Академия под ударом (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 5

— Я ничего не умею, — едва слышно откликнулась Элиза. — Только переводы.

Оберон улыбнулся.

— Вы же сможете взять коробку со стула и поставить на стол, правда? — спросил он. — А большего там и не требуется. Ну не плачьте, Элиза. Пожалуйста.

Да, Оберон мог бежать по болоту за скелетами Гнилых гончих, мог выцепить призрака из зазеркалья, мог подняться в небо за туманными змеями, но вот в утешении плачущих девушек он был полным профаном. Элиза снова всхлипнула, провела по лицу ладонью и сказала:

— Вы спасли мне жизнь, милорд… Спасибо вам.

Оберон усмехнулся.

— Право же, я не сделал ничего особенного, — ответил он. Элиза шмыгнула носом, села в кровати, стараясь не смотреть в его сторону.

— Неужели кто-то хочет меня убить? — спросила она. — Это невозможно.

— Сгибельники не появляются просто так, ниоткуда, — ответил Оберон, с омерзением вспомнив грязную простыню с кровавыми пятнами. — Сделать их может только маг, и это требует значительных усилий. Скажите, Элиза… ваш отец любил вас?

Элиза посмотрела на него так, словно искала в его словах какой-то грязный намек. Конечно, за этот месяц она чего только не услышала о своем отце — и теперь готова была броситься в бой.

— Да, — ответила она с вызовом. — Да, он любил меня.

Оберон кивнул. Подумал, что во всей этой ситуации есть что-то книжное. Такое могло бы случиться только в романе: мужчина и девушка связаны заклинанием и не могут расстаться.

Какая пошлость, Господи Боже ты мой.

— Я сегодня думал об этом, — спокойно произнес Оберон. — Он любил вас, заботился, дал образование. Вы были для него не просто ресурсом. Уж поверьте, я знаю, как ведут себя отцы. У меня четыре сестры. Дочь надо выгодно выдать замуж, больше она ни для чего не нужна.

Элиза нахмурилась. Кивнула.

— Да. Да, все так.

— Он не оставил бы вас расхлебывать свои грехи, — уверенно сказал Оберон. — Да, генерал был разорен, но он нашел бы выход и не свалил все на плечи дочери. Любимой дочери! — Оберон сделал паузу и добавил: — Я готов поклясться, что вашего отца убили. И это сделал именно тот, кто сегодня послал к вам сгибельника.

До этого он не спешил. То ли копил силы, то ли просто наслаждался тем, как Элиза барахтается, пытаясь выбраться из того болота, в которое превратилась ее жизнь. Но потом Элиза выставила сластолист на окно, и ее враг понял, что нужно спешить.

Птичка могла выпорхнуть из клетки. Она почти выпорхнула.

— Господи… — прошептала Элиза. Посмотрела на Оберона темным испуганным взглядом. — Не верится…

— Это еще одна причина для поездки в академию, — Оберон ободряюще улыбнулся и мягко сжал ее руку. — Я знаю там всех. Любой новый человек неминуемо вызовет вопросы. Вы там будете в безопасности, Элиза.

Тонкие пальцы дрогнули в его руке. Элиза улыбнулась в ответ — едва-едва, но все же улыбнулась.

— Спасибо вам, — промолвила она. — Я очень вам благодарна… Оберон.

— Попробуйте уснуть, — доброжелательно посоветовал Оберон. — Завтра все будет по-другому.

Густая тьма в большом зеркале на стене обрела насыщенную синеву, и что-то шевельнулось в ее глубине. «Ты уже это обещал, — услышал Оберон далекий ледяной шелест. — Однажды ты уже говорил, что спасешь и защитишь».

Зеркало дрогнуло. Покрылось изнутри морозным узором.

«И ты обманул, — рассмеялась тьма. — И сейчас ты тоже обманешь».

Элиза была уверена, что не сможет заснуть. Слишком многое случилось с ней за день — нервы звенели, как натянутые струнки, и от мыслей начинала болеть голова. Но после того, как госпожа Анжени подала ей стакан воды с каплями, Элизе стало легче. Намного легче.

— Поспите, — повторил Оберон. Он лежал на краю кровати так, чтобы не дотрагиваться до Элизы, и она с каким-то смешанным чувством подумала, что теперь ей придется спать с ним в одной постели.

Это не пугало. Это было странным и непривычным, только и всего. Элиза думала, что после смрадных объятий сгибельника ее уже ничего не напугает.

— Попробую, — вздохнула Элиза, свернувшись калачиком под одеялом. Отец всегда говорил, что надо быть честной с людьми и собой, и сейчас она признала, что этот человек ей нравится. То, каким тоном он заговорил о дуэли, осадив этих хамов из министерства магии, не могло не вызывать уважения.

— Вы два раза спасли мою честь, — негромко сказала Элиза. — И один раз мою жизнь.

Оберон негромко рассмеялся.

— Я не сделал ничего особенного, уж поверьте. Любой порядочный человек поступил бы так на моем месте.

Теперь уже Элиза рассмеялась.

— Нет… Все наши знакомые знали, в каком я положении. Никто не помог. А Морис вообще расторг нашу помолвку…

Выставляя сластолист на подоконник, она вдруг подумала, что Морис увидит цветок, придет и все исправит. В конце концов, так ведь положено поступать джентльменам?

Но Морис не пришел. Зачем ему бесприданница с проблемами?

В этом разговоре было что-то умиротворяющее. Огонек в лампе медленно гас, давно наступила ночь — густая, темная, уже осенняя. Скоро зарядят дожди, смоют краску с листвы, а потом пойдет снег.

Элизе сделалось тоскливо.

Зачем вообще рассказывать о своих бедах? О расторгнутой помолвке? Впрочем, о чем еще можно говорить в такой ситуации, особенно с человеком, к которому она теперь привязана заклинанием.

— Да и дьявол с ним, с этим вашим Морисом, — заметил Оберон. — Зачем нужен мужчина, который убегает при первой же проблеме?

Элиза не знала. Девушке положено выходить замуж, быть женой и матерью. Так принято. Муж, конечно, может проиграть в карты приданое своей жены, может ходить к шлюхам, может даже бить — но без него ты все равно не человек. Так, недоразумение.

— Вы ведь не убегаете, — сказала Элиза. Оберон усмехнулся.

— Нет. Я дерусь.

— У вас есть жена? — спросила Элиза и сразу же пожалела об этом. Стал бы Оберон заходить в дом со сластолистом на окне, если бы был женат?

Может, и стал бы. Элиза давно убедилась в том, что благородные люди и поступки есть только в книгах. А в жизни бывает по-разному.

— Нет, — ответил Оберон, и Элизе почему-то показалось, что он смущен.

— Кто мог желать смерти моему отцу? — задумчиво спросила она. — Он был хорошим человеком. У него не было врагов.

Оберон усмехнулся.

— Обычно у хороших людей намного больше врагов, чем можно предположить, — произнес он. — Вашего отца убили. Опозорили. Довели вас до отчаяния, а потом натравили сгибельника. Вашу семью ненавидят, Элиза.

Он шевельнулся, устраиваясь поудобнее. Элиза вдруг подумала, что сейчас он снова возьмет ее за руку — но он не взял.

— Я рада, что вы здесь, — призналась Элиза. — Правда рада.

Оберон негромко рассмеялся.

— Вы милая, — сказал он. Лампа погасла, и во тьме Элиза не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается. — Честно говоря, я не думал, что вы вот так взяли и пошли работать. Любая другая барышня давно бы выставила сластолист. Простой и легкий способ.

Глаза снова защипало. Ставя горшок на подоконник, Элиза переступала через себя. Зачеркивала всю свою жизнь. Выбрасывала прочь свои мечты и надежды, почти видела, как они летят по мостовой опавшими листьями.

— Я думала, что выйду замуж, — промолвила она. — Что буду жить тихо и спокойно, переводить сонеты Кефелли… А оказалось… вот так.

— Еще выйдете, — с непробиваемо спокойной уверенностью сказал Оберон. — Все еще будет, Элиза, можете мне поверить. В таких вещах я никогда не ошибаюсь.

Теперь уже Элиза рассмеялась. Тихий ночной разговор сворачивал в совершенно непредсказуемую область.

— За кого? Вся столица видела сластолист. А эти господа из министерства расскажут всем и каждому, что мы спим в одной постели, — лицо стало жечь, и Элиза поняла, что готова расплакаться. Интересная штука жизнь, в ней можно пасть, не утратив достоинства.

Все эти дни она готовила себя к тому, что потеряет. И так и не смогла до конца вооружиться здравым смыслом и успокоиться.