Влюбленный холостяк - Хармон Данелла. Страница 26
Она стала вспоминать события последнего получаса. Возбудившись от недавней встречи с Блэкхитом и мучаясь бессонницей, она спустилась в библиотеку, чтобы взять книгу. Но этого ей так и не удалось сделать. Проходя через пустую, как она думала, столовую, Эва вдруг увидела придвинутое к камину кресло, а в нем — великолепную фигуру герцога.
На какой-то момент она поддалась неописуемому восторгу — он здесь. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Ее обдало жаром. Ей следовало бежать оттуда со всех ног, но нет, она осталась, хотя инстинкт самосохранения кричал, чтобы она бежала. Она осталась потому, что ей захотелось видеть мужчину, которого она одновременно и боялась, и презирала, в виде обычного человека, а не непостижимого существа, которым она его знала. Она осталась — по причинам, которые и сама не совсем понимала, не хотела понимать… по причинам, которые ничего общего не имели с желанием видеть его страдания, а были связаны с мягкими, нежными сторонами женской природы, с мягкими, нежными чувствами, пробудившимися в ее опустошенной душе.
Уже самой мысли о том, что те мягкие, нежные чувства могли существовать, притаившись, словно страшная болезнь, было достаточно, чтобы заставить Эву снова содрогнуться. Это были женские чувства. Охранительные чувства. Опасные чувства.
Тот сорт чувств, которые приводят к разрушенным надеждам и разбитым сердцам.
На нее нахлынули воспоминания. Она увидела лицо матери, перекошенное, полное горечи, яда, обезображенное пятнадцатью годами горя и предательства…
— Мужчины! Они все одинаковые, Эва!
— Но папа другой…
— Твой отец не лучше других! Не думай, Эва, что он любит тебя, потому что приходит с моря с конфетами и разными безделушками! Он хотел мальчика! Он хотел наследника! Но получил девочку, получил тебя, и так и не простил меня за это!
— Но, мама…
— Я ничего не хочу слышать об этом! Все мужчины одинаковы, все до единого, и не забывай это!
Но она забыла. Она вышла замуж за Жака. И больше уже не забудет.
— Я не могу выйти замуж за герцога… он уничтожит меня, — сказала она в темноту. Призраку своей давно умершей матери.
Себе самой.
Ее рука легла на еще плоский живот, в котором рос ребенок Блэкхита. Нет, она не может выйти за него замуж. Она не может жертвовать тем, что осталось от ее гордости, свободы и, да, сердца. Она не может позволить своему ребенку пережить то горе, которое испытала она, дав ему отца.
Она всматривалась в холодную и туманную английскую ночь.
Наверное, пришло время уезжать. Время возвращаться в Америку — где родина ее и ее ребенка.
Когда на следующее утро Эва спустилась вниз, намереваясь что-нибудь съесть, несмотря на то что вид — и запах — завтрака в последнее время вызывал у нее тошноту, она увидела, что вся семья де Монфор уже собралась за столом, окруженная попрошайничающими собаками, слугами и крутящимися здесь же детьми. Комнату наполняли смех и сумятица. Она постояла в нерешительности за дверью, чувствуя себя нежданным гостем и не желая нарушать эту радостную сцену семейного счастья.
Особенно если придется противостоять Блэкхиту.
— Ох, не знаю, но думаю, что будет девочка, — говорила Джульетт, намазывая масло на кусок тоста. — При девочках всегда чувствуешь себя хуже, не правда ли, Эми?
Эва замерла.
— Ну, я просто не знаю, что сказать, — ответила Эми, чьи высокие скулы, прямые черные волосы и бронзовая кожа выдавали наличие индейской крови. Ее акцент, такой же, как и у Джульетт, напоминал Эве о доме… простой говор Новой Англии, который наводил воспоминания о Салеме, верфях, экономности янки и старом добром здравом смысле. — В конце концов, у меня ведь одна Мери, поэтому я не знаю, как чувствуешь себя, когда носишь мальчиков.
— Мне с Шарлоттой было намного хуже, — заявила Джульетт, положив тост перед светловолосой голубоглазой девчушкой, взобравшейся на стул рядом с ней. — А вот Габриель, с другой стороны…
«Они говорят обо мне, — с ужасом подумала Эва. — Говорят о моем не родившемся ребенке, строят предположения о том, кто это будет: мальчик или девочка». Она вдруг застеснялась. Ей одновременно захотелось и покинуть эту счастливую и сумбурную сцену, на которой для нее не будет места, и присоединиться к ней.
— Что ж, вы можете строить догадки сколько угодно, — сказала Челси, потянувшись за большим куском холодной телятины, — но так как мне еще ни разу не было плохо, то я склоняюсь к тому, что будет мальчик.
Так уж получилось, что она подняла голову как раз в тот момент, когда Эва поняла, что разговор идет вовсе не о ее ребенке, а о ребенке Челси.
Челси беременна?
— Эва! Нечего там стоять. Иди завтракать.
— Да, у Челси и Эндрю есть прекрасная новость!
Трое братьев встали со своих мест, когда Эва, которой было неловко за свои преждевременные мысли, вошла в комнату. Гаррет, как всегда, улыбался. Его было так же трудно не любить, как и принимать серьезно, и она знала, что его улыбка предназначалась для того, чтобы она чувствовала себя уютнее. Эва была благодарна ему за эти усилия.
Эндрю выглядел отчужденным и безразличным. Только Чарлз, казалось, не рад ее видеть.
А где Блэкхит?
Она ощутила укол разочарования. Его здесь нет.
Разговор возобновился. Эва села за стол, удивляясь, как может аристократическая семья так свободно разговаривать о еще не родившихся детях не только в присутствии посторонних, но и при детях. Она думала, что столь воспитанные люди должны бы счесть подобную тему вульгарной. И как удается Челси выносить вид еды да еще жадно накладывать себе ее в большом количестве? Почему ее лицо светится здоровьем, глаза ясны, а улыбка в каждую секунду готова появиться на губах, когда Эва чувствует себя совершенной развалиной?
Раздражение нарастало. И где, черт возьми, Блэкхит?
Она улыбнулась кузине.
— Оказывается, одна я еще не поздравила тебя и Эндрю, — сказала она, стараясь не завидовать радости Челси по поводу ее положения и лучащегося здоровья. — Когда ты узнала?
— Вот уже две недели, — ответила Челси, намазывая очередной тост. — Мы собирались немного подождать, прежде чем объявлять об этом, но не получилось — уж очень мы рады!
Гаррет все еще улыбался:
— Все гадают, кто будет, мальчик или девочка, а я раздумываю, будет ли это изобретатель или борец за права животных!
— Видимо, будет и то и другое, — вступила Эми, поднимая маленькую дочь и усаживая ее на колени. — Челси и Эндрю оба обладают большими достоинствами.
— А как ты себя чувствуешь, Эва? — спросила Челси, похрустев тостом.
— Плохо, — ответила она с болезненной улыбкой. Она печально посмотрела на свою тарелку, пустую, несмотря на решение что-нибудь съесть. — Мне не хотелось портить эту счастливую сцену, но я должна сообщить вам, что в полдень уезжаю. Я и без того уже давно злоупотребляю вашим гостеприимством.
— Уезжаешь? — Челси выронила тост. — Ты не можешь этого сделать, ведь ты должна выйти замуж за Люсьена!
— Я не выйду замуж за Люсьена. Собравшиеся за столом зашумели.
— Но ты должна выйти замуж за Люсьена!
— Ты должна думать о будущем ребенке, Эва!
— Король приказал вам жениться! Эва покачала головой.
— Точно так же, как все вы любите своего брата, и точно так же, как хотите видеть меня прикованной к нему в качестве наказания за все преступления против вас, — ее взгляд коротко, но красноречиво остановился на Чарлзе, — точно так же я не могу выйти за него замуж. Я не имею ни малейшего желания отдать то, что осталось от моей свободы, человеку, который наверняка разрушит ее. Да, нужно подумать о ребенке, но могу всех заверить, что он будет хорошо обеспечен. Отец после смерти оставил мне имение. В Америке мой ребенок будет иметь все, что ему нужно, — защиту, тепло и любовь матери.
Нерисса, подавленная и, несомненно, не перестающая думать о Перри, заговорила:
— А как же защита, тепло и любовь его отца? Улыбка немедленно исчезла с лица Эвы.
— Отцов это не касается, — горько проговорила она. — Ему не понадобится его отец, мне тоже.