Весь этот свет - Макгвайр Джейми. Страница 10

– После вчерашнего вечера его тетя и дядя, возможно, говорят то же самое про нашу семью. Уверена, вся округа слышала вашу ссору.

– Прости. Я не подумал.

– Главным образом солировала мамочка, – проворчала я.

– Мы оба отличились.

– Вчера вечером он осадил Пресли.

– Парень, избивавший дерево? Погоди-ка. В каком смысле «вчера вечером»?

Я сглотнула.

– Мы сходили в кафе «У Браума»… после того как мамочка вернулась домой.

– Так, – сказал папа, – понятно. И он вел себя прилично? В смысле, не пытался ударить Пресли или что-то в этом духе, правда?

Я хихикнула.

– Нет, папа.

– Извини, что не зашел к тебе сказать спокойной ночи. Мы поздно легли.

Кто-то постучал в дверь: сначала три раза, потом еще два.

– Это он? – спросил папа.

– Не знаю. Мы не договорились о каком-то конкретном времени, – ответила я, глядя, как папа идет к входной двери. Он резко выдохнул, потом взялся за ручку и открыл дверь. На пороге стоял Эллиотт, чистенький, только что из душа, отчего его волнистые волосы влажно поблескивали. Обеими руками он держал свой фотоаппарат, хотя тот висел у него на шее на ремешке.

– Мистер, э-э-э…

– Кэлхун, – сказал папа, энергично пожимая Эллиотту руку. Он повернулся ко мне. – Ты, кажется, говорила, что вы познакомились вчера вечером? – Он посмотрел на Эллиотта. – Ты даже не узнал ее фамилию?

Эллиотт застенчиво улыбнулся.

– Наверно, я немного нервничаю, встретив вас.

Папа посмотрел на него с теплотой и заметно расслабился.

– Ты знал, что ее первое имя Принцесса?

– Папа! – зашипела я.

Отец мне подмигнул.

– Возвращайся домой к ужину.

– Да, сэр, – сказал Эллиотт, делая шаг в сторону.

Проходя мимо папы, я быстро чмокнула его в щеку, потом вслед за своим новым другом спустилась с крыльца и вышла за калитку.

– Уже так жарко, – заметил Эллиотт, утирая испарину со лба. – Погода этим летом будет отвратительная.

– Ты рано пришел. Какие у тебя планы? – спросила я.

Он слегка подтолкнул меня локтем в бок.

– Проводить время с тобой.

– А как насчет фотоаппарата?

– Я подумал, сегодня мы могли бы прогуляться до ручья.

– Чтобы?..

Он поднял повыше фотоаппарат.

– Пофотографировать.

– Ручей?

Эллиотт улыбнулся.

– Увидишь.

Мы двинулись на север, в сторону кафе «У Браума». Не дойдя до него, мы свернули на боковую улицу, покрытую не асфальтом, а гравием и красноватыми камешками, и прошли около мили по направлению к Глубокому ручью. Ручей был узкий, в некоторых местах не шире десяти футов, так что, разбежавшись, я вполне могла бы его перепрыгнуть. Эллиотт вел меня вдоль берега, пока наконец не нашел особо понравившееся ему место.

Он перестал разговаривать со мной и принялся щелкать фотоаппаратом. Эллиотт быстро сделал снимок, проверил настройки, потом сделал еще несколько кадров. Понаблюдав за ним с час, я стала бродить вдоль берега сама по себе, ожидая, пока Эллиотт не удовлетворит свою страсть к фотографиям.

– Прекрасно, – сказал он наконец. – Идем.

– Куда?

– В парк.

Мы пошли в сторону Джунипер-стрит, по дороге завернули в кафе «У Браума» и купили холодной воды. Я прижала большой палец к плечу, сильно нажала и отняла руку. На коже осталось белое пятно, которое постепенно покраснело.

– Солнечный ожог? – спросил Эллиотт.

– Я вечно обгораю в июне. Один раз сгорю – и готова к лету.

– Я бы не был так уверен, – поддразнил меня Эллиотт.

Я с завистью поглядела на его бронзовую кожу. На вид она казалась мягкой, и мне захотелось к ней прикоснуться. От этих мыслей мне стало не по себе, потому что прежде я ни о чем подобном не думала.

– Нужно натереть тебя солнцезащитным кремом, а то ожоги будут болеть.

– Неа. Ничего со мной не случится, увидишь.

– Что я увижу?

– Я просто имела в виду, что со мной все будет хорошо, – буркнула я, сталкивая Эллиотта с тротуара.

Пряча улыбку, он толкнул меня в ответ. Я потеряла равновесие, наклонилась к забору, так что моя блузка зацепилась за торчащий кусок проволоки, и тонкая ткань порвалась. Я вскрикнула, а Эллиотт бросился ко мне, протягивая руки.

– Осторожно!

– Я застряла! – воскликнула я, сгибаясь пополам и одновременно цепляясь пальцами за сетку, чтобы не упасть и не порвать блузку еще больше.

– Есть, – сказал Эллиотт, отцепляя мою блузку от забора. – Почти получилось. Извини, это было очень глупо с моей стороны.

Отцепив край моей блузки от проволоки, Эллиотт помог мне выпрямиться. Я оглядела прореху на ткани и нервно рассмеялась.

– Все в порядке. Я такая неуклюжая.

Эллиотт поморщился.

– Это я болван, толкнул девушку.

– Мне не больно.

– Да, знаю. Просто… мой отец иногда выходит из себя и теряет над собой контроль. В такие моменты я думаю, всегда ли он был таким и, если нет, почему стал так себя вести. Не хочу быть похожим на него.

– Мамочка тоже постоянно устраивает сцены.

– Она бьет твоего папу?

Я покачала головой.

– Нет.

На скулах Эллиотта заходили желваки, затем он повернулся к парку и жестом предложил мне следовать за ним. Несколько кварталов мы прошли в молчании, пока не услышали вдали смех и веселый писк малышей.

Парк Битл пребывал не в лучшем состоянии, но все равно его наполняло множество маленьких представителей рода человеческого. Я гадала, как Эллиотт будет фотографировать, ведь в каждый кадр непременно попадет чумазый, сопливый карапуз, но мой спутник каким-то неведомым образом находил красоту в ржавых бочках и покосившихся качелях, на которых никого не было. Спустя час мамочки и няньки начали отлавливать детей и звать их к грузовичкам, чтобы накормить обедом. Через несколько минут мы остались одни.

Эллиотт предложил мне покачаться на качелях, и я присела на пластиковое сиденье. Он оттянул качели назад, потом сильно толкнул вперед и пробежал подо мной, когда конструкция взлетела вперед и вверх.

Он вскинул фотоаппарат, но я закрыла лицо рукой.

– Нет!

– Фото выйдет хуже, если будешь упрямиться.

– Мне просто это не нравится. Пожалуйста, перестань.

Эллиотт опустил камеру и покачал головой.

– Это странно.

– Ну, значит, я и сама странная.

– Нет, просто… Это если бы заходящее солнце пожалело о том, что оно так прекрасно.

Я качалась на качелях, плотно сжав губы, чтобы не улыбнуться. И вновь не понимала, то ли Эллиотт делает мне комплимент, то ли у него просто необычный взгляд на этот мир.

– Когда твой день рождения? – спросил он.

Я нахмурилась, застигнутая врасплох.

– В феврале… А что?

Он фыркнул.

– Какого числа?

– Второго. А когда у тебя день рождения?

– Шестнадцатого ноября. Я Скорпион. А ты… – он поднял глаза к небу, очевидно, подсчитывая в уме. – О, ты Водолей. Знак воздуха. Очень загадочный.

С моих губ сорвался нервный смешок.

– Понятия не имею, что бы это значило.

– Это значит, нам следует держаться далеко, очень далеко друг от друга, если верить моей маме. Она любит такую ерунду.

– Астрологию?

– Ага, – ответил Эллиотт.

Казалось, ему неловко делиться такими пикантными подробностями своей жизни.

– Разве чероки верят в астрологию? Прости, если задаю глупый вопрос.

– Нет, – он покачал головой. – Это просто для развлечения.

Эллиотт сел на соседние качели и, ловко перебирая ногами по земле, стал раскачиваться. Затем он потянул за цепь, на которой держалось сиденье моих качелей. Я тоже стала отталкиваться ногами и уже через несколько секунд взлетала так высоко, что конструкция подпрыгивала, когда я достигала высшей точки траектории. Я выпрямляла ноги, тянулась мысками к небу, и меня охватил тот же детский восторг, который я испытывала в раннем детстве.

Наконец мы стали раскачиваться медленнее, и я заметила, что Эллиотт за мной наблюдает. Он протянул руку, но я колебалась.

– Это ничего не значит, – сказал он. – Просто хватайся.