Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович. Страница 25

— Я из далеких краев.

— С окраины Санкструма?

— Еще дальше… — Что будет, если я признаюсь, что являюсь крейном? Как она отнесется к переселению душ? Что говорит на этот счет ее религия?

Она помолчала, затем мягко высвободила руку и сказала голосом, который вдруг потерял свою жесткость:

— Знаешь, если мы сегодня управимся как нужно, я хочу провести ночь на хорошем шелковом белье и мягкой перине. И не одна. Нет, далеко не одна…

Теплая волна захлестнула стремительно, перехватила горло, так, что в первое время я мог только хрипеть. Пришлось сделать паузу и набрать воздуха в грудь, чтобы слегка прийти в себя.

— Давай доползем до вечера.

Она отстранилась, замерла. Я замер тоже. Какой-то миг ее глаза изучали мое лицо, затем на губах заиграла усмешка.

— Ты прав, серый волк. Давай доползем до вечера! А сейчас мы вспрыгнем в седла и поскачем к порту!

Я вздохнул до того тяжело, что она все поняла: есть такие женщины, что способны читать мужские мысли. Их мало, но даже на Земле я с ними сталкивался.

— Ты… не умеешь ездить верхом?

— Там, откуда я прибыл, люди обычно ездят в каретах.

Ее лицо скривилось, на губах заиграла презрительная усмешка:

— Может, у тебя есть хворь, что не позволяет ездить верхом? Да-да, я слышала про таких мужчин… Каждые полчаса им нужно в кусты! А еще — х-хо! — плоть их не может восстать и остается вялой даже от самых умелых ласк!

Я сказал терпеливо:

— У меня нет простатита. Я просто не умею ездить верхом.

— Чушь! Прыгай в седло, я тебя обучу!

Прыгай в седло? Легко сказать. Я-то прыгну, и даже, возможно, перепрыгну, но отбитые ребра — это то, чего не могу позволить сегодня.

— С превеликой радостью, Атли, я приму от тебя уроки верховой езды. Но не сегодня. Боюсь, если мы начнем обучение сегодня, мы не успеем к вечеру в порт. Мы поедем в карете.

Она произнесла что-то на степном наречии, покачала головой, закатила глаза. Человек, не способный держаться в седле, был подобен для нее инвалиду.

Больше она не держала меня за руку. Мы приблизились к конюшням порознь.

У главных ворот комплекса конюшен — длинных одноэтажных бараков из красного кирпича — толпились придворные крысы, и я не придал этому значения, привык, что они кучкуются то здесь, то там, занятые пожиранием падали. Но толпа была изрядная, человек сто или более, и это должно было меня насторожить.

Не насторожило.

Из толпы стремительно выдвинулся мужчина, одетый с вызывающей роскошью — позолоченный багровый плащ, такой же камзол с голубой лентой через грудь, простроченные серебряными нитями штаны, пряжки на сапогах золотые.

По тому, как среагировал мой авангард, я понял, что мужчина — не последнее лицо в империи. Ему не заслонили путь к моей персоне, даже чуть-чуть отстранились. Мужчина приблизился, шпага на его боку колыхалась, нервно постукивая по замшевым голенищам сапог. Еще одна имперская регалия? Что-то вроде польского Щербеца или французского Жуаеза — знатных мечей своего времени?

Блоджетт позади заквохтал, и я понял, что дело пахнет керосином, но не успел среагировать. Мужчина, приблизившись на два метра, швырнул мне под ноги перчатку и возвестил благородным басом:

— Я Хэвилфрай, единокровный брат принца Мармедиона, которого ты оскорбил прилюдно! Он слаб и не способен отстоять свою честь! Я сделаю это за него. Я объявляю тебя, Аран Торнхелл, жалким трусом и негодяем и вызываю на бой. Здесь и сейчас!

И по выражению его тяжелого, исчерканного шрамами лица, и по деланно возмущенному голосу, и по неимоверно пафосной речи я понял — плевать он хотел на младшенького, полудурочного принца, его оскорбление лишь повод, чтобы вызвать меня на дуэль и пришить. Мои враги — совершенно неугомонны, ну просто спасу от них нет.

Принц Хэвилфрай ждал, положив руку на эфес шпаги.

Ситуация…

Они все подготовили как надо, мои недруги. Масса глаз, идеальный вызов на поединок, отказаться от которого в нынешней ситуации — невозможно. Если я сейчас дам принцу в челюсть и откажусь от поединка — меня не поймут. Вот просто — перестанут уважать и боятся. Я превращусь в труса и посмешище… Третий раз дворянин, архканцлер убегает от поединка чести, да это же смешно! Вдобавок, меня перестанет уважать Атли. Она отошла, отстранилась, смотрит прищурено, вот прямо сейчас оценивает… смелость серого волка! Своего… мужчины.

Я наступил на принцеву перчатку носком левого ботинка, и медленно, со вкусом вытер об нее подошву правого: вперед-назад, и так несколько раз, до тех пор, пока замшевая тонкая перчатка не превратилась в смятую пыльную тряпку.

Хэвилфрай смотрел на это, расширив глаза. Губы немо шевелились. Лет принцу было около тридцати, и, судя по резким чертам и шрамам, он обладал характером не в пример более крепким, чем Мармедион.

Тишина… Слышно только конское ржание. Все взгляды придворных — на мне, пока еще живом архканцлере несчастном.

Блоджетт промолвил над ухом вкрадчиво, голосом, из которого вдруг испарилось старческое дребезжание:

— Ваше сиятельство… Уклоняться не советую, ваше сиятельство. Не поймут. Если вы и теперь уклонитесь — это отразится на вашей репутации самым решительным и скверным образом.

Я понимал это слишком хорошо. А если я не уклонюсь, меня зарежут как барана. И даже если я протащу через Коронный совет указ о запрете дуэлей, меня не поймут и нарекут трусом, и моя репутация рухнет.

Думай, Торнхелл, думай! Наверняка есть лазейка, в которую можно юркнуть… Вот, хотя бы — отсрочить дуэль?

— Знакомы с дуэльным кодексом, Блоджетт?

— Разумеется, ваше сиятельство. Дуэльный кодекс Санкструма стар, и…

— Это я уже слышал. Можно ли отсрочить дуэль?

— Да, ваше сиятельство.

— Какой максимум?

— Максимум — на две недели, ваше сиятельство.

— И это не отразится на моей репутации? И не называй ты меня сиятельством, черт тебя дери!

— Только если вы после отсрочки сбежите или откажетесь от дуэли, ва… господин архканцлер.

Я сказал громко, чтобы голос мой донесся до всех:

— Я принимаю вызов! Дуэль состоится через две недели, как дозволяет великий и древний кодекс Санкструма! Пока же архканцлер слаб после путешествия по стране. Очень слаб и не может сражаться со столь умелым соперником, как принц Хэфилфрай.

Увидел, как глаза принца вспыхнули, как рука сжалась на эфесе так, что пальцы побелели и… расслабилась. Он знал дуэльный кодекс и не мог ему противиться.

Я поднял перчатку двумя пальцами, приблизился к принцу и, улыбаясь, затолкал ее за богато отделанный пояс. Затем улыбнулся, подмигнул Хэфилфраю, и едва сдержался, чтобы не похлопать его по щеке.

Две недели отсрочки.

Но только за две недели мне никак не научиться фехтовать.

За это время мне необходимо придумать что-то, что поможет победить в фехтовальном поединке принца Хэвилфрая.

Глава четырнадцатая

Недавно прошел дождь, и по улицам Норатора еще бежали ручейки грязи. Животы туч, казалось, были покрыты копотью, но небо уже светлело и вечернее солнце заглядывало в многочисленные прорехи, вылизывая мостовую золотыми языками. Сквозь зарешеченное оконце кареты я смотрел на городские улочки, а сердце тем временем выстукивало все убыстряющийся ритм. Я направлялся в ловушку, знал это, и ничего не мог поделать. Те, кто расставил ее, прекрасно понимали все алгоритмы моего поведения: «должен спасти…», «…идиотское благородство», «чувство дружбы…», «своих не сдаем…» и прочее. Это как в «Гамлете» — ты управляешь человеком, зная клапаны его души. Они знали мои клапаны, знали, куда и как нажимать, чтобы направить меня на однозначную смерть.

В разложенный пасьянс власти Санкструма карта архканцлера не вписывалась.

Впрочем, я уже не тот сопливый пацан, что был перенесен в Санкструм Белеком… Я научился убивать. И понял, что без жестокости и хитрости в этом мире я вряд ли уцелею. Но и жестокость, и хитрость я буду проявлять изредка, только тогда, когда нет у меня выбора, когда загнали в угол… Как вот с предстоящей дуэлью… Или — с Большой имперской печатью, которую необходимо получить, если я намерен сосредоточить в своих руках всю власть в стране.