Семь лет в Тибете - Харрер Генри. Страница 57

Оставшись одни, мы убрали фильмы и накрыли проектор желтым покрывалом. Потом уселись на роскошный ковер в просмотровом зале. В окно светило яркое солнце. К счастью, я уже давно научился сидеть скрестив ноги: среди мебели далай-ламы не встречались стулья и подушки. Сначала я думал отказаться от его приглашения сесть, ведь даже министры не сидели в присутствии монарха,но он попросту взял меня за рукав и усадил рядом с собой, положив тем самым конец всем сомнениям.

Юноша сообщил мне, что уже давно планировал нашу встречу. Благодаря ей ему представлялась единственная возможность познакомиться с внешним миром. Он предвидел возражения регента, но решил сделать по-своему и успел обдумать ответы на предполагаемые возможные выступления оппозиции. Намереваясь выйти далеко за пределы чисто религиозных представлений об окружающем, далай-лама видел только меня в роли своего помощника. Он и не подозревал о моем дипломе учителя, но, похоже, это для него значения не имело. Юноша спросил, сколько мне лет, и удивился ответу: тридцать семь. Подобно многим тибетцам, монарх считал мои «желтые» волосы свидетельством преклонного возраста. Изучая мое лицо с детским любопытством, Живой Будда пошутил по поводу моего длинного носа. Нормальный по нашим меркам, мой нос часто привлекал к себе внимание курносых монголов. Тут далай-лама заметил волосы у меня на руках и, широко улыбаясь, заявил: «Генрих, ты волосат, как обезьяна». Но я знал легенду о происхождении тибетцев от соития их бога Ченрези с женщиной-демоном. Перед совокуплением Ченрези превратился в обезьяну, а поскольку далай-лама являлся одной из реинкарнаций этого бога, я счел сравнение меня с обезьяной комплиментом.

После подобного обмена любезностями наша беседа потекла свободно, без какого-либо стеснения. Теперь я полностью ощутил привлекательность личности юноши, о чем прежде только догадывался. Далай-лама отличался довольно хрупкой комплекцией. Глаза монарха, чуть более узкие, чем у европейцев, выразительно сияли. Щеки пылали от возбуждения. Немного оттопыренные уши являлись характерной чертой бога Будды, и, как я потом узнал, стали одной из примет, по которой в далай-ламе признали реинкарнированного. Прическу он носил длиннее типичной тибетской, но, возможно, просто для защиты от холода Поталы. Высоковатый для своего возраста, Бог-Король с годами обещал превратиться в весьма стройного мужчину, унаследовав прекрасную фигуру от родителей. К сожалению, длительное пребывание в скрюченном положении во время ученых занятий подпортило осанку Живого Будды. Свои красивые руки с длинными аристократическими пальцами он обычно складывал определенным образом, демонстрируя миролюбие. Мальчик часто с интересом следил за моей жестикуляцией при разговоре. Она противоречила духу тибетцев, достойными позами олицетворявших спокойствие Азии. Одевался далай-лама всегда одинаково: в простую красную монашескую робу, предписанную когда-то Буддой.

Время летело быстро. Казалось, словно где-то прорвало дамбу, и на меня обрушился мощный и непрерывный поток вопросов. Я с удивлением отметил, как много отрывочных знаний накопил мой собеседник, читая книги и газеты. Он перевел на тибетский язык английский семитомник о Второй мировой войне, умел различать типы самолетов, автомобилей и танков, знал имена Черчилля, Эйзенхауэра и Молотова, но зачастую не понимал взаимосвязей между ними и не имел рядом человека, способного что-либо разъяснить. Теперь, задавая мне все мучившие его годами вопросы, он был счастлив.

Примерно в три часа появившийся Супон Кен-по сообщил: пора обедать. В функции этого настоятеля входило следить за физическим состоянием далай-ламы. Я собрался уходить, но Бог-Король усадил меня обратно и приказал Кенпо зайти позже. Потом скромно достал тетрадь с различными рисунками на обложке и попросил меня посмотреть. Я с удивлением констатировал: он сделал транскрипции букв латинского алфавита! Какая инициатива и разносторонность! Напряженные религиозные занятия, изучение сложной механической аппаратуры и теперь современные языки! Юноша настойчиво просил меня незамедлительно начать обучать его английскому, транскрибируя произношение элегантными тибетскими значками. Примерно через час снова появился Супон Кенпо и теперь уже твердо напомнил своему хозяину о необходимости поесть. Мне он тоже предложил тарелку с пирожками, белым хлебом и козьим сыром. Когда же я скромно отказался, Супон завернул угощение в белую салфетку и дал мне его с собой.

Однако далай-лама еще не хотел заканчивать беседу: он умолял Кемпо подождать еще немного. Настоятель кивнул и с улыбкой удалился. Мне показалось, он любил мальчика как родной отец. Этот седовласый старец выполнял те же функции при тринадцатом далай-ламе и до сих пор находился на службе. Видимо, он зарекомендовал себя исключительно верным человеком, ведь в Тибете при смене хозяина менялись все слуги.

Прощаясь, далай-лама пригласил меня посетить его семью, летом жившую в Норбулингка, и подождать в их доме, пока он пошлет за мной. При расставании юноша потряс мне руку — по-европейски, возможно, впервые в жизни.

У меня в голове не укладывалось: я провел пять часов в обществе Бога-Короля земли лам! Садовник запер за мной ворота, а охранник, уже не раз сменившийся с момента моего прибытия, с некоторым удивлением салютовал оружием. Я медленно возвращался верхом в Лхасу, и только белый сверток с пирожками свидетельствовал: случившееся не приснилось мне. Но даже друзья мои вряд ли поверили бы в происшедшее…

Естественно, я гордился своими новыми обязанностями. Обучать наукам западного мира умного парня, правителя страны, по размерам равной Франции, Испании и Германии, вместе взятыми, представлялась интереснейшей задачей, если не сказать больше.

Тем же вечером я прочитал описания конструкций реактивных самолетов — о них спрашивал мой ученик, а ответов я дать не мог и пообещал удовлетворить его любопытство при нашей следующей встрече.

Время шло. Я всегда тщательно готовился к нашим урокам, стремясь сделать обучение моего любознательного студента системным.

Его ненасытное любопытство часто ставило меня в трудное положение. Он порой интересовался совершенно неожиданными вещами, а я не всегда мог дать исчерпывающее объяснение. Например, при обсуждении атомной бомбы мне пришлось предварительно рассказать об элементарных частицах. Это привело к беседе о металлах, для определения которых в тибетском языке нет общего термина. Я подробно рассказал о них, вызвав тем самым массу других вопросов.

Моя жизнь в Лхасе вступила в новую фазу. Чувство неудовлетворенности исчезло. Я не забросил и свои прежние занятия: сбор новостей для министерства и составление карт. Дня не хватало: часто приходилось работать до поздней ночи. Времени для отдыха и удовольствий не оставалось. Мне надлежало являться по первому требованию далай-ламы. На приемах я теперь появлялся не утром, а только во второй половине дня. Но обделенным себя не чувствовал. В моей жизни наконец появилась цель! Часы, проведенные с учеником, духовно обогащали не только его, но и меня. Он рассказывал много интересного об истории Тибета и буддизме. Тут он являлся экспертом. Часами мы дискутировали на религиозные темы. Юноша весьма надеялся сделать меня буддистом и рассказывал о книгах, содержащих описания древних способов отделения души от тела. История Тибета изобиловала легендами о святых, чьи души самостоятельно действовали на расстоянии многих сотен миль от их физических тел. Далай-лама верил: исполняя предписанные ритуалы, он сможет, оставаясь в Лхасе, незримо присутствовать и влиять на события, например, в Самье. Набравшись достаточно опыта, мальчик собирался послать меня туда и давать мне указания из Лхасы. Помню, я со смехом ответил: «Ну хорошо, Кундун, если ты сможешь такое сотворить, я тоже стану буддистом».

К сожалению, мы так и не приступили к религиозному эксперименту. Начало нашей дружбы омрачила политическая напряженность. Тон пекинского радио становился все более вызывающим. Чан Кайши уединился со своим правительством на Формозе. В Лхасе Национальная ассамблея проводила одно заседание за другим. Формировались новые воинские подразделения. В Шо проводились парады и военные учения. Сам далай-лама освятил новые военные знамена.