Рыцари креста - Харпер Том. Страница 6

Внутри у меня все похолодело, и Боэмунд, видимо, почувствовал это. Он успокаивающе коснулся моей руки.

— Кое-кто наверняка начнет распускать по этому поводу слухи, но я нисколько не сомневаюсь, что ты нашел его тело волею обстоятельств.

— Его слуга молил о помощи. Так уж вышло, что я был поблизости.

Боэмунд распрямил спину.

— В этом мире нет ничего случайного. Стало быть, мальчишка должен был найти не кого-то другого, но именно тебя. Скажи, что ты думаешь о смерти Дрого?

Смущенный неожиданной переменой разговора, я никак не мог подобрать нужных слов.

— Трагическая утрата, мой господин. Представляю, как будут скорбеть о нем его товарищи.

— Все это верно, но я имел в виду нечто иное. Как он был убит?

— Ему разрубили горло. Судя по глубине раны, удар был нанесен мечом.

— Да, мне так и доложили. Как ты полагаешь, это турецкий клинок?

Помедлив, я ответил:

— Не могу сказать.

— Зато другие смогут. Если воина убивают в битве, соратники воздают ему почести. Если же он, будучи безоружным, погибает вдали от врагов, его товарищи подозревают предательство — и жаждут отмщения. Уже появились слухи о том, что это сделал то ли провансалец, то ли ревнивый соперник, то ли кредитор, то ли… грек.

Я молча слушал его.

— Если подобные слухи не утихнут, кто-нибудь из моих воинов постарается найти виновных среди тех, кого обвиняют.

— Я буду молиться об их вразумлении.

— Лучше молись о спасении. — Боэмунд пересел немного ниже, закрыв собой залитый лунным светом город, и повернулся ко мне. — Настал решающий момент. Либо мы забудем все обиды и объединимся под знаменами Бога, либо падем жертвой собственной глупости. Судьба Дрого не должна стать для нас камнем преткновения. — Он с такой силой ударил кулаком о ладонь, что вспугнул сидевшую неподалеку сову. — Если у нас начнутся внутренние раздоры, мы станем легкой добычей для турецких стервятников.

— Ты мог бы сказать своим…

— Никакие мои слова не возымеют действия, их успокоит только правда. Это наше единственное спасение. Вот почему я сказал, что в мире нет ничего случайного. Я нередко видел тебя возле Татикия. Ты не столько писал, сколько присматривался и прислушивался к происходящему. Я знаю, что ты исполняешь здесь некую миссию, о важности которой никто не догадывается, даже этот глупый евнух. Мне известно также, что у себя в городе ты пользовался репутацией человека, способного узревать истины, сокрытые от других людей. — Боэмунд криво улыбнулся. — Герцог Лотарингский и его брат готовы в этом поклясться [6].

— Я лишь служу…

— Деметрий, ты хочешь, чтобы осада закончилась взятием города, изголодавшиеся воины насытились, а город вернулся под власть императора?

— Конечно!

— Тогда помоги мне. — Он постучал кулаком по груди, и его доспехи зазвенели. — Помоги мне излечить эту язву прежде, чем она отравит нас всех! Найди его убийц и положи конец слухам и вздорным обвинениям, способным расколоть наше войско.

Его глаза сверкнули в лунном свете.

— Ты сделаешь это?

4

С утра пораньше, прежде чем успела высохнуть роса, я уже был в лагере норманнов. Сапоги мои промокли насквозь, однако меня больше тревожили не мокрые ноги, а взгляды, бросаемые на нас франками. На время забыв о котлах, в которых вываривались кости, они с нескрываемой ненавистью смотрели на дерзкого грека и его гигантского спутника. Иные даже плевали нам вслед. Доспехи-то ты зря не надел, — заметил Сигурд.

— Это могло бы их насторожить.

— Все лучше, чем становиться мишенью.

— Когда-то надо начинать доверять друг другу!

— Только не здесь и не сейчас. — Сигурд достал из-за пояса тряпицу и демонстративно стер ею воображаемую влагу с лезвия топора. — Неужели ты забыл о том, что эти же самые норманны четыре года пытались нанести поражение императору, чье золото они теперь так охотно берут? Или о том, что армией их сородичей, находящейся на побережье, командует сын Вильгельма Бастарда, лишившего меня родины? [7]

С этими похитителями царств можно говорить лишь из-за крепостных стен, предварительно надев на себя три кольчуги!

К счастью, Сигурд говорил на греческом языке, которого не удосужился выучить ни один из франков, но я все равно зыркнул на него строгим взглядом.

— А теперь, — продолжал мой неугомонный друг, — ты и вовсе решил довериться Боэмунду, этому вору из воров!

— Согласись, что с обстоятельствами столь подозрительной смерти необходимо разобраться. Новые разногласия могут стоить нам слишком дорого.

— Какое нам дело до норманнов? Чем больше их убьют, тем лучше для нас!

Наконец Сигурд замолчал, и я смог заниматься поисками палатки Дрого, не рискуя никого оскорбить. Но все равно многие франки по-прежнему отвечали мне злобными взглядами. Зачастую те, кого я спрашивал, плохо понимали меня, потому что мы говорили на разных языках. За прошедшие месяцы мы привыкли к обмену словами, к их продаже и к накоплению. И как водится в торговле, своекорыстие сторон серьезно мешало заключению сделок.

Через полчаса мне удалось отыскать нужную палатку. Она ничем не отличалась от прочих и представляла собой шитый-перешитый лоскутный шатер, сплошь усеянный перекрещивающимися швами. Откидной полог у входа все еще был опущен, защищая ее обитателей от утреннего холода. Постучав по натянутой материи, я назвался и услышал в ответ знакомый мальчишеский голос, приглашающий войти.

Внутри палатки на земляном полу лежали четыре соломенных матраса. На одном из них сидел вчерашний мальчик, слуга убитого, и протирал промасленной овечьей шерстью чей-то меч. В темноте и суматохе прошедшего вечера и ночи я толком не успел разглядеть этого подростка с впалыми щеками и темными глазами, в которых надолго застыл ужас. Опускавшиеся ниже плеч каштановые волосы делали его похожим на девочку.

Несмотря на обстоятельства, при которых мы встретились, он ничем не показал, что узнал меня.

— Что вам угодно?

— Меня зовут Деметрием, а это — Сигурд. Вчера вечером ты привел нас к телу своего хозяина. Господин Боэмунд поручил нам заняться расследованием его убийства.

Мальчишка вновь перевел взгляд на клинок, словно пытался отыскать на нем незаметные дефекты.

— Я его не убивал.

Его слова прозвучали так нелепо, что я не сразу нашелся что ответить. Присев на корточки и заглянув мальчику в глаза, я спросил более мягким тоном:

— Как твое имя?

— Симеон.

— Ты откуда?

— Из Каньяно.

Если мне не изменяла память, это место находилось где-то в Персии.

— Долго ли ты служил у Дрого?

Лицо Симеона приняло страдальческое выражение, пальцы забарабанили по рукояти меча. Сигурд нетерпеливо кашлянул, однако я решил не торопить мальчика, понимая, что могу вспугнуть его любым необдуманным движением или словом. Ожидая ответа, я заметил, что возле палатки появилась чья-то тень. Тени проплывали по палатке и до этого, однако в отличие от них эта тень была неподвижной.

— После Гераклеи. Я не знаю, сколько времени прошло с той поры.

— Около шести месяцев, — прикинул я. — А кто был твоим хозяином до Гераклеи?

— Брат моего последнего хозяина. Он погиб в той битве, и Дрого взял меня к себе.

Мне вспомнилось сражение при Гераклее, которое правильнее было бы назвать рядовой стычкой. В то тусклое утро турки напали на наш головной отряд, но тут же бежали с поля боя. Мы потеряли в бою всего троих воинов, куда большее их число умерло в тот день от жажды.

— Расскажи о своем хозяине.

Мальчик засопел и вытер нос шерстью, оставившей на его щеке черную полоску.

— Он был справедливым и почти никогда не наказывал меня зря. Иногда он даже делился со мною едой.

— Были ли у него враги?

— Нет.

— Кто еще живет в этой палатке?

Мне показалось, или и в самом деле тень, стоявшая возле палатки, едва заметно шевельнулась? Мальчик, сидевший к ней спиной, нервно заерзал на матрасе и вновь забарабанил пальцами по рукояти.

вернуться

6

Готфрид Бульонский, герцог Лотарингский (ок. 1060-1100), и его брат Балдуин (ок. 1058-1118), впоследствии король Иерусалима, — участники 1-го крестового похода. Боэмунд намекает на события 1096 г., о которых рассказано в романе Т. Харпера «Мозаика теней»

вернуться

7

Вильгельм II Рыжий, английский король (1056-1100), — сын Вильгельма I Завоевателя (1028-1087), который носил прозвище Бастард (Незаконнорожденный), поскольку был сыном герцога Нормандии Робера Великолепного и дочери кожевника