Соня и ведьма (СИ) - Тараторина Даха. Страница 31
— Но ещё и прослежу, чтобы вы к нашей девочке близко не подходили, — невозмутимо продолжила она. — Сонечка добрая, милая и трудолюбивая. Как золушка. А каждой золушке, молодые люди, нужна добрая фея. У меня и волшебная палочка есть, — старушка выразительно стукнула битой по кастрюльке. Из недр посуды булькнуло.
Я не решилась влезать в разговор: когда волшебная палочка твоей крёстной — это бейсбольная бита, лучше не оспаривать её статус.
— Я вас понял, уважаемая, — безропотно согласился Кир, первым подходя к выбывшему из строя заключённому, чтобы закончить начатое и венуть беглеца под замок.
— Что, молодой человек, язык проглотили? Вы заказывали компот? — поманила старушка рыжего. Хотели? Ну так вот он, — она пнула кастрюльку, от чего с неё съехала крышка. Назвать содержимое компотом не поворачивался язык: сухофрукты вперемешку с орехами и хлопьями овсянки, в которую, видимо, изначально и были добавлены, залитые кипятком из-под крана. Но магический приказ Дэна не уточнял качество блюда, так что, видимо, кулинарных способностей старушки оказалось достаточно. Она мстительно поймала рыжего за рукав: — Ну так угощайтесь!
— Ффафибо, я поуфынал, — выкрутился он и предложил, уже не надеясь, что колдовство сработает: — Фли бы фы, а?
— Леди, молодой человек, никогда не идут туда, куда посылают! — с достоинством сообщила старушка. — Исключительно туда, куда захотят сами!
Вот только зря мы решили, что проблемы на этой позитивной ноте закончились. Дядя Толик, то есть, заключённый Иммануил оказался живуч и упрям. Он приподнялся, недоумённо посмотрел на отекающую физиономию Дэна, лохматого Кира, Евдокию Абрамовну с битой наперевес и заключил, поражаясь собственному выводу:
— Да вы все здесь сумасшедшие! Чтобы меня победили какие-то психи?! Нет уж! Убью вас всех. Вы все умрёте!
Он набрал в грудь так много воздуха, что слегка посинел. Начал кричать тихо, но быстро увеличивал обороты. Кирилл наклонился и сощурился, точно сопротивлялся ветру, Ден схватился за челюсть, опасаясь, что её снесёт отдельно от остального туловища, я присела на корточки, закрываясь воротником объёмной куртки, но и сквозь него вопль долбился в барабанные перепонки, мешая слышать собственные мысли.
Неужели нам всё-таки придётся его убить?
— Значит, умру молодой и красивой! — заявила Евдокия Абрамовна и, ухватившись за биту двумя руками, опустила её на голову крикуна.
— Это решительно пора заканчивать. Простите, уважаемая, но, думаю, на своём веку вы видели и не такое, — Кирилл за волосы приподнял голову дяди Толика, будто собирался перерезать ему шею, кивнул рыжему: — Дэн, тару.
Тот понимающе выплеснул компот и подпихнул кастрюлю. Оказалось, что вырвать душу не так уж и сложно. Каких-то полминуты в тишине и сосредоточенный, напряжённый Кир извлёк из горла дяди Толика съёжившийся светящийся комочек. Нели болезненно сжалась, заставив задрожать и меня.
Это так легко. Так просто. Полминуты — и вся суть, вся сила, воспоминания и чувства отделяются от тела, чтобы навечно быть запертыми… ну, в нашем случае, в кастрюле из-под компота.
— Да, — сохраняя видимость спокойствия, подтвердила Евдокия Абрамовна. — Я на своём веку видела и не такое. Но я сейчас всё равно упаду в обморок и, будьте так любезны, приводите меня в себя не пошлым нашатырём, а нюхательной солью. Флакончик на груди. И не забудьте вернуть кастрюлю. Помытую!
После чего пенсионерка театрально приложила запястье ко лбу и рухнула на меня.
Приводить в себя Киру и Дэну пришлось уже нас обеих.
Глава 12. Чужестранка
Они мелькали за стеклом, отражаясь в очках. Потерянные светлячки фонарей, тёплые огни в квадратах рам, в которых, зевая и отключаясь на ходу, колыхались незнакомые тени. Свет множился, разбиваясь на миллиарды искр в дождевых каплях, падал на асфальт, тонул в лужах и снова рождался, чтобы, отразившись от дрожащей рябью поверхности, взлететь и стать частью золотого потока, тонущего во мраке холодного осеннего утра.
В наушниках гудела чужая, незнакомая музыка. Совсем не та, которую хотелось услышать. А какая — та? Кто бы знал! Я прижалась лбом к холодному окну и стукнулась, когда троллейбус резко свернул на кольцо и подпрыгнул, выбираясь из ямки.
Я снова и снова возвращаюсь туда. В место, где мне не слишком-то рады, где для меня нет дела, где я лишь бегаю туда-сюда с кипой бумаг, одинаково скучных независимо от того, оформляются ли они в магической конторе или в обычной.
Но я снова и снова возвращаюсь.
«Так не нужно, — прошептала Нели доставучим голоском, убеждающим проспать зов будильника. — Нам там никто не рад. Прекрати это. Разорви никому не нужную связь. Давай вместе освободимся от прошлого»
И что же? Сбежать? Кир не оставит нас в покое. Стоит ему вспомнить о ведьме, спрятавшейся где-то внутри новой сотрудницы, его лицо становится пустым, как у мертвеца. Черты сглаживаются, намёк на неуклюжую, мальчишескую улыбку, которую он подарил мне во время странной тихой прогулки, бесследно исчезает. Он становится палачом, а не… не кем-то, о ком можно думать, рассматривая съёжившиеся от холодного дождя фонари.
«Его это тоже мучает. Брось всё. Освободи его. Меня. Всех нас. Просто отпусти прошлое за нас обоих».
И остаться с тобой наедине? Запертыми в одном больном мозгу? Сходить с ума годы и годы до тех пор, пока не поверю, что ты — лишь плод воображения? Внутренний голос, раздвоение личности? Ты правда хочешь этого?
В окне отразились чужие напряжённые губы, искривлённые горечью:
«Я просто хочу, чтобы пытка закончилась. Камень разбился, но я так и осталась в тюрьме. Ты стала лучшей версией заключения, малышка, и даже не осознаёшь этого»
Неправда! Это ты пытаешь меня. Кричишь, просыпаясь от наших общих кошмаров, стряхиваешь с моей кожи свой пепел, согреваешь в горячей ванне моё тело от холода, который истязает тебя! Это ты палач, а не я!
Фары встречной машины пронзили отражение высокомерной бледной женщины. Видит ли её кто-то, кроме меня? Или дремлющему над дешёвым детективом соседу стекло показывает лишь задумчивую кучерявую блондиночку в дурацких круглых очках? Способны ли мы с Нели разделиться или сплелись, как пряди косы? Наверное, я могла бы раствориться в ней, как крохотный ручеёк, впадающий в бурную реку.
«Нет, малышка. Не могла бы. Без меня ты снова станешь собой. Перестанешь видеть сны, значения которых не понимаешь, вечно мёрзнуть и пить отвратительно горький кофе. Выдай меня колдуну. Ты ведь поэтому снова и снова возвращаешься на работу. Боишься, что однажды я стану слишком сильна, что меня придётся вырвать, как сорняк. И тянешь, потому что вместе со мной исчезнет и это прекрасное чувство — власть. Сила и магия, которые ты хлебнула. Поэтому тянешь, верно?»
Я рассмеялась, разбудив соседа с детективом. Тот недоумённо покосился, перевернул мягкую страницу и заклевал носом уже над ней.
Ты слишком мало доверяешь людям, Нели.
«Мало? — удивилась она. — Я совсем им не доверяю. Те, кого я считала семьёй, отправили меня на костёр»
Я очертила лицо женщины, которое знала уже лучше своего. Линии на запотевшем стекле спутались, как притоки реки, перемешались, следуя рисунку острого подбородка, тонкого носа и высоких скул. Это было давно, Нели. В прошлой жизни. Теперь у тебя новая.
«Но это твоя жизнь! Я отнимаю её у тебя! Ты должна меня ненавидеть!»
Но это не так. Я не ненавижу тебя. Я тебе… сочувствую.
Если бы могла, она демонстративно ушла бы, хлопнув дверью. Но ни двери, ни возможности уйти у ведьмы не имелось.
«Почему ты сочувствуешь мне?»
Потому что знаю тебя так же близко, как саму себя. Потому что давно забыла, каково это, когда есть, с кем поговорить. Потому что ближе тебя у меня никого нет. Кажется, мы стали подругами, Нели.
Она собиралась саркастически расхохотаться или издевательски закатить глаза. Наручные часы невыносимо громко тикали, пока она раздумывала. Но вместо этого она недоверчиво, печально хмыкнула. Уголки напряжённых губ чуть дрогнули, но усилие воли удержало их на месте, чтобы ответ прозвучал как можно строже: