Рыцари креста - Харпер Том. Страница 15

Оружейник пожал плечами.

— Свои мысли они хранят при себе. Вслух они скажут лишь, что для торговцев врагов не существует. Разве не исмаилиты продают вам пищу, поддерживающую ваши силы, и лошадей, на которых вы выезжаете на поле боя? А я продаю вам оружие, вот и вся разница! — Мой собеседник рассмеялся. — Да, все мы носим тюрбаны и бороды, но мы не составляем единой силы. — Кивком головы он указал на треглавую вершину горы Сильпий и на окружающие ее подножие стены. — Живущие в этом городе турки — сунниты, а я — шиит, как и Фатимиды Египта. Наши веры отличаются друг от друга так же, как вера франков отличается от веры ромеев.

— Ромеи и франки едины во Христе, — возразил я, хотя знал, что это совсем не так.

Мушид нахмурился.

— Но при этом вы служите на квасном хлебе, а они — на опресноках. Ваши священники женятся, их же — дают обет безбрачия. Мало того…

Я поднял руку.

— Достаточно. Я не монах и не богослов. Не удивлюсь, если окажется, что ты лучше меня разбираешься в тонкостях моей религии.

— В наших землях можно встретить только два вида назореев: торговцев и паломников. Мне доводилось беседовать и с теми и с другими.

— Твоя вера отличается от веры турок? Ты принадлежишь к какому-то другому ее направлению?

Мне было не очень понятно, как дошло до того, что я начал обсуждать с сарацинским оружейником религиозные вопросы, но я помнил призыв императора изучать разногласия между народами и племенами исмаилитов.

— Наши различия покажутся тебе столь же незначительными, как мне ваши, и тем не менее они привели к войне. Фатимиды Египта борются с турками уже несколько десятилетий.

— И ты — один из них? Нет. Я…

Он замолк, заметив человека в кольчуге, широким шагом идущего в нашу сторону. Лицо рыцаря было скрыто под шлемом, однако его резкие размашистые движения показались мне знакомыми. За рыцарем торопился Симеон, ведя под уздцы серого коня.

— Эй, ты! — рявкнул рыцарь, подняв сжатую в кулак руку в перчатке. Голос принадлежал Куино. — Я ведь запретил тебе здесь появляться!

Мы с Мушидом растерялись, не зная, к кому из нас обращены эти слова. Понимая, что нужно что-то ответить, я произнес:

— Я искал Рено.

— Рено куда-то пропал. Не используй его как предлог, чтобы приходить сюда и шпионить за нами. Я весь день гонял по полю турецких фуражиров, а что делал сегодня ты, грек? Только выпытывал и подглядывал!

— Выпытывать — это как раз то, что мне поручил делать господин Боэмунд.

— И ты тоже! — продолжил Куино, повернувшись к Мушиду. — Не приходи сюда, слышишь?

Неловко согнувшись в доспехах, он стянул с головы шлем и бросил на араба исполненный ненависти взгляд. Потом скрылся в палатке и сразу стал громко звать Симеона, грозя ему наказанием, если тот не поторопится.

Я посмотрел на Мушида. В его глазах не было ни гнева, ни страха, только сожаление.

— Кажется, Куино любит нас с тобой одинаково нежно, — заметил я.

Мушид слабо улыбнулся.

— Он знал Дрого не один год. Думаю, Куино завидовал нашей дружбе. К тому же он терпеть не может язычников. По-моему…

Второй раз за этот день нас прервали. Выбежавший из-за палатки человек едва не врезался в Мушида. Это был незнакомый мне тощий норманн в потемневшей от пота тунике.

— Куино! Куино здесь? Или Одард? — задыхаясь, спросил он.

Кивком головы я указал ему на палатку:

— Там.

— Что случилось? — поинтересовался Мушид. Спешивший выполнить срочное поручение норманн даже не успел удивиться, что с этим вопросом посреди христианского лагеря к нему обращается араб.

— Рено! — ответил он, жадно ловя воздух. — Нашли Рено!

Я мгновенно понял, что он явился с дурной вестью. Живые возвращаются сами, находят же только мертвых.

— Где? — спросил я, хватая норманна за руку, пока он не скрылся в палатке. — Где он?

— В саду возле дороги в Александретту.

Не дожидаясь появления Куино, я помчался к указанному месту, от которого нас отделяло расстояние примерно в две мили. Мне предстояло миновать лагеря лотарингцев и фламандцев, перейти по зыбкому понтонному мосту на другой берег и подняться по склону до первого уступа. Когда я оказался возле дороги, легкие мои горели от усиленной работы, а ослабевшие после нескольких месяцев голодовки ноги еле держали меня. Пришлось остановиться, чтобы немного перевести дух.

Взглянув наверх, я тут же понял, куда направить свои стопы. По дороге, как обычно, двигалось великое множество путников и вьючных животных, но чуть дальше многие из путников, словно влекомые незримой силой, сходили с дороги и поднимались вверх по склону к тому месту, где собралась толпа.

— Похоже, нам туда, — послышался сзади спокойный голос.

Посмотрев налево, я увидел знакомый тюрбан. Оказывается, Мушид побежал вслед за мной, но в отличие от меня пробежка его нисколько не утомила.

— Кажется, я вижу сад.

Он бросился вперед, и я заставил себя двинуться за ним. Кости мои страшно ныли, связки были натянуты как тетива лука, однако я почти не отставал от легконогого араба, который уже несся по поросшему кустарником крутому склону. Этот подъем был небезопасен, тем более что у меня не было времени смотреть под ноги. В конце концов мы оказались на террасе, где некогда был разбит яблоневый сад, а теперь торчали лишь пни да росла высокая трава. На дальнем краю террасы возле невысокой, сложенной из битого камня стены стояло несколько десятков человек.

Я стал проталкиваться сквозь толпу досужих зевак. Подобно нашим языческим предкам, собиравшимся в амфитеатрах, они пришли сюда, чтобы насладиться зрелищем смерти. Картина должна была их впечатлить.

Когда мы нашли тело Дрого, при первом взгляде на него я не заметил следов насилия. Здесь же все — и жухлая трава, и выветрившиеся камни стены — дышало насилием. Я шагнул вперед, оставив позади безликую безопасность людского кольца, и оказался на образованной этим кольцом арене. Передо мной стоял на коленях человек, руки которого были по локоть перепачканы кровью. Судя по рваной тунике, это был не рыцарь, а паломник. Безумец сжимал в руке нож и грозил им собравшимся вокруг него.

— Я его убил! — крикнул он вызывающе. — Он мой!

Я остановился, ошеломленный его признанием. Голова у меня закружилась, в глазах потемнело.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

— Чтобы не умереть с голоду! — выкрикнул он в ответ. — Я не ел девять дней! Я долго за ним охотился!

— О чем это ты? — изумился я.

Не отрывая глаз от стоявших вокруг зевак, паломник со зловещим смешком запустил руку в траву и вытащил оттуда окровавленный труп, увидев который я вздохнул едва ли не с облегчением. С его руки свисало залитое кровью безжизненное тело шелудивого дикого пса.

— Он мой! Я зарезал его этим самым ножом! — отчаянно завопил паломник, вонзив нож в собачье брюхо, откуда стала сочиться темная жидкость. — Видите! Он мой!

Толпа оголодавших зрителей зашевелилась, постепенно смыкая кольцо. Только теперь я понял, чего опасался паломник. Эти люди хотели лишить его добычи.

Я не собирался участвовать в сражении за дохлую собаку, тем более что пришел сюда вовсе не за этим. Мне нужно было разыскать Рено.

— Где норманн? — спросил я, держась на расстоянии, чтобы не раздражать паломника. — Ты ведь и его нашел?

— Он там!

Я огляделся по сторонам. Немного поодаль возле каменной стены стоял незамеченный голодной толпой Мушид. Я выбрался из толпы, окружившей несчастного паломника и убитую собаку, и пошел проверить, что он там нашел. Внизу стены имелось выложенное кирпичом арочное отверстие для отвода воды, совершенно заросшее сорняками. Араб присел на корточки и раздвинул кусты чертополоха, чтобы пропустить туда больше света. Подойдя к нему и взглянув на то, что там лежало, я подумал, что лучше бы он оставил это в темноте.

Крови на трупе не было, однако это не делало его менее безобразным, поскольку он лежал под этим осыпающимся сводом уже не день и не два. Дикие звери содрали с него одежду и выгрызли большие куски. Сохранившаяся плоть потемнела и распухла, а руки и ноги были раскинуты под немыслимыми углами. Труп источал невыносимое зловоние. Я не смог бы сосчитать всех увиденных мною за последние несколько месяцев мертвецов, однако ничто не могло сравниться с подобным кошмаром. Пошатываясь, я отошел в сторону и изблевал на цветущие маки ту малость, которая находилась в моем желудке.