Саныч, – просто ответил Шурик. – Ты хочешь возложить на меня вину, – старик все же обернулся, – за то, что ты мог начать новую жизнь, но из-за старого пропойцы не решился? Вину за твою жалость? Вину за твое якобы самоотречение? За несбывшиеся мечты, за болезни, за раннюю смерть, за одиночество, за комплекс неудачника и изгоя! Ты хочешь, чтобы я взвалил все это себе на плечи и потащил остаток своей жизни? Я этим тебе обязан? Я это тебе должен? – Глеб Саныч! – Шурик снова вскочил, в глазах кипели слезы. Он видел, что его обвиняют, но не мог сообразить, в чем провинился. – Вы же погибнете без меня! – А ты без меня?! – засмеялся старик. – Я? Я вряд ли... – Докажи. Шурик сглотнул, недоверчиво глядя на старика. – Я не обязан вам ничего доказывать, Глеб Саныч, – угрюмо отвернулся он. Глеб Саныч с досадой сжал челюсти. Чем же тебя пронять... – Шесть лет он приходил на свое место и работал, работал, работал так хорошо, как только умел, – заговорил снова Глеб Саныч. Шурик сразу понял, о ком речь. – Он думал, что его списали, но не убили лишь для того, чтобы он имел возможность отработать средства, затраченные на его создание. Он знал, что обязан им жизнью, а потому не роптал, отдавая свой долг. Он мог предполагать, что проведет на том месте всю жизнь, но не переставал планировать, надеяться и ждать. И когда судьба дала ему шанс, он ухватился за него зубами и перевернул весь мир, жизни тысяч людей ради того, чтобы стать тем, кем хотел. Может он даже не осознавал, что продирается к месту, которое по внутреннему, принимаемому только им самим праву – принадлежит ему. Его остановило отсутствие мнимых прав и свобод? Может, его остановил страх? Или он был обязан кому-то своей жизнью, и это должно было помешать ему эту жизнь отстаивать? Как получилось, что живой проект, общепринятый недочеловек, негласный раб – все это сделал? – старик помолчал. – Может, ему просто не успели сказать, что все это – невозможно? – Ему было нечего терять. – Кроме своей жизни, Саша!- старик сделал паузу после того, как намеренно назвал своего младшего друга так же, как и живой проект, о котором шла речь. – Жизни, которая для него является единственной объективной ценностью. В отличие от всех тех, кто волей и неволей помогал и мешал ему эту ценность умножить и сохранить! – Вы намекаете на то, что я не хочу жить? – А ты хочешь? – Конечно! – А что для тебя значит жить? Шурик молчал. Глеб Саныч перелил воду из кастрюли в чайник и вышел, чтобы снова набить ее снегом. Когда он вернулся, Шурик тихо плакал. Поставив кастрюлю на плиту, Глеб Саныч грустно продолжил: – Я мог бы просто тебя выгнать, – сказал он, – но я хочу, чтобы ты понял сам: твоя жизнь у моих ног – не та жертва и не тот дар, который я могу принять. Семь лет назад тебе казалось, что мир несправедлив и некое зло выгнало тебя из городов на помойку. Теперь ты окреп и мне кажется, понимаешь, что мир безразличен, а несправедлив к тебе лишь ты сам. Ты проверил, что единственное зло, способное выгнать на помойку – внутри нас. Более того, что зло это на поверку может оказаться благом, как и помойка может стать сокровищницей, а мир – одной большой тюрьмой, в которой люди волокут свои цепи и отгораживаются друг от друга решетками. Конечно же, они рады повоевать за свободу, которой ты – БОМЖ – не пытаешься найти определение, потому как только для тебя она и естественна, словно воздух вокруг. Ты не хочешь объяснять, что для тебя является жизнью лишь потому, что понятие это будет сопряжено с предательством, на которое твоя чистая и верная душа пойти не может. Я не причастен к тому, что понятие жизни для тебя неразрывно связано с понятием чести. Но я горжусь тем, что это так, и что я это знаю. Но ты не понимаешь самого главного и самого простого. Я – это не твое отражение в зеркале. Каждый мой шаг осознан. Я не буду жить в комфорте, потому что комфорт для меня – смерть. Ты это видел. Я не буду жить среди людей, потому что мы друг для друга – бремя. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь потому, что жизнь здесь – мой выбор. А твой выбор... его ты должен сделать сам. Уже сделал. Но какая-то дикая по устойчивости смесь жертвенности и гордости не позволяет тебе признаться в этом даже самому себе! 20 Не смотря на то, что на посту генерального директора “Живого проекта” Михаила заменил временный управляющий, у президента высвободилось не так много времени. Он ожидал стремительного возвращения старых партнеров и налаживание новых контрактов и внимательно следил за своей компанией, чтобы предотвратить саму возможность ее всплытия. Необходимость освободить проданный Анной особняк заставила Михаила обнаружить у себя не только требующую крова Ронни, но и внушительные объемы одежды и личного скарба. Расставаться со своими вещами, так же как и ставшей уже родной собакой, мужчина не намеревался. Отправив большую часть вещей на Песок-2, Михаил с тоской обходил дом. Впереди была последняя ночь, когда он имел право его занимать. Чувствуя печаль хозяина, Ронни понуро бродила за ним, а потом, с вселенской тоской в глазах вытянувшись на бордюре бассейна палевой муфточкой, следила за его последним заплывом. Мария заняла место Кати у Ларисы Сергеевны. Никого, кроме хозяина и собаки, больше в доме не было. Они все еще носили браслеты, с забора пока не снимали микро ПВО, домик охраны в последние два дня стал пахнуть как солдатская казарма, гараж почти опустел. Проплывая очередной круг, Михаил уже не думал о выплаченном “Живому проекту” долге. Все мысли занимала Анна. Во-первых, он остался без самолета, а это было неприемлемо. Во-вторых, он обещал ей. Михаил думал о малодушии ее отца, когда-то уважаемого конструктора; думал о совершенной подлости, которую никак не мог спрогнозировать, а потому случившееся причиняло значительно большую боль, чем если бы ей пришлось продать дом из-за недобора средств. Михаил чувствовал эту боль, реально и навязчиво пульсирующую в груди, но отчетливо представлял, что одна встреча с Анной, ее улыбка, устремленный на него взгляд, одно прикосновение излечат многое, если не все. Он хотел быть зол, хотел чувствовать презрение, чтобы убедиться, что увяз не так серьезно, как выходило на деле. Он считал, что дошел до крайности – готовности ежедневно видеть ее подключенной к креслу, лишь бы это было где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки. Обратив внимание на что-то блекло мелькающее на дне бассейна, Михаил нырнул. Это оказались иночи Анны, выброшенные им в субботу. Совершенно ожидаемо они были в полном порядке, и даже заряд не успел иссякнуть. Михаил устроился на бордюре и надел очки. Ее контакты, сервисы, открытые приложения... могла ли Аня забыть о них? Конечно, девайс авторизовал его по сетчатке, но Анна все равно получит сигнал, что ее вещь используется. – Вика, чип Анны все еще расшарен для тебя? – Да, Михаил. – Михаил Юрьевич? – удивилась Анна, когда Михаил вышел на связь с ее очков. – А ты у многих в бассейне забываешь свои иночи? – Нет... Михаил молчал, пытаясь как-то сформулировать свое желание увидеть ее, мягко намекнуть на незавершенную сделку с самолетом, да и предложить забрать свою вещь, но услышал лишь короткий, произнесенный мгновенно охрипшим голосом приказ: – Приезжай сейчас. Единственное, что после подобной фразы он ожидал услышать от Анны, это направление, куда ему отправиться. Когда кто-то (это определенно не походило на Анну) ее голосом ответил: “Хорошо, скоро буду”, Михаил свалился в воду. Шатаясь по дому как заведенный, Михаил не мог унять дрожь. Когда браслет с датчиком выскальзывал из пальцев, он сжимал его в ладони и смотрел на часы. “Не забыть надеть ей датчик”, – повторял он себе. – Ронни, напомни сразу надеть браслет, иначе Анна повредит ноги. – Боюсь, Ронни не сможет выполнить твою просьбу, Михаил, – засомневался поисковик, – а я смогу. – А тебя не спрашивают, Вика. – Прошу прощения. – Где она сейчас? – На светофоре, в двух километрах. Накинув пальто, Михаил вышел из дома и позвал собаку. Мороз мгновенно впился в кожу, еще влажные волосы, забрался под тонкую ткань рубашки и брюк. – Что случилось, Михаил Юрьевич? – из домика охраны тут же показался дежурный. – Анна подъезжает. Вика, открой ворота. – Не забудьте датчик, Михаил Юрьевич! – напомнил охранник. Послав на улицу двух клонов, дежурный остался в доме. Наблюдая, как оба Олега выходят за ворота и внимательно осматривают территорию, он зябко поежился и чихнул. На босса даже смотреть было холодно. Через пару минут на боковой интерактивной стене и сквозь стекло дежурки мужчина мог наблюдать, как премиленький Lexus Lady 3i с девушкой, в мановение ока ставшей известной благодаря аукциону шефа, въезжает на территорию особняка. Выйдя из машины, Анна зябко спрятала ладошки в широкие рукава полушубка и обернулась к закрывающимся воротам и проходящим мимо Олегам. Чтобы поверить, что дальнейшее ему не померещилось, дежурный кинул взгляд на интерактивную стену: запись шла в рабочем режиме. Он тут же подумал, что продав эти кадры, покроет компенсацию и за моральный ущерб и за раскрытие тайны личной жизни. Прильнув лбом к стеклу, сотрудник СБ пораженно наблюдал то, что не могли себе представить даже в самых сладких снах ни враги главы холдинга, ни его поклонники. С видимым трудом преодолев несколько разделявших их шагов, Михаил рухнул перед Анной на колени. – Что там? – проходя из дежурки в дом, на коллегу обратил внимание один из Олегов. Посмотрев в окно, он тут же дернулся к двери: – Шефу плохо! – Стоять, идиот! – гаркнул дежурный, и проговорил уже мягче: – Поверь, шефу хорошо. – Боже, Михаил Юрьевич, встаньте! – прошептала Аня, оглядываясь на прильнувшего к стеклу дежурного. – Анька... Михаил уткнулся лбом в ее живот и не находил сил оторваться. Рядом бесновалась Ронни, возвращая к реальности и напоминая, что они здесь не одни. Минуту спустя не слушающимися пальцами он застегнул на сапоге девушки браслет с датчиком и поднялся. Анна все так же изумленно смотрела на бывшего шефа, но теперь снизу вверх. – Пойдем в дом. Михаил помог Анне с полушубком и снял свое пальто. – Твоему гардеробу идет на пользу периодическое отключение от кресла и расставание с ревнивым бой-френдом. – Очень мило... – пробормотала Анна вместо ругательства. – Похоже, я устроил спектакль для своей охраны. Не удивлюсь, если сегодня кто-нибудь из них исчезнет, а кадры нашей встречи разойдутся по сетям. – Мне тоже неудобно, Михаил Юрьевич. Ваше поведение смутило меня не меньше, чем вас. Давайте просто забудем. Она боялась оборачиваться, но когда на последнюю реплику не последовало ответа, пришлось. Казалось, хозяин дома в замешательстве, он так и не убрал ладони с пальто, которое только что повесил, и смотрел на девушку пугающе пристально. – Я идиот, Ань... – признался он. – Глупый размечтавшийся кретин. После этого признания хозяин дома прошел в гостиную и, сунув руки в карманы, уставился на перила наверху. – Твои иночи на хрустальном столике, открывай документы. – У вас точно остались полномочия для подобных покупок? На какую компанию вы его планируете оформить? – “LPL”. – Логистическое подразделение... тогда вы лично не нужны для этой сделки. – Ты это знала до того, как сесть в машину. – Да, конечно, – тихо согласилась Анна. – Тогда зачем ты приехала? – На самом деле фактически теперь “LPL” покупает джет у “Живого проекта”, в этой сделке для отца не много смысла, но он определенно есть. Да и я не работаю в бюро... и никогда не работала. Михаил обернулся. – Тогда кто и сколько заплатил тебе за этот визит? Анна понимающе усмехнулась: – Да, после “Галаксис” и продажи особняка вы действительно можете ожидать от меня любой другой подлости. – Я не знаю чего от тебя ожидать. Ты единственный в моем окружении человек, чьи мотивы и поступки я абсолютно не понимаю! – Когда Михаил Королев говорит “приезжай сейчас”, – усмехнулась Анна. – Ань, ты издеваешься? – Почему же? Мои иночи на хрустальном столике. Выберите любой контакт, я бы даже сказала “любого пола”, но это будет уже неэтично. Позвоните и скажите “приезжай сейчас”. Через час у нас тут соберется клевая тусовка, никто не сможет отказать, даже подключенцы. – И ты готова остаться? – Конечно, Михаил Юрьевич! За это заплатили достаточно! Вы! – Я не... – При первых же знаках внимания я попросила оставить меня в покое, но нет, вы влезли в мою жизнь, выкупили долг бюро, развалив мои отношения просто потому, что решили, что они мне надоели. Отец ненавидит себя за то, что слабее... трусливее вас, как будто потерял право оставаться просто человеком после вашего визита. Мой круг, все мои контакты либо ушли в глухой