Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович. Страница 9

— Это правда, то, что вы говорите, г-государь?

— Таренкс Аджи сам сказал мне об этом. Перед тем, как приказать меня умертвить. Меня спас хогг, Шутейник, мой друг. Я уцелел чудом. Многие вещи, со мной случившиеся, я могу назвать только чудом. Но кое-чего я добился самостоятельно. Например, архканцлером стал.

Блоджетт помолчал, начал идти уже не столь уверенно, шаркая; в походке проявился возраст.

— Коварный обман Простых… Вот, значит, почему из вас создали к-крейна…

— А Таренкс Аджи, вдобавок, устранил Торнхелла — так он думал, по крайней мере — из гонки за престол.

— А мы думали… Мы не понимали — зачем? То есть мы понимали, что крейном легко управлять, но…

Легко управлять! Хе. Вот ты и проговорился. Вы, фракция Великих, полагаете, что мной действительно можно манипулировать. Вы, конечно, понимаете, что абсолютной марионеткой я не буду, но, поскольку не ведаю местных реалий, по незнанию буду поддаваться на манипуляции, ну и конечно опасность разглашения приписок Растара…

— Но Белек — он был искренний радетель Санкструма. Он обманул Аджи и Простых. Он зачерпнул нужную душу. Я знаю толк в управлении. По крайней мере, в своем мире.

Он бросил на меня долгий задумчивый взгляд, затем кивнул: мои слова были созвучны его мыслям, оценке моей личности, моего «я».

— Значит, Белек играл против Таренкса Аджи?

— Как минимум — не доверял. Хотя Аджи опутал его баснями о патриотизме. Признаться, даже я изначально полагал его лидером тех самых Спасителей.

Блоджетт надолго замолчал.

Местная архитектурная мысль не додумалась еще до регулярных парков, то есть парков с идеальной планировкой, как при европейских дворцах вроде Сан-Суси. Парк Варлойна представлял собой обычный, хотя и более-менее ухоженный лес с хаотично набросанными дорожками, лавочками и беседками. Где-то здесь бегал свирепый вепрь Жоо, и, возможно, охотился адоранский тигр-людоед, но под охраной алебард Алых мы с Блоджеттом могли спокойно прогуливаться.

Тропинка огибала маленькую поляну, на краю которой притулилась деревянная, перекошенная, крытая какими-то жуткими ветками избенка; сквозь черноту ее бревен проступал уже серый цвет — что значило: строение очень, очень старое. На земляной утоптанной площадке перед крыльцом преклонили колени три мальчика в черных камзолах. Лица у них были торжественные, замкнутые, губы — поджатые, подбородки — выпяченные. Рядом высились двое крупных мужчин в парадных надраенных доспехах и лысый старик в какой-то жуткой хламиде, сшитой из мелких ошметков разных тканей, похожих на разноцветные осенние листья. Старик что-то бубнил, поводя над головами мальчиков кроваво блестящим мечом.

Сначала я решил, что стал свидетелем казни, однако Блоджетт, проследив мой взгляд, молвил проникновенно:

— Святой отшельник во славу Ашара, живет тут уже двадцать лет! В Варлойне самые святые и самые старые отшельники, г-государь! В парке их живет восемь человек! Больше, чем в имении иного герцога либо барона! Из них пять актеров, конечно, но трое — настоящие подвижники! А этот, Мариокк, самый старый! Лет ему около семидесяти. И лишь ему дозволяется переводить мальчиков-пажей в ранг королевских оруженосцев! Конечно, вчера случилась страшная д-драма, однако назначенный на сегодня ритуал перевода должен быть проведен, ведь жизнь продолжается, что бы ни случилось — так заповедовал Ашар!

Санкструм до боли напоминал Землю времен упадка Средневековья и начала Нового времени. Примерно тогда среди богачей Европы расплодилась идиотская мода заводить личных святых отшельников на своих землях. Самые удачливые богачи умудрялись отхватить настоящих подвижников, основной же массе приходилось довольствоваться нанятыми актерами, которые годами, а иной раз — десятилетиями проживали в халупах или рукотворных пещерах, состоя на полном довольствии господина. На отшельников ходили смотреть как на зверушек в зоопарке, надеясь почерпнуть от них святости. Что-то вроде глупейшего карго-культа, если учесть, что большинство отшельников были нанятыми лицедеями.

Я вздохнул. Восемь нахлебников! Целых восемь. Надо будет попросить ведомости на их довольствие. Собственно, надо прошерстить все ведомости на довольствие всего обслуживающего персонала дворца.

Мы остановились на краю поляны. Мариокк продолжал бубнить. Наконец он поочередно плавно опустил меч на головы и плечи пажей и знаком велел им подняться. Новорожденные королевские оруженосцы поднялись, и святой отшельник отвесил первому крепкий подзатыльник:

— Помни!

Второй и третий мальчики получили по такому же чувствительному удару. И дважды Мариокк повторил «Помни!». На Земле подобным подзатыльником оканчивалось посвящение в рыцари в некоторых государствах. В Санкструме, стало быть, подзатыльники раздавали только оруженосцам при финале инициации. Страшно представить, что делали при посвящении рыцарю, может, давали пару весомых оплеух. Что там говорит местный рыцарский кодекс?

Мало кто знает, что все рыцарские кодексы были написаны умными людьми, зачастую священниками, стремившимися ввести вооруженных разбойников, каковыми были рыцари, в моральное русло и подчинить центральной власти — духовной и светской. Рыцарские кодексы — что-то вроде кодекса Бусидо для самураев. Пока есть рыцарство — нужен свод правил, которым управляется это самое рыцарство. Придется пересмотреть эти правила, если я хочу получить крепкую центральную власть.

Мариокк скользнул по мне безучастным взглядом, прищурился, уткнув меч в землю. Его круглое потное лицо, его багровая плешь казались мне смутно знакомыми. И голос этот — «Помни!», вроде бы я слышал его когда-то. Черт его знает, где видел… Черт знает, где слышал. Может, он забредал во дворец — хотя имеет ли на это право?

Я вышел за пределы полянки. Блоджетт вскоре нагнал меня; правая рука его творила Знак Ашара. Он и правда верил, что это место, полянка эта с лысым Мариокком, похожим на проросток поганого гриба в обрамлении разноцветной осенней листвы — место силы, место святости и вот прямо сейчас он ее сподобился.

Местная психология, ничего не поделаешь. Будем искоренять.

Я проговорил спокойно:

— Вы и ваша фракция пытались меня убить, так ведь?

Глава четвертая

Он не стал отрицать, сказал просто:

— Узнав о подмене Торнхелла к-крейном, мы настоятельно пытались убить вас, пока вы ехали к Норатору. Мы не хотели Торнхелла, но еще меньше мы не хотели крейна на троне!

— Не хотели Торнхелла? — Я удивился.

— Нет, государь. Однако среди отпрысков Растара он показался нам злом наименьшим, и Великие сделали на него ставку. Вы видели Хэфилфрая и Мармедиона…

— Один тупой и жестокий забияка, другой — кретин.

— Да смилуется над их д-душами Ашар, но это правда! Оба они не годились на трон Санкструма. Они… слабы. Они… да не прозвучат мои слова кощунством! — еще хуже, нежели сам государь Экверис Растар! Они добили бы Санкструм так же верно, как сделал бы это Варвест, взойди он на п-престол.

— Варвест?

— Он религиозный фанатик! Уж-жасный фанатик! Он целиком п-под контролем адоранской курии Ашара, они опутали его с малолетства. Руки его и разум его — Адора, и он сделает так, как велит адоранский клир и адоранский же император.

— Марионетка.

— Да, государь, м-марионетка. Итак, мы стре…стремились умертвить вас еще во время вашего пути по стране. Затем… Стрела из парка. И яд в пище…

Я вздрогнул.

— О, яд — тоже вы?

— Простите, государь. Я признаюсь в этом… надеясь на понимание и сочувствие… И на прощение!

Хитрец. Ты признался в этом тогда, когда решил, что полностью меня изучил, что я просчитываемая величина. Хотя отчасти — это правда. Я не стану тебя казнить или подвергать гонениям. Ты мне нужен.

— Вепря тоже вы выпустили?

— И т-тигра. И кровавого опасного кота! Чтобы парк опустел и наш с-стрелок… вы знаете его, это первый ключник нашей фракции Лонго Месафир — мог занять удобную позицию… Мы посчитали, что крейн на посту — креатура Простых либо Умеренных и не намеревались оставлять вас в живых, полагая злом еще более страшным, нежели Хэвилфрай и Мармедион. Признаться, я был шокирован, когда увидел, что кот у вас обжился… И что вы не погибли от яда… Примерно тогда я понял, что вы непростой человек. И было принято решение… к вам присмотреться.