Не верь мне (СИ) - Евстигнеева Алиса. Страница 38

Глава 19

Глава 19.

Аню выписали через два дня, и довольный ребёнок на всех своих парах полетел в школу, в очередной раз поразив меня. Опять-таки я в свои двенадцать лет такой учебной прытью не отличалась. Впрочем, пусть лучше так. Сейчас мне кажется, что я полжизни изображала из себя амёбу, просто плывя по течению. В меру активная, в меру прилежная, в меру общительная. Ровно до того момента, как в моей жизни не объявился Ревизор. Наверное, наше школьное противостояние, впоследствии переросшее в этакий роман, было самым ярким событием юности. А потом и это вошло в привычку, мы вошли в привычку, хорошую такую и приятную, но… привычку. Является ли это причиной случившегося? Или же что-то другое? Потому что где-то во всём этом должна быть хоть какая-то логика.

Сергей дал мне три дня на то, чтобы переварить услышанное, объявившись в моей жизни ровно в тот момент, когда я впервые за последние дни осталась одна. Следил, что ли? А может быть, просто просчитал, что раз Аньку выписали, то у него будет больше шансов на беседу в формате тет-а-тет. Либо же просто совпадение.

В любом случае, это была пятница, последний день моего отпуска. Я возвращалась из садика домой, отведя туда вовсю зевающего Кроша. Шла и думала о том, что время – поразительная вещь. Столько всего за две недели произошло. А порядка это в мою жизнь не принесло никакого, скорее даже наоборот, ещё больший раздрай.

На улице было холодно, первые настоящие заморозки. Измайлов топтался у подъезда, отчего-то не желая сидеть в своём чёрном танке. И было в этом что-то комичное, потому что сия великовозрастная бестолочь была в своей извечной кожанке, из-под которой, правда, всё же торчал толстый свитер, что, впрочем, мало спасало, потому что даже я смогла понять издалека, что он замёрз. Вжимая голову в плечи и пряча руки в карманы, нелепо пританцовывал на месте, периодически потряхивая своими ногами. Невольно улыбнулся, так, если бы в этом было что-то милое.

Мои первые эмоции давно схлынули, оставив вместо себя огромную чёрную дыру, которая только и делала, что день изо дня множила моё чувство безнадёжности.

На следующий день после сумасбродного дня рождения Кроша, звонил Никита, но я так и не нашла в себе сил сначала ответить, а потом перезвонить. Отделалась лишь кратким сообщением, что пока не могу говорить. И даже не соврала. Говорить я действительно не могла -  долго, адекватно или по теме.

Приезжала мама со своим миллионом вопросов, а я притворялась слепой, глухой и труднодоходимой, делая вид, что не понимаю, чего она от меня хочет. Дети под стать мне изображали из себя дурачков, каждый раз, когда добрая бабушка пыталась выспросить их об отце. Тут к слову, нам очень пригодилась Моня, которую сын сунул бабе Рите в руки со словами: «Это от Серёжи». Не знаю, связаны эти два события или нет, но матушка покинула наш дом уже минут через двадцать. А расчувствовавшаяся я пообещала Моне связать для нее свитер.                

Но это было до этого. А сейчас я застыла в десятке метрах от Измайлова и не знала, что мне делать. Бежать было глупо. Да и не хотела я этого вовсе. Просто стояла на месте и тупо пялилась на то, как он исполнял свой танец безнадёжно замёрзшего человека. В какой-то момент он почувствовал это, так же замерев и уставившись на меня. Из-за расстояния не могла рассмотреть, что у него там во взгляде, хотя очень и хотелось. Он позволил мне самой подойти к нему. Вернее принять решение. Определиться с тем, насколько я готова или не готова общаться с ним. Потому что по своей сути, каждый шаг навстречу ему, был моим волевым решением.

Когда между нами оставалась всего лишь пара метров, я остановилась, не зная, что тут можно сказать или предпринять. А Серёжка, кажется, ещё сильнее втянул голову в плечи. Смотрит серьёзно и выжидающе, словно ожидая, что опять прогоню, а у меня от этого мурашки по коже.

Время тянется долго и выматывающе, превращая секунды в минуты. Дышать становится настолько тяжело, что я первая отвожу свой взгляд. А он усмехается, кратко и обречённо, будто только и ждал, что я опять струшу и оттолкну его. И это тоже ширит дыру в душе, порождая ощущение, что внутри меня сплошные сквозняки.

-Пошли домой? А то холодно как-то…

-А не прогонишь? Опять.

-Нет. Если пообещаешь в этот раз рассказать всё, как есть.

Один быстрый кивок. И я обгоняю его, чтобы открыть дверь в наш дом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пока поднимались на нужный этаж, старалась держаться спокойно, хотя бы внешне, потому что душа моя не то что трепетала, она металась, словно запертая в клетку, она кидалась от одной стенки к другой, пытаюсь просочиться сквозь стальные прутья. Получалось плохо. Клетку раскачивало, душу подбрасывало, меня штормило. Серёга шёл за мной следом, учтиво держась на расстоянии пары шагов, даже когда я отпирала дверь в квартиру, он выдерживал дистанцию. А может, и не было в этом ничего хорошего, лишь очередное доказательство того, насколько мы далеки от друг от друга.

 Дома было тепло, но Измайлов всё равно смотрелся если не замёрзшим, то явно продрогшим.

-Кофе будешь?

 -Ты же не пьёшь его, - удивлённо приподнимает он бровь.

-После ночной смены иначе не проснуться, - максимально ровно поясняю я, хотя в очередной раз поражаюсь тому, что он помнит такие мелочи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍-И это действительно того стоило? Независимость? – Измайлов хмурит свои брови,  с искренним недовольством глядя на меня, отчего небольшой шрам над бровью становится более заметный, как напоминание о чём-то хорошо забытом старом.

-Самостоятельность, - принципиально поправляю я его, на что он лишь напряжённо щёлкает зубами. Но всё же промолчал, хотя было ясно, что ему очень хочется возразить.

Пока я грела чайник и делала кофе для него, Сергей сидел ровно на стуле, рассматривая кухню с каким-то преувеличенным любопытством, можно подумать, что ещё три дня назад это не он с упоением уминал мой салат здесь. Спину держал неестественно ровно, словно кол проглотил, либо же просто не мог расслабиться. Я его в этом понимала, у самой пальцы подрагивали.

-Как дети? – должно быть, выбирает самую безопасную тему на его взгляд.

-Нормально, Аню выписали, - пожимаю плечами я, на что Серёжа кивает головой, видимо уже будучи в курсе. – Крош, про тебя спрашивал. Почему ты не приходишь, - немного подумав, добавляю я.

-Да? -  с плохо скрываемой надеждой в голосе удивляется он. Но потом запинается и тут же меняет тон на как можно более беспристрастный. – А ты что сказала?

 Отворачиваюсь от плиты, выставляя на стол дымящиеся кружки. Себе чай, ему кофе.

 -Что у тебя дела, но скоро ты обязательно придёшь.

  -Оль.

 -Серёж.

Произносим почти одновременно, после чего впиваемся друг в друга долгими и испытывающими взглядами, то ли спрашивая, то ли говоря, то ли просто устраивая битву характеров. Он сдаётся первый.

 -Ты сама меня выгнала, - вроде не обвиняет, а по голосу всё равно слышу, что это не на шутку задело его.

 -Выгнала, - киваю я и больше ничего.

Смотрит непонимающее и жаждя пояснения, а я же хочу вопроса. Правильного вопроса. Но он его не ходит. Приходится брать инициативу на себя.

- Как думаешь, почему я попросила тебя уйти?

 -Приказала.

 -Ладно, приказала. Почему?

Во взгляде у него даже не недовольство или ненависть, скорее уж просто горючее желание меня прибить, потому что говорить ему не хочет. Ему это сложно в данной ситуации.

-Почему, Серёж? – настойчиво повторяю я.

Тянет время, делая большой глоток из своей кружки, и тут же закашливается. Ну извини. Другого не было, у нас только растворимый. Но он не наглеет, проглатывая то, что дали. Лицо у него серьёзное, смурное, но при этом, по-детски расстроенное. Такое бывает, когда ребёнок теряясь в толпе, понимает, что дела его плохи, но показывать это боится. На меня больше не смотрит, старательно разглядывая кофейные разводы. А потом резкий вздох и вымученное предположение.