Сущий дьявол - Хармон Данелла. Страница 20

Персики. Бросить бы их в чашку, обвалять в сахаре и сливках и вылизать дочиста. Персики… Он хотел ее. Здесь, сейчас. Дрожащими пальцами он дотронулся до лифа ее платья. Он ощутил, как застучала кровь у него в ушах, и прижал два пальца к брови, ужаснувшись тому, что он способен совершить святотатство, зная, что она сейчас беспомощна.

«Смотри на нее, Деймон! Соблазни ее, но, ради Бога, не насилуй».

Она казалась такой хрупкой, нежной и очаровательной…

Хрупкой, как нарциссы, как фарфор, как те изящные чашки, которые он разбил в припадке гнева. Нежной, как исходящий от нее аромат персиков. Кровь отчаянно стучала в висках. Он ненавидел хрупкость, равно как и нежность, потому что хрупкость подразумевает слабость, а если ты слаб, ты ничего не стоишь. Ему хотелось изгнать из жизни все это, уничтожить и подчинить себе.

Покорить ее. Сейчас. И он почувствовал, как его восставшая плоть распирает брюки.

«Проклятие, ну возьми же ее!»

Он схватил стоявшую на столе уже наполовину опустошенную бутылку бренди и дрожащей рукой наполнил свой стакан, умудрившись при этом не расплескать ни капли. Вот же она, лежит перед ним, на его кровати, словно подношение…

Деймон направился было к ней, но тут же, грязно выругавшись, развернулся и запустил стаканом в стену, Стакан словно взорвался, разлетевшись мелкими брызгами.

С кровати донесся стон. Деймон так и замер с вытянутой рукой. Обернувшись, посмотрел на кровать.

Гвинет лежала в той же позе. Голову на подушке обрамляли растрепанные золотистые волосы, лиловые юбки облепили аппетитный изгиб ее бедра, а одна рука была по-детски прижата к виску. Ее чуть затуманенные фиалковые глаза смотрели на него.

— Зачем вы разбили стакан, Морнингхолл?

Он почувствовал себя ребенком, которого застали на месте преступления. Краска залила его лицо, сердце учащенно забилось. Выпрямившись, он угрожающе шагнул к ней, сжимая кулаки.

— Потому что я люблю разбивать вещи, — вызывающе сказал он.

— Зачем?

— Мне так нравится.

— Понятно.

— Ничего вам не понятно! А сейчас, коль вы очнулись уже, извольте убраться к черту с моего судна, пока я не разбил еще что-нибудь!

Он грозно смотрел на Гвинет, и у нее не было иллюзий относительно того, куда он направит свою разрушительную силу. Весь его вид — гнев, причин которого она не понимала, сжатые кулаки, мрачное лицо и эти дьявольские глаза со зловещим блеском — был весьма красноречив. Красив, опасен и немилосерден. Гвинет почувствовала страх.

Но другие чувства перебороли этот страх.

Опершись на локоть, она приподнялась, и ее губы сложились в насмешливую улыбочку.

— А чем это вы так потрясены, лорд? Даже расстроены. Неужто вас обеспокоило состояние моего здоровья? А может быть, до вашего каменного сердца дошло наконец-то, в каких кошмарных условиях содержатся несчастные, заживо погребенные в преисподней под вашими ногами?

— У меня нет сердца.

— Почему же, оно есть. Только очень недоброе. Холодное как могила — и с гнильцой.

Выражение гнева на его лице сошло на нет, оно стало каменно-бесстрастным.

— Весьма выразительно сказано. Вам следовало быть поэтессой.

— А вам следовало бы испытать чувство стыда, Морнингхолл. Мне стыдно подумать, что я, как и вы, причисляю себя породе людей, настолько я потрясена и возмущена тем, что видела!

Он налил в стакан бренди.

— А вас увиденное не шокирует? — спросила Гвинет.

— Вы же сказали, что у меня недоброе сердце.

— Ради Бога, скажите, как можете вы спокойно говорить и не испытывать сострадания и жалости к людям, которые у вас под ногами — совсем рядом — живут в страшных мучениях и умирают от голода?

Морнингхолл повернулся к ней, и Гвинет убедилась, что ему все же стыдно, о чем свидетельствовал новый приступ гнева, отразившийся в его взгляде.

— Я не знал, что там так гадко.

— Вы хотите сказать, что никогда не спускались вниз?

— Если честно — нет. Поддерживать порядок там должен был Фойл. Я доверил ему это, а он меня подвел. Он лгал мне. Проклятие, не смотрите на меня так! Я уже говорил вам, что не собирался быть капитаном на этом чертовом судне, и самое лучшее, что может быть, — это если меня прогонят из этого проклятого флота…

— Так уходите сами! — Гвинет вскочила и уставилась на Морнингхолла. — Пусть служат здесь другие, те, кто благороднее вас! Вы — порочное и гадкое создание, которое очень жалеет себя и не в состоянии видеть страданий и мук окружающих! Но знаете, что вам никак нельзя простить? То, что вам на все наплевать! — Гвинет обошла вращающееся кресло и для вящей убедительности ткнула пальцем Морнингхолла в грудь. — Вам наплевать на муки этих несчастных! — Она снова ткнула пальцем в его грудь. — Вам наплевать на то, что им приходится есть, пить, на чем и в чем спать, — снова укол пальцем, — вас интересуют только собственные амбиции, цели и удобства.

Морнингхолл схватил ее за одно, затем за другое запястье, поднял их над головой и притянул к себе. Ее злые глаза оказались на одном уровне с его глазами.

— Эти люди сами накликали на себя страдания, — прорычал он. — Они заключенные, потому что они враги, черт возьми, они…

— Люди! — перебила его Гвинет, пытаясь освободиться из его объятий. — И они заслуживают того, чтобы с ними обращались по-человечески!

— С ними будут обращаться так, как они себя поведут!

— Как бы они себя ни вели, такое обращение недопустимо!

— Ваше поведение тоже требует, чтобы с вами обращались соответствующим образом. И если вы не перестанете царапаться и драться, то вы дождетесь.

Гвинет похолодела, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, когда она посмотрела на себя: в ходе борьбы один из розовых сосков вылез из-за лифа платья.

Она ахнула и попыталась освободить запястья, однако Морнингхолл продолжал сжимать их железной хваткой. Гвинет попятилась, ее бедра уперлись в край кровати.

— Немедленно отпустите меня, Морнингхолл!

Он вскинул бровь, зловеще улыбнулся и стал подталкивать ее к постели.

— Я сказала — отпустите меня!

— С удовольствием, — низким грудным голосом пробормотал он. — За небольшую плату.

Он толкнул ее посильнее, и они оба упали поперек кровати под шелест и хруст ее шелковых юбок. Однако ее запястья Морнингхолл так и не отпустил.

Гвинет смотрела на него, гневно сверкая глазами. Инстинкт подсказывал ей, что нужно немедленно спасаться бегством. Однако убежать она не могла. Он навалился на нее, загородив даже свет, на его лицо падала дьявольская тень. Гвинет сделала попытку высвободить колено, но оно было прижато его бедром к кровати. Он опустил глаза к ее обнажившемуся соску, и она увидела, как в них засветился какой-то голодный блеск. Ее соски горели, касаясь его груди, теперь она почувствовала горячую тяжесть внизу живота. Но даже если ее подводит тело, она останется сильна духом! Она не позволит ему догадаться о ее состоянии, она не станет играть в его игру!

— Вы сказали — за небольшую плату. — Гвинет выдавила из себя смешок. — Полагаю, что цена такова: я должна оставить вас в покое и переключиться на другие суда, не так ли?

Он нагнул голову еще ниже, полностью загородив свет.

— Аи contraire, мадам. Я вовсе не хочу, чтобы вы меня покидали. Вы были замужем, и не стоит притворяться, будто не догадываетесь о моих намерениях. — Гвинет застыла, когда он провел пальцем по пульсирующей жилке у нее на шее. — Вы ведь знаете, что я хочу вас. И я хочу, чтобы вы попросили меня «взять» вас сейчас, до истечения этого часа.

— Я вижу, что самоуверенность — одно из главных свойств вашего характера. Однако боюсь, что вы зря тратите время на пустые разговоры.

Он буквально приник к ней, глаза его сверлили ее, в них сверкало пламя ярости.

— Вы готовы поспорить?

— Я не столь глупа. И не безумна.

— Но это может означать лишь одно: вы боитесь проиграть. Будь вы убеждены, что сможете мне воспротивиться, вы бы просто рассмеялись. — Морнингхолл понизил голос: — Но я не вижу, чтобы вы смеялись.