Баллада о змеях и певчих птицах - Коллинз Сьюзен. Страница 14

Самый мелкий трибут, который хотел убить Кориолана в грузовике, подбежал и выхватил бесхозный сэндвич. Сеян даже не попытался остановить мальчишку. Команда новостей попробовала вовлечь его в разговор, но Сеян лишь отмахнулся и исчез в толпе с пустым рюкзаком. Тогда они немного поснимали трибутов и направились к Люси Грей и Кориолану. Тот выпрямился и провел языком по зубам, вычищая остатки пищи.

– Мы снова в зоопарке с Кориоланом Сноу и его трибутом, Люси Грей Бэйрд. Какой-то ученик сейчас раздавал сэндвичи. Он тоже ментор? – Липид сунул им в лицо микрофон.

Кориолану не хотелось делиться славой, однако присутствие Сеяна могло послужить неплохой защитой. Разве станет директор Хайботтом делать выговор сыну человека, который отстроил Академию заново? Несколько дней назад ему бы и в голову не пришло, что имя Сноу имеет меньше веса, чем имя Плинта, однако распределение трибутов свидетельствовало не в его пользу. Если директор снова вызовет его на ковер, то лучше стоять перед ним в компании с Сеяном.

– Это мой одноклассник, Сеян Плинт, – пояснил Кориолан.

– Что он вытворяет? Зачем угощать трибутов такими шикарными сэндвичами? – спросил репортер. – Ясное дело, Капитолий и так их кормит.

– Вообще-то в последний раз я ела вечером накануне Жатвы! – объявила Люси Грей. – С тех пор прошло уже три дня.

– Хм. Ну ладно, тогда ешь себе на здоровье! – Липид сделал знак оператору, чтобы камера вернулась к остальным трибутам.

Люси Грей мигом вскочила и взялась руками за прутья решетки, удерживая внимание зрителей.

– Знаешь, господин репортер, что было бы неплохо? Если у людей есть лишняя еда, пусть несут ее в зоопарк. Как думаешь, интересно будет смотреть Голодные игры, если мы слишком ослабеем, чтобы сражаться?

– Пожалуй, отчасти ты права, – неуверенно ответил репортер.

– Лично я люблю сладкое. – Она одарила его улыбкой и впилась зубами в сливу.

– Ладно, тогда ладно, – пробормотал репортер и отошел.

Кориолан видел, что Липид ступил на зыбкую почву. Следует ли помогать ей выпрашивать у жителей еду? Не будет ли это выглядеть как критика Капитолия?

Команда новостей переключилась на других трибутов, и Люси Грей вновь села напротив Кориолана.

– Я хватила через край?

– Не думаю. Прости, что сам не додумался принести тебе еды!

– Ну, пока никто не видел, я жевала розовые лепестки. – Она пожала плечами. – Ты ведь не знал.

Они закончили есть в молчании, наблюдая за неудачными попытками репортера разговорить других трибутов. Солнце зашло, и вместо него засияла восходящая луна. До закрытия зоопарка оставалось совсем недолго.

– Я тут подумал, неплохо бы тебе спеть еще что-нибудь, – предложил Кориолан.

Люси Грей откусила остатки мякоти со сливовой косточки.

– Хм-хм, может, и так. – Она утерла губы оборкой и расправила юбку. Ее привычно игривый тон уступил место более сдержанному. – Кстати, какой интерес в этом у тебя, мой ментор? Ты ведь еще школьник, верно? Что именно получишь ты? Чем больше я буду блистать, тем выше твоя оценка?

– Наверное…

Кориолану стало стыдно. Здесь, в относительном уединении, ему впервые пришло в голову, что через несколько дней она погибнет. Разумеется, он всегда это знал, но воспринимал ее просто как участницу Игр. Как свою скаковую лошадь, как бойцовскую собаку. Но чем дольше он общался с девушкой-трибутом, тем больше замечал в ней человеческого. То же самое Сеян сказал маленькой девочке: Люси Грей – не животное, хотя она и не жительница Капитолия. Так чем же он сейчас занимается? Не зря директор Хайботтом заподозрил показуху…

– Честно говоря, понятия не имею, что я за это получу, – признался Кориолан. – Менторов вам назначили впервые. Не хочешь – не надо. Я имею в виду петь.

– Знаю, – сказала она.

Однако ему очень хотелось, чтобы Люси Грей спела.

– Если ты им понравишься, то тебе принесут больше еды. У нас дома с ней плохо.

Кориолан залился краской. С какой стати он вообще в этом признался?

– Правда? Я-то всегда думала, что у вас в Капитолии еды навалом.

Идиот, обругал себя Кориолан. Он встретился с ней взглядом и понял, что впервые с момента их знакомства Люси Грей смотрит на него с неподдельным интересом.

– Увы, нет. Особенно плохо нам пришлось во время войны. Однажды я съел полбанки томатной пасты, чтобы живот перестал болеть.

– И как тебе паста? – поинтересовалась девушка.

К своему удивлению, Кориолан расхохотался.

– Очень густая!

Люси Грей усмехнулась.

– Тебе еще повезло – я и не такое ела, чтобы хоть как-то унять голод. Учти, я с тобой вовсе не соревнуюсь!

– Конечно, нет. – Он усмехнулся в ответ. – Прости. Я найду для тебя что-нибудь поесть. Ты вовсе не обязана выступать за еду.

– Мне уже приходилось петь за ужин. К тому же не раз, – призналась она. – И петь я очень люблю.

По громкоговорителю объявили, что зоопарк закроется через пятнадцать минут.

– Мне пора. Мы увидимся завтра?

– Ты знаешь, где меня найти, – ответила она.

Кориолан поднялся и отряхнул брюки, смахнул крошки с платка и протянул его между прутьями.

– Чистый, – пояснил он. По крайней мере, ей теперь будет чем утирать лицо.

– Спасибо. Я забыла свой платок дома.

После упоминания о доме повисла неловкая пауза. Дверь, которую она никогда не откроет, близкие, которых никогда не увидит… Кориолан даже представить себе не мог, что было бы, если бы его вырвали из родного дома. Как бы он стал жить без апартаментов Сноу – безопасной гавани, семейного оплота? Он не нашелся с ответом и просто кивнул ей на прощание.

Кориолан едва успел отойти на пару десятков шагов, как в ночном воздухе зазвенел нежный голос его трибута. Юноша замер.

Публика, устремившаяся на выход, вернулась и стала слушать.

Все умолкли – и зрители, и трибуты. Слышно было лишь песню Люси Грей и жужжание камеры, подступившей к ней совсем близко. Девушка продолжала сидеть в углу вольера, прислонив голову к решетке.

Она казалась такой грустной, такой потерянной…

Кориолан стоял, завороженный мелодией и нахлынувшими воспоминаниями. Перед сном мать пела ему песню, где была та же самая строчка: «Розы алеют, фиалки синеют». Еще там было про любовь. На прикроватной тумбочке в его комнате стояла фотография в серебряной рамке. Красивая мама держит на руках двухлетнего сына. Они смотрят друг на друга и смеются. Как Кориолан ни пытался, он не мог вспомнить момент съемки, но эта песня ласкала его слух и вызывала воспоминания из глубин памяти. Он ощущал присутствие матери, нежный запах ее розовой пудры и чувство защищенности, обволакивавшее его каждую ночь, как теплое одеяло. Пока она не умерла. Пока через несколько месяцев после начала войны не наступила та ужасная череда дней. Пока не случился первый крупный авианалет повстанцев, обездвиживший всю столицу. У матери начались роды, и отвезти ее в больницу не было никакой возможности. Открылось кровотечение, вся постель пропиталась алым, и Мадам-Бабушка с поваром пытались ей помочь, а Тигрис еле вытащила его из комнаты. Потом мама умерла, и ребенок – его сестренка – тоже. Вскоре погиб отец, но от этой утраты мир не настолько опустел. Кориолан все еще держал в прикроватной тумбочке пудреницу матери. В трудные времена, когда ему не спалось, он открывал ее и вдыхал аромат роз, исходивший от нежной шелковой пудры. Воспоминание о том, как сильно его любили в детстве, неизменно помогало.