Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина. Страница 16

Небо было светлым.

Солнце — ярким.

Женщина молчала, ожидая продолжения истории, которая станет своеобразной платой за чай и несколько минут покоя.

— У исшхас есть обычай. Они отпускают молодняк гулять по миру, полагая, что тем стоит удовлетворить свое любопытство, а заодно узнать, что и вне холмов есть жизнь. Молодые отличаются от стариков. Они гибче. Куда лояльней к людям. И порой ищут странного… к примеру, связываются с человеческими женщинами. Реже — с мужчинами…

…та деревушка называлась Малые Козлики. И забавно, что козлов в ней не было, не считая, разве что, двуногих.

Обыкновенная.

Приткнувшаяся меж двух речушек, подпертая с одной стороны лесом, она жила себе своей неторопливой жизнью, в которое время, казалось, вовсе отсутствовало. Здесь менялись дни и сезоны, но… не люди. Да, кто-то появлялся на свет, кто-то умирал, однако что это меняло?

Нет, деревня не была бедной.

Беленые стены домов. Соломенные крыши, а местами и дранкой крытые. Просторные дворы и скот, который здесь ценили куда больше людей.

Тогда еще на подходе Глеба поразили местные коровы — невысокие, но какие-то до того ладные, что взгляд не отвести. Их шкуры цвета темной меди лоснились. Белые рога были круты и остры с виду, а глаза полны печали.

…будто знали.

Его напоили молоком. Просто так, ибо путников положено встречать, ведь всяк знает, что, с идущим по дороге и милость Господня, а уж какая, так то от хозяина зависит.

И потому от монетки отказались.

Мол, так оно не по обычаю.

Почему Глеб решил остановиться в той деревеньке? Сложно сказать. Может, и вправду притомился, все ж от Збесского кряжа путь был долог. Может, решил дать отдых коню. А может, и вправду Господь, с которым у Глеба отношения не складывались, привел. В нем весьма скоро опознали мага, но не обрадовались, только староста, крепкий еще мужчина с окладистой бородой, вежливо попросил от коров держаться. А то ж мало ли, вдруг молоко закиснет. Взамен он пригласил Глеба в свой дом.

А что, дом был хорош.

Каменный.

Крылечко резное. Ставни расписные. Лавки. Кудель, которую мучила меланхоличного вида девица, то ли дочка, то ли одна из невесток. В доме было людно, шумно и, несмотря на окна, чадно. И Глеб попросился в сарай.

Он все одно к дороге привык.

Да и лето на дворе.

Солнце припекает. В сарае-то, на душистом сене, совсем иначе спаться будет, чем в духоте дома. А взамен он заговорит пару камней от шукш. Нечисть мелкая, для людей неопасная, а вот от курятника ее отвадить непросто.

На том и сговорились.

В первую ночь Глеб просто спал. И спалось хорошо. Он помнит, что видел что-то чудесное, пахнущее молоком и творогом, который принесли поутру. Жирный, рассыпчатый, щедро приправленный сметаной и медом, тот был сладок. И пожалуй, Глеб согласился, что лучшего завтрака и пожелать нельзя.

— Они не знали, ни кем он был, ни к какому племени принадлежал, — про тот творог рассказывать было не уместно, как и про тоненький вой, который разбудил его посреди ночи.

Тогда Глебу почудилось, что воет пересмешник, который любит притворяться ребенком. Вдруг да дрогнет бабье сердце, и жалость затмит разум…

…пересмешника следовало изничтожить.

И Глеб поднялся.

Он с немалым трудом избавился от сна, где все так же сладко пахло молоком и сеном. Он выбрался из копны, смахнул тяжелый тулуп, выданный ему вместо одеяла.

— Да и только смог добиться, что чужак… думаю, они его даже не видели, кроме дочки старосты. Она родилась красивой, но… как бы выразиться, не особо умной.

…пустота в глазах.

Удивление. И рот приоткрытый, будто она точно знает, что ничего не знает. И главное, не притворялась.

— Ее поставили пасти коров. Чем она зацепила исшхас, вряд ли получится узнать. Подозреваю, всему виной любопытство. Связь их была недолгой. И он ушел раньше, чем узнал о беременности. В общем, от плода бы избавились…

…если бы не коровы.

Те самые медношкурые коровы с белыми, будто из мрамора выточенными, рогами.

— Исшхас по своему обычаю оставляют подарки. Вот и этот… я не понял, что именно он сделал. У Исшхас совсем иная сила, но коровы изменились. Точнее девушка их изменяла. Поэтому ее и не рискнули тронуть…

…вой то обрывался, то вновь растекался песней по деревне, заставляя нервничать собак. А Глеб все не мог обнаружить, откуда же он доносится.

Но скрипнула дверь.

И на пороге появился староста.

— А ну цыц, оглашенный! — рявкнул он кому-то.

…вряд ли пересмешнику. Того и здоровые мужики опасаются, потому как тварь, пусть и невелика, но юрка и коварна, а уж когти ее острее косы будут. Взмахнет рученькой и вскроет горло.

Вой прервался ненадолго, а после зазвенел с новой силой.

— Тихо, сучье семя! А то разбудишь сейчас… — староста хлестанул кнутом. — Я с тебя тогда шкуру сыму…

Вой звенел.

— Ах ты ж…

— Идем, Костень, — на пороге появилась старостиха, женщина крупная, степенная. В белой ночной рубахе до пят она походила на призрака. — Идем, а то и вправду разбудишь.

— Так ведь…

— Сам знаешь, на нашем сене так спится, что ни один… — договаривала она уже шепотом, и Глеб напрягся. Как-то вот… не любил он этаких сюрпризов. — А ты орешь.

Добавила это женщина с упреком.

— Он же ж не со зла. Голодный. Небось, днем не покормили, да и вечером запамятовал?

Крякнул староста.

— И воды опять же… сейчас я ему плесну чего, пусть поест, бедолажный…

Глеб сотворил полог.

Уж очень интересно стало ему, кого там собралась кормить старостиха. Он умел ходить беззвучно, к шишиге подбираться доводилось, что уж говорить о немолодой женщине. Та долго возилась в сенях, перебирая горшки, бормоча что-то под нос, то ли супруга ругая, то ли того, воющего.

Наконец, плеснув из горшка в ведерко, она подхватила его и пошла. Она минула дом, и сарай, где обретались коровы, обошла махонький, но вполне себе крепкий с виду курятник, чтобы остановиться у зарослей малины.

— Ишь, поперла, — пробурчала, раздвигая колючие ветки. И Глеб шагнул следом.

В малине имелась тропинка, которая вывела к старой груше. А уж у корней ее Глеб и увидел решетку.

— Иду, иду… не ори так, — женщина остановилась и, опустившись на карачки, принялась развязывать веревку. — Что за напасть на нашу голову… да кабы не коровушки… кормилицы наши…

Из ямы несло тьмой.

А еще болью, гнилью и характерной вонью отхожего места.

— Фу, завтра соломки принесу…

— Кому? — поинтересовался Глеб, и женщина ойкнула, схватилась за сердце. Она охнула, покачнулась было, но упасть Глеб не позволил. Подхватил под ручку и предложил: — Сама расскажешь или как?

— К тому времени, как интересное положение девушки стало заметно, скот уже в достаточной мере переменился, чтобы гулящую не побили камнями. В деревнях живы некоторые суеверия.

…так, господин магик, она же ж с лесным человеком спуталася, — староста разводил руками и недовольно поглядывал на жену, будто именно ее полагая виноватой во всех нынешних бедах. — А они только и радые отродье свое честным людям подбросить.

Отродье сидело на цепи.

Оно было тощим.

Грязным.

И злым.

Оно скалилось одинаково, что на Глеба, что на старосту, признавая лишь старостиху с ее котелками. Оно ело из корытца, шумно чавкая и запихивая обеими руками варево из картофельных очисток и каши, щедро заправленное сывороткой.

…а еще оно было темным.

— Мы ж его честь по чести в лес носили, на три ночи. Так не забрали же ж, — староста чесал бороду, а Глеб пытался понять, что ему с полукровкой делать. Оставлять было нельзя, дар давно уже очнулся и перешел в активную фазу. Чудо просто, что малец никого не угробил. — Мы б его того, да… тогда ж что с коровками станется? Коровки-то больно ладные… а молоко-то, молоко… мед, а не молоко…

Анна слушала внимательно. Она подперла щеку рукой, и солнце коснулось бледной ее кожи, сделав ее будто прозрачной.