Памятник Дюку(Повести) - Воинов Александр Исаевич. Страница 33

Од сидел на скрипучей деревянной скамейке, поставленной около двери, в которую его уже один раз вводили. Его допрашивал низкорослый бритоголовый подполковник со свирепыми глазами, тот, которого он впервые увидел в блиндаже сразу после пленения.

Теперь этот подполковник уже дважды проходил мимо, не обращая на него никакого внимания, словно не замечая. Дважды уже сменили часового, а время мучительно тянется и тянется.

За тонкой дверью мерно стучит пишущая машинка. Чей-то густой бас вызывает какого-то сорок восьмого, очевидно, старшего начальника, потому что как только начинается разговор, бас начинает звучать высоким тенором: «Вас беспокоит капитан Свиридов…» Быстро прошел фельдъегерь с толстым кожаным портфелем. Высокий красивый майор вышел из крайней двери, постоял перед Леоном, внимательно его разглядывая и, как показалось Леону, достаточно дружелюбно, потом коротко приказал проходившему мимо лейтенанту: «Позовите Корнева. Его вызывает Савицкий», — и неторопливо вернулся в комнату. Лейтенант, козырнув, быстро бросился в конец коридора, и через мгновение коренастый подполковник, пройдя мимо Леона, вошел в ту дверь, за которой его ожидал начальник.

Обычная, знакомая, штабная суета. Хорошо, если бы вдруг появилась Тоня! Он сумел бы шепнуть ей, чтобы она помогла понять, что происходит. Что от него потребуют?.. Неужели же она действительно хочет бежать вместе с ним? Странно!.. Очень странно! А может быть, это только игра? Она действует по заданию, хочет внушить ему надежду, а затем сильнее нанести удар! Сломить волю!.. Но для чего?.. Он сказал все, что мог, даже больше. О высадке на пляжах Каролина-Бугаза! Они как будто не догадывались, что это ожидается немцами.

Вдруг у него захватило дыхание. Проверка!.. Конечно же, его сообщение проверили и убедились в ложности! Теперь его расстреляют! Обязательно! За такую ложь расстреливают во всех армиях мира.

Так вот почему никто не обращает на него внимания. С ним уже покончено! Он не представляет ни малейшего интереса, поэтому его больше не допрашивают.

Внимание! О чем говорит за стеной капитан, обладатель баса, который может становиться тенором? Как будто о нем! Он явственно слышит разговор, который не может приглушить тонкая перегородка.

— Он тут!.. Три часа сидит!.. Больше не интересуетесь? Не будете допрашивать? Ясно!

Леон почувствовал, как его притягивает пол. Хотелось упасть, забиться, закричать. Но он только сунул в рот кончики пальцев и прикусил до боли. Кончено! Все кончено!.. А может быть, прекратить пытку ожидания сейчас же? Броситься бежать, и пусть его убьют в спину?

Все его чувства обострены до предела. Что делать?.. Что делать?.. Как спасти жизнь?! Успеет ли Тоня?.. Где она? Только бы его вернули обратно в хату… Тогда еще не все пропало!..

Скрипнула крайняя дверь, вышли полковник и подполковник. Говорят? О чем?!. Он разбирает отдельные слова…

— Решено, — негромко говорит полковник. — Сейчас же посылайте шифровку… Командующему… Каролина-Бугаз… Уточним отдельно!.. Все поняли?..

— Все понял, товарищ полковник!

Они расстаются. Полковник выходит во двор, а подполковник торопливо направляется к себе.

Все кончено! Теперь все кончено! Если бы его оставили жить, при нем не вели бы разговора, который является строжайшей военной тайной.

Для них он уже труп! И признания его теперь уже не имеют никакого смысла. Никакого!..

Боже!.. Мама!.. Нет сил все это вытерпеть. Скорее бы все кончилось… Как жаль, что он понимает по-русски! Лучше бы до последнего мгновения не знать, что его ожидает.

Из соседней двери вышел немолодой капитан, к которому снова вернулся бас, и коротко приказал часовому вести пленного назад. Тот дотронулся до плеча Леона, и знаком показал, чтобы он шел вперед.

Леон медленно шагал по дорожке к хате, опустив голову. Все краски вдруг стерлись. Он не видел ни домов, ни встречных людей, ни неба, ни земли. А что, если все это ложь и его убьют сейчас, в затылок? Почему-то солдат отстал. Стоит. Целится!.. Сейчас!.. Сейчас… Он ощущает острую физическую боль в затылке…

Но выстрела нет! Солдат отстал, чтобы закурить новую папиросу. Наконец ступеньки крыльца. Одна!.. Жив!.. Вторая!.. Жив!.. Третья!.. Шаг, еще шаг!.. Жизнь распалась на отдельные движения!.. Вот рука взялась за дверь. Жив!.. Вот дверь приоткрылась!.. Жив!..

Нет! Солдат не выстрелил!.. Не выстрелил!.. Но нет сил ожидать ночи!..

Он тяжело опустился на топчан и немеющими пальцами расстегнул воротник кителя. На столе стыл обед, но он даже не притронулся к нему.

В окошко было видно, как солдат, который его привел, о чем-то беседует с часовым, очевидно, рассказывает что-то веселое — оба посмеиваются.

В мире еще есть смех!

Его знобило. Он потуже натянул на плечи шинель и, согнувшись, приткнулся в угол. И вдруг вспомнил, что давно не молился. Губы стали шептать молитву, которую знал с глубокого детства: «Боже, прими и прости мои грехи!..» Но поймал себя — мысли прикованы к Тоне. Последняя надежда. Он не хочет умирать! Не хочет!..

День тянулся! Он потерял счет времени, может быть, он уже прожил здесь двести, а то и триста лет. Как будто за окном уже смеркается. Скоро ночь!.. Ночь!.. Где его убьют?! Наверно, здесь же, около хаты!.. Он будет лежать на земле, и вот эти руки уже ничего не будут чувствовать.

Он смотрит на свои широкие, сильные ладони, сгибает и разгибает пальцы. Сейчас они еще живы! Куда попадет пуля?.. Вот сюда, в сердце?.. А может быть, в глаз?! И он зажмурился, так невыносимо об этом думать…

Может быть, не все кончено!.. Испытай судьбу!.. Как будто охрану не усилили! Попробуй бежать!..

Он осторожно пробрался к окну. Часовой скучающе сидит на крыльце, зажав винтовку между коленями. А что, если вызвать его, заставить войти в хату, наброситься и задушить? А потом надеть его шинель и начать пробираться к фронту. Если уж суждено погибнуть, то пусть в бою, он будет отстреливаться из винтовки.

Он постучал согнутыми пальцами в стекло.

Круглов встал и неторопливо подошел к окну.

— Что надо?!

Леон знаком показал, что просит его зайти.

— Не положено! — крикнул Круглов и вразвалку пошел на место.

Леон посидел немного у окна, судорожно думая, что же еще можно сделать. Ничего не придумал и поплелся к своему топчану.

Ломило голову. Хотелось сорвать повязку, но он понимал, что только доставит себе лишние мучения. Посидев немного, он прилег. И как только голова коснулась подушки, он сразу же почувствовал под нею какой-то посторонний, жесткий предмет.

Через мгновение его рука вытащила маленькую солдатскую лопатку, к ручке которой был прикреплен клочок бумаги. Письмо? Он быстро развернул его. Печатными буквами по-немецки написано: «Копайте в сенях, со стороны поля и ждите».

Несколько мгновений он всматривался в скупые, слова, постигая их тайный смысл. Уже угасшая надежда, возрождаясь, возвращала его к жизни. Действовать немедленно, не теряя минуты…

Какое счастье, что он заперт только снаружи. Он давно заметил, что доски пола в сенях прогнили и едва держатся. Их легко раздвинуть и опуститься в неглубокое подполье. Фундамент у этой хаты, наверно, уходит в землю всего на несколько сантиметров, а там, где сени, его и совсем нет… Только тихо!.. Тихо… Ни одного лишнего звука!.. Нервы напряжены до отказа. Рука до боли сжимает древко лопатки. Он выглянул в окно. Часовой медленно идет в сторону от крыльца. Вот его голова промелькнула мимо окна. Теперь можно приоткрыть дверь в сени!..

Боже! Какой предательский скрип! Он только сейчас услышал этот визгливый стон, от которого цепенеют все мускулы. Проклятая! Теперь она сама закрывается!..

Отчаянным движением он выскочил в сени, придержав дверь. В сумраке трудно разглядеть, какая половица наиболее годна для того, чтобы ее быстрее приподнять. Он опустился на колени и ощупью стал выискивать щель, настолько широкую, чтобы, действуя лопаткой, как рычагом, раздвинуть доски. Огромная заноза вонзилась ему в левую ладонь; он выдернул ее, зашипев от боли, и тут же забыл о ней…