Академия под ударом (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 13

Она хотела бы ощутить все это не в зеркальном видении, а на самом деле. Но Элиза слишком хорошо понимала, какой будет расплата за эту свободу.

Безумие. Оборотни, которые принимают звериный облик слишком часто, теряют разум. Они сохраняют человеческий вид, но становятся зверьми.

Оберон опустился на диван, и Элиза села рядом с ним, будто повиновалась неслышному приказу. Ее начало знобить.

— Вы умница, — негромко сказал Оберон. Накрыл ее руку своей, и озноб отступил. Пайпер радостно заулыбался, чихнул, завилял хвостиком. Ему нравилось, что Оберон пришел, а странное отражение растаяло. — Вы прекрасно понимаете свою суть и сдерживаете ее разумом.

Элиза пожала плечами.

— Моя мать была оборотнем. Она рассказывала мне страшную сказку про Жиля Реццо, барона Виклеанского, — промолвила она. — Он тоже был оборотнем, только превращался в волка… А потом он окончательно лишился рассудка и перерезал всех жителей поселка. Я очень плохо помню свою мать, но эту сказку…

Оберон понимающе кивнул.

— И на церковном суде Реццо сказал, что это были не люди, а овцы.

— И мы не смогли бы с вами так хорошо общаться, — вдруг сказала Элиза. — Я не жалею, что посмотрела в зеркало. И рада, что во мне есть эта нить.

Она сделала паузу и спросила так, как требовал этикет:

— Как прошел ваш день?

Оберон улыбнулся. Элиза подумала, что эта улыбка похожа на огонек, который озаряет лицо и делает его интересным и привлекательным.

— В трудах и заботах, — признался Оберон. — Знаете, я даже соскучился по всем этим проблемам. А потом, уже к весне, буду скучать по охоте на болотниц. Точно буду, это временем проверено.

— Болотницы? — удивилась Элиза. — Кто это?

Улыбка Оберона стала еще шире: разговор перешел в важную и интересную для него область.

— Это такая жаба ростом с комнату, — объяснил он. — Сидит обычно где-нибудь на глубине. Выставляет наружу приманку: очаровательную барышню, которая сидит на мелководье или берегу, причем совершенно обнаженная. Вся ее одежда — это длинные светлые волосы до талии. Путник разевает рот от удивления, девушка зовет бедолагу к себе, похоть застит ему глаза, а потом болотница обедает.

Элиза поежилась. Оберон запустил пальцы в карман и вынул желтоватый изогнутый клык, протянул Элизе. Она дотронулась до него кончиком пальца и почувствовала легкий укол тока, какой бывает, когда прикасаешься к старым артефактам. Зуб занимал почти всю ладонь Оберона. Элиза подумала, что, сложись иначе, он бы охотился на нее — а потом с гордостью показывал кому-нибудь трофей. Лисью лапку или хвост.

Однажды один из приятелей отца, обожавший охоту, показывал шкуры волков и лис. Элиза не знала, каким чудом смогла удержаться на ногах, не упасть в обморок и не измениться в лице. Она вела ту беседу, которую положено вести светской барышне при отважном охотнике, а дома с ней случилась истерика. Отец сидел рядом, гладил ее по голове и что-то говорил, пытаясь утешить, но Элиза не могла разобрать ни единого слова.

— Страшно, — призналась она, и Оберон убрал клык.

— Страшно, — согласился он. — Вот я и отдыхаю на преподавании. А потом отдыхаю от студентов на болотах. Иногда даже не знаю, кто хуже, какой-нибудь бездельник, который мне всю душу вытреплет, или болотница.

— У вас сегодня были какие-то проблемы со студентами? — поинтересовалась Элиза. — Я слышала шум.

Оберон усмехнулся. Вздохнул.

— На мой факультет впихнули юношу королевских кровей, — сообщил он и угрюмо почесал веко. — Седьмой сын короля Висена, владыки Абаринского, — ответил он и признался: — Наглая дрянь, которая уже диктует нам, как мы должны себя вести! Якобы прежний ректор подписал договор, по которому абаринские принцы могут у нас учиться, а то, что у него нет никаких способностей к магии, никого не волнует. Я, честно говоря, не удивлен его поведению. Абаринцы вообще какие-то припадочные.

— И что же делать? — удивилась Элиза. Оберон пожал плечами.

— Дотянем его до зимней сессии, — сказал он. — Там пойдем на озеро ловить русалок, и он сбежит сам. И никогда больше не захочет обучаться магии, это уже с гарантией.

— Русалки такие страшные? — удивилась Элиза. В сказках, которые она читала в детстве, это были вечно юные и прекрасные девы, нежные песни которых заманивали моряков на скалы.

— Когда открывают свои истинные лица — да, — ответил Оберон. — Половина первокурсников обычно мочит штаны с перепугу, и это, я вам скажу, не грех.

Элиза поежилась. Хотелось надеяться, что по коридорам замка не бродят чудовища пострашнее.

— А что, их там разводят, в этом озере? — предположила Элиза. Оберон кивнул.

— Студентам надо учиться, — ответил он. — А тренировочный зал это все-таки немного не то. Русалки там мечут икру.

— А оборотни? — глухо спросила Элиза. — Как вы учите их охотиться на оборотней?

Оберон не ответил. Задумчиво посмотрел куда-то сквозь нее, протянул руку к Элизе и поправил кудрявую прядь, мягко пробежавшись кончиками пальцев по уху. Прикосновение заставило Элизу замереть, как в тот день, когда Оберон заставил ее раздеться.

Она только сейчас поняла, что давно наступил вечер, что за окном царит непроглядный мрак, и изящная лампа под потолком озаряет комнату теплым золотым светом. Откуда-то издалека доносился гитарный перезвон, веселые голоса — студенты отмечали свой приезд в академию.

Элизе казалось, что она больше не сможет ни заговорить, ни вздохнуть.

— Убить оборотня — это примерно то же, что убить человека, — негромко произнес Оберон. — Пойдемте спать, Элиза. У нас был долгий день.

Под вечер коридоры академии опустели. Быстрым шагом двигаясь в сторону своих апартаментов, Оберон слышал, как отовсюду доносятся веселые голоса студентов. Ребята сидели в комнатах, играли на гитарах, заливисто хохотали — провожали лето. Завтра первый день нового учебного года.

— Здесь красиво, — завороженно промолвила Элиза, глядя, как колонны убегают вверх и раскрываются там кронами и листвой каменной резьбы. По мраморным ветвям пробегали огоньки, и одна из каменных птиц вдруг развернула крылья и уронила перо, рассыпавшееся пригоршней искр. Мраморные цветы дрогнули и раскрыли бутоны, озарив коридор золотистым светом — Элизе казалось, будто она идет в таинственном саду.

— Да, красиво, — согласился Оберон. — Это придумал Велинд, основатель академии. Он построил замок.

Они подошли к дверям, и Оберон провел ладонью над ручкой, снимая личное заклинание. Комнаты скрывались в мягком сиреневом сумраке; войдя, Оберон похлопал в ладоши, и сразу же стало светлее.

Он скучал. За лето в комнатах ничего не изменилось, и Оберон подумал, что наконец-то вернулся домой. Вот просторная гостиная, обставленная в старинном, несколько угрюмом духе, но здесь уютно, словно в родительском доме. Вот двери в кабинет и в спальню. А вот и их чемоданы — уже пустые, разобранные. Домовые разложили вещи по шкафам. Пайпер с веселым писком пробежал по гостиной и свернулся клубочком возле камина: выбрал себе место.

Теперь комнаты декана в самом деле напоминали дом его родителей. И та собака, которая лежала у камина много лет назад, была похожа на квиссоле Элизы.

— У вас тут очень уютно, — с улыбкой заметила Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ.

— Там наша спальня, — сказал он, и улыбка Элизы не погасла, но сделалась будто бы тише, словно Оберон напомнил о чем-то болезненном, а Элиза скрыла свои подлинные чувства, как и положено барышне из приличной семьи. — Я приказал домовым поставить диван для вас. Вам будет вполне удобно.

Он подумал, что ведет себя, как идиот. Если девушка нравится, то надо этим пользоваться, с учетом того, что она не сможет убежать. Она, в конце концов, обязана ему честью и жизнью.

Какой-нибудь светский мерзавец давно бы воспользовался случаем. Иногда Оберон жалел, что не был таким.

Какие отдельные диваны? Ну-ка быстро под бок своему спасителю и защитнику, и не заставляй его ждать!