Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович. Страница 29

Затем началось.

Лошади заржали, что-то проорал сержант Алых. Я услышал, как его рог пропел длинную призывную ноту. Просит помощи, но…

Втуне. Слишком далеко мы отъехали от Варлойна. Слишком далеко отъехали от казарм, где Бернхотт муштрует пополнение. В густых зарослях на обочине мелькнули силуэты конников…

Если удастся вырваться — никогда больше не буду ездить без передового патруля. И общее количество охранников нужно утроить.

Амара с руганью вырвала шпагу из ножен.

Карета затряслась, припустила, подскакивая, будто неслась вниз с горы. Я слышал как бранятся возницы. Впереди и сзади слышался нарастающий топот копыт.

— Туда! Туда! — проревел сержант.

Карета резко своротила с дороги, плеснули в окно зеленые ветви. Позади зазвенело, заскрежетало железо. Алые сшиблись с моими врагами. Сердце колотилось. Я не мог обуздать страх. Вынул собственную шпагу, бестолково взмахнул ею в тесноте кареты. В оконце мелькнули тени всадников — они ломились следом через заросли, и мы, все же, наконец изволили остановиться. На крышу кареты что-то грузно упало.

— А-а-а-а! — заорали на козлах. Тут же послышались чавкающие, тугие удары. Я с ужасом вспомнил, что возницы были из простых слуг, а значит, без доспехов.

— Приготовься, — на выдохе сказала Амара.

Дверцу кареты тряхнуло. Затем ее тупо сорвали с петель и отбросили. Луч света заслонила перекошенная рожа с возбужденно блестящими глазами. Молниеносный выпад Амары пронзил рот и небо врага. Она отбросила мертвеца ударом сапога. Еще один человек сунулся внутрь — и получил каблуком в нос.

Мое сердце прыгнуло к горлу. За спиной в дверцу стукнуло несколько раз, я отпрянул, и вовремя — лезвие топора врубилось в дверцу в вихре щепы. Топор суетливо высвободили, в щели сверкнуло солнце. Я извернулся, ткнул в щель шпагой и услышал матерный вскрик.

Амара дернула меня за рукав:

— Наружу, Торнхелл! Скорей!

Я выбрался следом, выкатился на тесную лужайку, едва не упал, заслонившись рукою от яркого света. Амара впереди, присев, рубила подпругу под чьим-то конем. Сбоку надвинулась огромная тень — но это был один из Алых, чей плащ превратился в кровавые лохмотья. Он прикрыл меня сбоку, сшибся сразу с тремя, что-то крича.

Битый Нос, бросив к лицу ладонь, метнулся ко мне, вращая топор, но я, памятуя наставления Амары, хлестнул его кромкой шпаги по ногам. Он отнял кровавые пальцы от носа и заорал. Я хлестнул его по глазам, добил уколом в шею, под кадык.

Алый рубился с тремя. Мне показалось, он весь облит кровью. Я возжелал помочь, дурень, но вскрик Амары предупредил — я бросился на колени, затем — опрокинулся на бок, откатился под карету, а там, где только что стоял — уже топтали каменистую землю подкованные копыта. Я вытянул шпагу и без жалости уязвил острием ногу лошади, угодив под бабку. Всадник заорал непотребное, а раненное животное перестало слушаться, унеслось куда-то. Тогда я рискнул выбраться. В схватке от меня уже есть толк, но — небольшой, совсем небольшой.

У задних колес валялся один из возниц, другой свесил с крыши размозженную голову.

Амара дралась с двумя — конным и пешим, вернее, тем, кого она хитро вышибла из седла, подрезав ремни подпруги. Оба были в панцирях, к счастью, ноги не защищены поножами. Я подбежал к коннику со спины, хлестнул по ноге лезвием шпаги, и, когда подлец, ахнув от боли, выпустил повод и немного накренился в седле — ударил в шею. Если алгоритм сработал один раз, почему бы не повторить его, верно?

Рябая ведьма атаковала своего противника, выбила меч из руки хитрым обводом, тоже, не мудрствуя, заколола в шею. Оглянулась на меня, глаза — безумные.

— Торнхелл! Бежим!

Вдали пропел рог: «вжиу-у-у!». Покончив с Алыми, враги намерились взяться за нас.

Нет времени распрягать лошадей кареты или ловить тех, что под опустевшими седлами — вон, как носятся, обезумели от боя… Это только в кино можно ухватить первую попавшуюся лошадь в пылу схватки и ускакать на ней к чертовой матери. В реальной жизни — я уже знаю это по наставлениям Амары — чужой конь заартачится и постарается скинуть седока.

Мы сыпанули по кустам куда-то в сторону побережья. Я отчаянно пытался побороть страх. Лошади топали копытами уже близко. Мне казалось — голову мою развалят так же, как и вознице. Это ведь просто сделать на скаку — один лишь раз взмахнуть топором…

Амара оглянулась, до крови закусив губу. Выматерилась страшно. Я поддержал.

Шансов уцелеть, даже среди деревьев и кустарников, у нас не много. И на этот раз меня хотят именно убить, про плен и речи нет. Что ж, я мог предусмотреть и это, особенно после прозреца, и увеличить охрану. Но чем больше охраны — тем больше твой кортеж привлекает внимания, тем сильнее ты на виду, а как раз на виду мне быть не особенно хотелось.

Я пыхтел и хрипел. Лошади били копытами все ближе; судя по звукам, наши загонщики рассыпались дугой.

— Кто… они? — Почему-то ответ на этот вопрос я хотел услышать перед смертью.

Амара хлестнула по мне взглядом.

— Рыцарская выправка… Разве ты не заметил?

Да не умею я подмечать такие мелочи, ох! Я из другого мира! Значит, рыцари, то есть — какая-то из фракций снова принялась за старое: устранить архканцлера и наследника престола любой ценой.

— Хо! — вскричала Амара вдруг и махнула рукой перед собой. — Туда, Торнхелл, быстрей!

Я присмотрелся: ветви заслоняли обзор.

— Что там?

— Часовня-развалюшка. Очень старая. Я совсем забыла о ней… Наддай, Торнхелл, наддай!

Вот как? Оказывается, ты не только Санкструм, но и окрестности Варлойна знаешь неплохо?

Но даже остатки стен будут нам кстати: чтобы преодолеть их и добраться до нас, противники наши вынуждены будут покинуть седла.

Густые заросли раздались, под ногами захрустело. Впереди над грудами битого рыжего кирпича возвышались оплывшие стены с почерневшими остатками деревянных стропил. Когда-то на них громоздился шатер кровли — а теперь лишь обломки досок перекрытий торчат, как голодные ребра, да кое-где виднеются еще красноватые обломки черепиц.

Над часовней-развалюшкой вился голубоватый венчик дыма.

Арочный вход был до половины завален кирпичом. Мы вскарабкались, помогая друг другу, спустились и оказались в притворе — преддверии храма. Еще одна груда кирпича, и мы внутри, среди четырех осыпавшихся, но вполне себе высоких стен с проемами узких окон на высоте моего роста.

Мы остановились, тяжело дыша. Под остатками крыши дымили три костра, вокруг которых стояли, насторожившись и выставив блестящие ножи…

— Дети! — воскликнула проводница.

Дети и подростки… Бездомные оборвыши, с блестящими глазами молодых волков. Девочки и мальчики. Чумазые, страшные… опасные. Их было около двадцати человек.

— У них ножи, — выдохнула Амара.

И не только ножи — вилы, какие-то косы на рукоятках, топоры… Не какие-нибудь деревянные мечи игрушечные, нет, все серьезно…

Из огня да в полымя! Повезло наткнуться на банду подростков. Откуда они тут? Почему они тут?

Топот приближался. Пропел азартно охотничий рог. Я сжал взмокшей ладонью рукоятку шпаги. Вперед — или назад, Одиссей? Куда грести? К Сцилле или к Харибде?

Вперед выдвинулся паренек — приземистый, но плотный, кажется, хотя лицо перепачкано сажей — начавший уже бриться. В одной руке его был ножик, в другой — сухарь. На ногах какие-то жуткие, перемотанные веревками, чтобы подметки не отваливались, сапоги на десять размеров больше.

— Эй, а я ж тебя знаю! Ты этот… ты новый архканцлер, вот ты кто! Торн… хелл! Ты хороший человек! Ты хочешь всем добра. Я грамотный, читал про тебя в газете. У нас твой портрет всем показывали, трепались, что ты — главный враг. Эй, ребята, это же новый архканцлер!

— Точно, точно! — загомонили остальные. — Архканцлер и есть! Хочет всем добра!

Добра? Значит это — союзники. Нет времени выяснять!

Манипулировать подростками — скверная штука, но что мне еще остается? Это далеко не дети цветов, это молодые волчата, способные перегрызть глотку матерым волчищам. У них есть оружие, и они — я просто уверен — уже пускали его в ход.