Принуждение (СИ) - Дэй Каролина. Страница 27

Чтобы никто не понял, что влюбляюсь в своего преподавателя, скрывающегося по ту сторону черной повязки…

Забираю в гардеробной куртку и мельком вижу выходящего мистера Салливана, удерживающего пальто в руке. И я бы подбежала сейчас к нему, потребовала бы объяснений вновь, вопреки нашей странной игре, пока в глаза не бросается одна маленькая деталь.

Та шелковая лента так же выглядывает из заднего кармана джинс…

Глава 21

И снова снег. Ощущение, что эта зима какая-то аномальная. Слишком много осадков, слишком часто наблюдаю за окном снежинки. Кажется, они падают вечно, не переставая. Дают возможность понаблюдать за их траекторией и… подумать.

Но сегодня, в отличие от предыдущих дней, я не просто гляжу на падающий снег, сидя на подоконнике. Нет, все не так. Не в сочельник. Потому что именно в этот день на протяжении многих лет я стою на одном и том же месте в утепленных уггах, в теплой куртке, через которую не проникнет ни один сильный поток ветра.

Мери Анжела Браун и Патрик Шон Браун. Покойтесь с миром.

Выгравированные на мраморном камне имена знаю с самого детства, и до сих пор не могу привыкнуть к тому, что уже третий сочельник вижу их здесь. Вчитываюсь в буквы, каждый раз пытаюсь найти хоть какое-то несовпадение, но это невозможно. Они погибли. Слишком скоропостижно и слишком неожиданно для нас с Адамом.

В гробу во время похорон были из лица. Холодные, белоснежные, без каких-либо признаков жизни. Я прекрасно помню эти моменты, когда прижималась к плечу Адама, а все вокруг расплывалось, как акварельные краски на холсте.

А ведь за пару часов до трагической гибели мы казались со стороны счастливой семьей…

— Долли, принеси из гаража банку со специями, — доносится мамин нежный голос из-за двери холодильника, когда я заканчиваю взбивать гоголь-моголь и облизываю палец, погруженный в любимый напиток. Главное, чтобы Адам не увидел, а то опять выпьет все до того, как мы сядем за стол.

— Хорошо, — с довольной улыбкой накидываю куртку и бегу в гараж.

На самой дальней полке мама обычно хранила заготовки для разных блюд, в том числе и специальные специи для индейки. Фирменный рецепт от мамы. Зато мясо после приготовление становится таким вкусным. Мм… Пальчики оближешь.

И вообще, вкусная индейка — последнее, за что я люблю рождество. Для меня этот праздник единения с семьей, радости и бесконечного снега, который одаривает нас и позволяет оставить на земле множество ангелов. Надеюсь, Эндрю с родителями тоже к нам придут, он обещал познакомить со своей девушкой. Наконец-то!

— Не могу сейчас говорить, мы готовимся к сочельнику, — доносится из-за ворот грубый голос папы. Даже сегодня не может оставить рабочие дела на потом. — Мне плевать, какие требования он предъявил, завтра статья должна быть выложена на официальном сайте журнала, это понятно?

Родной голос не раздается еще некоторое время, за стенами гаража слышен легкий зимний ветерок, нарушающий тишину вокруг. Но я больше не вслушиваюсь в разговор. Да и зачем оно мне? Все равно ни черта не понимаю в этой дурацкой журналистике.

Достаю с верхней полки банку и спускаюсь обратно со стремянки на пол. Точнее пытаюсь, пока под правой ногой не ломается ступенька, а я не лечу спиной в западню. То есть в сильные отцовские руки.

— О, Долли, ты что здесь делаешь? Упадешь же! — папа тут же подхватывает меня на руки. Высокий, сильный, мужественный. Всегда придет на помощь. Даже сейчас, когда я уже выросла и мало похожу на пятилетнюю девочку с двумя хвостиками.

— Маме помогаю, — показываю банку с жидкими специями. — А ты чего опять работаешь? Мама ругаться будет!

— Индейку готовите, да? — уходит он от темы. — Ох, вкуснятина. Жду не дождусь! А гоголь…

— Только не вздумай его выпить!

— Ну глоточек можно? — умоляюще смотрит голубыми как у нас с братом глазами.

— Ну ладно, — улыбаемся вместе с папой, когда он заносит нас к двери на кухню. — Только Адаму ничего не говори, а то как в прошлом году будет.

— Договорились. А ты пообещай одну вещь.

— Какую?

Папа строит задумчивое выражение лица, ставит меня на пол и, наклонившись к уху, таинственно шепчет:

— Не рассказывай маме о моем телефонном разговоре.

— Хорошо.

Возможно, если бы я в тот момент осознала, что этот разговор с папой был последним, то позволила бы ему и гоголь-моголь выпить, имбирные печенья бы дала втихаря от мамы. Да что угодно бы сделала, лишь бы тот день не закончился их смертью.

И сейчас, глядя на их могилу, могу только проливать слезы и жаловаться на жизнь. Могу бесконечно долго рассказывать об учебе, о состоянии Адама в больнице, о друзьях.

И о своей жизни, в которой столько вопросов и ни единого правильного ответа…

Долгие дни с последней встречи с незнакомцем, я снова мучилась догадками и пыталась объяснить новые факты. Лента в заднем кармане, аромат, легкий акцент, который не заметила с самого первого дня. Если бы не Эндрю и посещения Адама в больнице, то сошла бы с ума окончательно. Почему?

Потому что теперь я вижу в каждом мужчине своего незнакомца, стоит только ощутить аромат мяты и поглядеть на рост. Он высокий, примерно на голову выше меня, если учесть тот факт, что в последний раз я была на каблуках. Мистер Салливан не казался таким высоким, да и доктор Коннор такими габаритами не владел. Наверное.

Черт!

— Я не знаю, что мне делать, мама, — шепчу, глядя на ее имя.

Чувствую, как капельки слез стекают по щекам, как все вокруг расплывается и размазывается. Как в душе все сжалось от боли потери и от жизни, которую приходится вести. От неизвестности.

Так не хочется впускать запретное чувство. Неправильное. Ужасное. Неизвестное и непонятное. И есть ли оно в принципе? Может, просто так кажется? Может, я застряла в иллюзии неких отношений?

В который раз понимаю, что Эндрю был прав. Нужно оставить все это. Забыть о нем. Не интересоваться. Даже если в мыслях лишь этот незнакомец. Сколько раз говорила себе об этом? Много. Сотни. Тысячи раз прибегала к этой мысли, но решила следовать сей ас. В этот момент. Когда у меня не остается сил что-то искать, доказывать и гадать. Еще тогда, в кабинке туалета, я готова была снять повязку сразу же, как за ним закрылась дверь, побежать вслед и встретиться лицом к лицу.

Но теперь мне плевать…

И в когда я пойду наперекор самой себе в следующий раз?

— Я так скучаю по вас. Мне так вас не хватает…

Не слышу звука своего голоса. Наверное, только губами получается пошевелить. Сейчас я настолько погружена в себя, что не слышу хруста свежевыпавшего снега позади.

И давно забытого голоса…

— Лолита?

Знакомый голос проникает в уши сладким бальзамом. Что? Опять? Сколько можно? Я теперь в каждом взрослом мужчине буду видеть его? Даже в…

— И ты здесь? — удивленно смотрю на давно забытое лицо.

Парень на мгновение хмурит темно-русые брови, обходит меня, кладет букет белых лилий на гранитный камень и встает справа от меня. Слышу чавканье жвачки во рту. И запах мяты. Снова. Кажется, он вечно будет меня преследовать. В смысле запах, а не человек. Хотя от бывшего всегда так пахло, но теперь этот аромат ассоциируется не с первой любовью, а с последней…

Нет, вру. Незнакомец не последняя любовь. Он вообще не любовь.

— Я к бабушке на могилу ходил, случайно тебя увидел, — произносит Шон, глядя на меня с любопытством. И я его рассматриваю. Он почти не изменился, все такой же миловидный, привлекательный, только черты лица стали более мужественными и медовый взгляд острее.

— Ты разве не переехал в Будапешт?

— Недавно вернулся, решил сюда сходить. Не думал, что встречу тебя здесь.

И я не думала, что когда-нибудь увижу тебя. Что вспомню наши годовалые отношения, нашу любовь. Страсть. Не предполагала, что воспоминания ворвутся в разум так внезапно, когда мне так необходимо отвлечься от дурных мыслей.

И что я стану сравнивать прошлое с настоящим. С незнакомцем…