Двуединый (СИ) - Бакулина Екатерина. Страница 18

То место, где Император становится всевидящим, где один разделяется на много частей.

Двенадцать чаш-эллипсов в круге, обозначающих контуры тела, головой к центру.

Двенадцать… Я даже представить не могу, как в сознании можно удержать двенадцать «я».

Полупрозрачный шар в центре.

Две широкие скамьи для зрителей с нашей стороны и пульт управления на возвышении на другом конце зала.

Это официальная и торжественная церемония, все лорды-советники собрались здесь, но посторонних нет. Только я. Линар очень настаивал, чтобы сегодня я была с ним рядом. Потому что, возможно, прямо отсюда нам придется бежать.

Я пыталась разглядывать лордов, пыталась понять – кто же из них должен помочь нам, с кем договорился Линар.

Я не знала, получится ли выскользнуть отсюда до процедуры разделения, найдется ли веский повод. А если нет – то сможет ли вообще Линар эту процедуру пережить? Ведь одной его части здесь нет. Что вообще произойдет, если делать вот так…

Он сказал – все будет хорошо. Очень уверенно и настойчиво сказал.

Сегодня утром он обнял меня, крепко, словно в последний раз. Так, что мне даже немного страшно стало. «Если бы не ты, - шепнул мне на ухо, - я бы никогда на это не решился». Еще недавно он принимал все это как должное, и только попытка защитить меня – вдруг все перевернула. Не мои слова, не я сама по себе… Иногда нужен импульс чтобы начать сражаться. Даже если причин много, нужен повод. Спусковой крючок. Иногда зло и несправедливость обращенные к тебе самому принять куда проще, чем зло, обращенное на кого-то из близких. Когда сражаться не ради себя…

Ему было страшно, я видела.

Видела, как бледнеют щеки и ладони потеют. Но он все равно готов сделать это.

Для меня, для нашего сына.

Когда за троих – отступать некуда.

В один из эллипсов уложили обнаженное неподвижное тело.

Линар говорил – физическое тело, точную копию, создать несложно, так делают всегда – готовят заранее. Но тело никогда не очнется само, это состояние близкое к коме. Разделение – это разделение разума и души, искры, которая делает тебя человеком. И только частичка искры способна пробудить.

Я смотрела, как тело Линара аккуратно укладывают, фиксируют выдвигающимися из основания чаши зажимами руки, ноги и шею. Как шея мотнулась безвольно…

Словно кукла.

Два живых Линара неторопливо раздеваются. Я вижу, как мелко трясет. Как один из них оборачивается ко мне, из последних сил пытается улыбнуться, чтобы не волновалась я.

С ним это не впервые… и все равно…

Мне больно смотреть.

Если что-то пойдет не так…

Два Линара подходят к своим местам и ложатся на камень. Послушно и безмолвно.

Должно ведь что-то произойти? Что-то до процедуры, иначе неизвестно как это пройдет и как для Линара может закончиться.

Если разорвет…

Должен быть повод остановить.

Я видела, как двум живым Линарам так же фиксируют руки и шею. И хотелось плакать.

Он сам вел себя так, словно все идет по плану, так как и должно.

«Доверься мне», - шепнул утром.

Я очень хотела доверять. Очень хотела верить, что он сам знает, что делает.

Еще немного, и уже не остановить. Все готово.

Люди лорда Нидмара за пультом.

Линар неподвижно смотрит в потолок. Я вижу, как тонкие нити-щупальца выстреливают из камня и опутывают его датчиками, впиваются крошечными иголками под кожу.

Он ровно дышит.

Сейчас…

Я вижу, как лорд Геллато склонился к соседу и тихо обсуждает что-то… Он ведь должен помешать? Он знает, что что-то не так? Сейчас? Или Линар готов рискнуть? Или лорд ведет свою игру?

Я уже почти близка к панике.

Но тут Геллато поднимается с места.

- Лорд Нидмар, - говорит он. - Мы давно не пользовались этой возможностью, но сейчас у Совета возникли вопросы. Вы ведь не будете возражать против присутствия наших наблюдателей за пультом?

Глава 14. Мишка

- Привет, - он стоял на пороге, смущенно улыбаясь.

Позвонил заранее, спросил, может ли забежать ненадолго.

Честно говоря, я была уверена, что он притащит денег или что-нибудь для ребенка, Мишка всегда был ответственными, да и в целом – хорошим парнем. И все бы хорошо, если б не его мать…

Первым делом, еще с порога, он протянул мне маленького жирафика на прищепке с пищалкой внутри.

- Вот, - сказал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, сняв один кроссовок и раздумывая – снимать второй или отдать и сбежать. – Я ходил, смотрел разное, думал… ну и не смог устоять.

Жирафик, мать твою…

Мило, конечно. Но не совсем то, чего бы ожидала. Не хочу давить на Мишку, пока – уж точно не хочу. Но одними жирафиками сыт не будешь.

- Спасибо, - сказала я. – Зайдешь?

У него явно было что-то еще, я только не знала – отдать или сказать. Он смущался.

Мишка кивнул, снял, все же, второй ботинок. Прошел за мной на кухню.

Я поставила чайник.

- Алис… я еще – вот… - Мишка так и не сел, остался стоять, хотя от чая не отказывался. Достал и положил на стол конверт. – Я подумал, ты лучше знаешь, что может понадобиться ребенку, поэтому… Вот. А если надо будет поехать, привезти что-то тяжелое, ты скажи, я привезу.

- Для тяжелого есть служба доставки, - сказала я. – Но спасибо. Я действительно очень рада, что ты с нами…

Тут я запнулась, потому что Мишка вполне бы мог сказать, что денег он, конечно, даст, но у него своя жизнь и… Испугалась, что мои слова можно неправильно понять, словно я жду, что он вернется ко мне. Я ведь не жду? Это ведь я его бросила.

И еще больше испугалась, когда заглянула в конверт.

Отступные? Куча денег.

Достала.

- Мишка, что это значит? Почему столько?

Точно отступные. Чтобы я взяла и больше не приставала к нему.

Он неуверенно дернул плечом.

- Мне вчера премию дали, - сказал он. – Тут половина премии и половина моей зарплаты. Я ведь говорили, да? Мне на новой работе хорошо платят. Я каждый месяц буду тебе отдавать.

- Мишка, ты сдурел, да? – во всем этом должен быть какой-то подвох. – Даже алименты – это четверть, а не половина. Официальной зарплаты, а не вот так… И пока ребенок не родился, ты вообще не можешь быть мне должен. Ничего. И вообще…

Дико как-то.

Но Мишка кивнул.

- Но это ведь мой ребенок, - сказал он, чуть более уверенно. – Я хочу, чтобы у него было все самое лучше. И чтобы… - он замялся на мгновение, - чтобы у него была спокойная и счастливая мать, которая не думает, как свести концы с концами. Ты ведь не сможешь работать, пока он маленький… или она?

Я смотрела на него и тихо офигевала.

На самом деле, вот именно поэтому я все эти годы с ним. Несмотря на его некоторую инфантильность и нерешительность, я была в нем уверена, я знала, что он будет рядом в нужный момент.

Стояла, смотрела на него, не зная, что сказать.

А Мишка, почти трясущейся рукой, достал из кармана ключи.

- Вот, - сказал он. – Ты говорила, что будешь искать квартиру подешевле. Я хотел… Алис, я хотел предложить переехать ко мне, - он отчаянно моргнул, сглотнул чуть судорожно. – У меня, правда, однушка, не очень уж много места для троих, но хороший район, парк рядом. Я буду приходить вечером и гулять с коляской. Ночью вставать памперсы менять… или что там надо будет. Я не хочу бегать от этого, честно. Я… Вот. Возьми.

Он положил ключи на стол.

- Я не могу так.

Даже сердце закололо. Вот уж ключей я точно не ожидала.

Или…

То, как он смотрел на меня, когда мы встречались у друзей. То, как татуировку сделал по моему эскизу… ведь никогда бы сам не собрался, мама бы заругала, а тут… ведь такое или назло, или на память. И он - точно не назло. Когда назло – не смотрят так, словно просят прощения.