Африканский гамбит (СИ) - Птица Алексей. Страница 50

— Да? Вот это-то, и есть самое важное. Мы тут посовещались собер-прокурором Святейшего синода Победоносцевым. Он обещал содействие, и, даже помочь священниками, в вашей миссии. Как смотрите на это, атаман?

— Да мы горы свернем, эти, как их там. А! Анды свернём, и Пиренеи, заодно. Вот вам крест, и Ашинов широко перекрестился.

— Да. Собирайте новую экспедицию, Николай Иванович, но уже не в Абиссинию, там с МенеликомIIбез вас разберутся, а сразу к этому, вашему чёрному другу.

— А…

— Нет, никакого официального письма от царя вы не получите. Благо, деньгами вас оделили. Думаю… десять тысяч золотом вам хватит. Но, никто не запрещает вам собирать пожертвования.

— Священников вам выделят. Оружие покупайте сами. Российская империя не желает в этом участвовать, и нести распри в наши отношения с европейскими друзьями. Вы отправляетесь туда, как частное лицо. Да, и на Святейший Синод, тоже можете не надеяться. Я так думаю, что они пошлют туда того, кто себя дискредитировал в их среде, каких-нибудь расстриг. В общем, под стать вам. Вы только не обижайтесь, Бога ради. Но знайте, с кем будете иметь дело. А там, глядишь, и получше пастырей направят.

— Где будет сбор вашей экспедиции?

— В Одессе, — не задумываясь, ответил Ашинов.

— Хорошо. Берите всех, кто пойдёт. Только уголовников откровенных, не надо брать.

— Да вы што, господин генерал-губернатор! Как можно?!

— Ну, полноте, полноте.

— Не всякий, из добропорядочных граждан, да и ещё, по своей воле, поедет неведомо куда, с риском там навсегда и остаться, или вообще, сгинуть, похороненным без креста. Далеко, не всякий. Ну да, думаю, вы разберетесь. Особенно, советую отставных военных, так и не нашедших себя в мирной жизни. Берите крестьян, ремесленников, бывших чиновников. Мало ли их мотается по России, выгнанных из ведомств за мздоимство, и воровство. Думаю, не мне вас учить, Николай Иванович.

Ашинов обиженно молчал, насупившись при этом, с видом человека, оскорблённого в лучших чувствах. Но, Баринова этим было не обмануть, что поделать, в такую авантюру не заставишь идти людей порядочных, либо обременённых достатком и семьёй. Приходилось с этим считаться.

— И последнее. Вы не должны рассчитывать, ни на какую, официальную помощь, от Российской Империи, и идёте на свой страх и риск. Я повторяю, на свой страх и риск. Подумайте хорошо над этим. Я более вас не задерживаю, любезный атаман.

И генерал-губернатор встал из-за стола, выпрямившись во весь свой рост. Ашинов огорченно крякнул, утёр нос кулаком, вытер пальцы об роскошную бороду, и, развернувшись, вышел из кабинета, тихо прикрыв за собою дверь. Дальнейший его путь лежал в Москву, а потом, в Одессу. Предстояло решить много проблем, получить и собрать деньги, воспользовавшись своими новыми и старыми знакомствами.

Прибыв в Москву, он изрядно покуролесил, и всюду рассказывал о том, что собирает новую экспедицию, а пока изволит отдыхать, обедая в ресторанах, и на званых обедах у купцов 1 гильдии. Но, совсем скоро, собирается отправляться вновь, а пока… и он таинственно понижал голос — «Царь — батюшка не велел ничего говорить об этой миссии, миротворец наш. Англичане-то, чай, не дремлют, смотрят як вороньё, где, чем поживиться можно. И меня хотят отравить… ироды. Не нравлюсь я им. Поперек горла встал, точно вам говорю!»

— Отчего вы не кушаете, Николай Иванович? — огорчался хозяин. — Сперва, ты отведай, — говорил атаман. — Англичане спят и видят, как бы меня извести. Впрочем, уже через пять минут, после пары выпитых рюмок, забыв об опасности, Ашинов, бесцеремонно, таскал куски из тарелок соседей, и панибратски общался со всеми. Общество, с нетерпением, ждало его рассказов. И он не скупился — «В Персии шахские войска меня схватили, и бросили в темницу, хотели мне секир-башка сделать. Я слышал из тюремного окошка, как уже плаху для меня сколачивают. И тут налетели вольные казаки, пятьсот моих молодцов, перебили стражу, и освободили меня…»

Конечно, слушателей, в особенности, дам, интересовала личная жизнь атамана. На эту тему Ашинов высказывался, как истинный воин: мол, «наши жёны — пушки заряжёны»… Но, иногда откровенничал — Влюбилась в меня одна краса-девица, дочь купца-старовера. Приданого за ней давали мильон! Но, я не прельстился её красой, и не купился на богатство. Таков завет мне атамана Степана Тимофеевича, не пощадившего своей шамаханской царевны, и утопившего её в Волге-матушке! Он часто говорил о своём кумире, Стеньке Разине, и уверял, что хранит разинскую реликвию: кружку атамана, и не простую, а заговорённую. — Пока со мной его кружка заветная, меня, ни сабля, ни пуля, не берут!

Он стал популярен у артистов и артисток. Модных адвокатов, знаменитых писателей. Завёл полезные связи, среди купцов и промышленников, преследовавших свои цели.

Ко всему прочему, Ашинов отлично ладил с кавказцами, зная их очень хорошо, и даже, пользовался услугами ссыльных осетин и черкесов. Три года он пропадал, неведомо где, и никому об этом не рассказывал. Известно было только то, что он уезжал на Кавказ. А чем там занимался, и где жил, было неизвестно.

Собрав немалые пожертвования в Санкт-Петербурге, Москве и Нижнем Новгороде, он отбыл в Одессу, вместе со своими единомышленниками, а также прибившимися к нему женщинами, начинающими писателями, репортёрами, и просто малозначительными людьми, купавшимися в лучах его скороспелой славы.

По пути в Одессу, к нему прибивались всё новые, и новые люди, по тем, или иным причинам, захотевшие совершить заокеанский вояж. Были среди них и подростки, с горящим взглядом, и проворовавшиеся, как и предполагал Баринов, чиновники, с бегающим взглядом, и трясущимися руками. Отставные военные, спившиеся фельдшера, готовые плыть хоть на край земли, изобретатели вечного двигателя, разорившиеся крестьяне. Люди с непонятным, а подчас, сомнительным прошлым, а то, и просто, неудачники, жаждущие приключений, и пополнения давно дырявого кошелька.

В Одессу он прибыл, с уже внушительным, количеством людей, здесь к нему, помимо этих, присоединилась и группа горцев, среди которых были, чуть ли не все, народности Кавказа и Закавказья. Ашинов и сам не ожидал такого ажиотажа.

Ещё были разные томные, романтически настроенные, девицы, или наоборот, излишне деятельные и эмансипированные. Готовые, своей плоской грудью, пробить себе дорогу к признанию и успеху, но он отсеивал, и тех, и других.

Вы спросите, почему? Ну, во-первых, он был женат, и его жена уже родила ему первенца, а во-вторых, ему хватило дамских разборок, и проблем, ещё в первом походе. В-третьих, Африка не жаловала изнеженные женские организмы, и белые женщины там мёрли, как мухи. А он, всё-таки, считал себя рыцарем, без страха, и намёка на излишне жестокое обращение с дамами.

Мамба его ни о чём таком не просил, а значит, и нечего было напрягаться. К нескольким проституткам, пардон, женщинам, с низкой социальной ответственностью, что также прибились к нему уже в Одессе, он относился, как к неизбежному злу.

Мужчин было много, напряжение сбрасывать было не с кем, так что, это было их личное дело. Выживут, их счастье. Не выживут, уж на пальмовый крест— то, он найдёт время и силы, установить где-нибудь, в саванне.

Уже под конец сборов, к его отряду присоединились двое священнослужителей, направленных Святейшим синодом, отец Пантелеймон, и отец Клементий. Выяснив, по своим каналам, кто из себя что представляет, Ашинов про себя окрестил одного, Мот, а другого, Блуд. Из этих прозвищ было ясно, что один из них был мот и растратчик, а другой гуляка и блудник.

Отец Пантелеймон, был колоритной фигурой. Это был огромного роста мужик, родом из Воронежских крестьян, на котором чёрная ряса смотрелась, как балахон. Своим зычным басом и большим животом, он запоминался всем, кто хоть один раз его видел. Больше всего, он любил причащаться кагором, на который и уходили все деньги, собранные с его прихода. Устав его вытаскивать, из постоянных переделок и растрат, Святейший Синод отправил его с православной миссией в Африку, там, поди, кагора-то не найдёт, и образумится, наверное…