Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина. Страница 54

Гудели мухи под потолком, то приближаясь к полоскам ткани, пропитанным смесью сахарной воды и клея, то возвращаясь к окну.

— Сестра милосердия… работали они вместе. Любовь. Жениться вздумал. Только я-то сразу поняла, что никакой там любови и нет… — Переслава кинула очищенный клубень в воду, и ушел он беззвучно, без всплеска и брызг. — Это мужики наивные. Им пару слов ласковых скажешь, они и готовые поверить, что любят их безмерно. А бабы — народишко хитроватый. Да и то… видела, как он глядит. Не было там любви. Вот тебе крест, не было!

Она перекрестилась широко, размашисто.

— Я ему так и сказала. Потом. После. Раз уж пришло жениться, оно-то, конечно, надобно, потому как мужик в годах да бессемейный доверия не внушает, но так можно б кого поприличней найти. Небось, не хвост собачий, целитель… он тогда в госпитале святой Матроны служил, это уже после выше позвали. Но все одно… я б с соседями погутарила, узнала б, у кого девки в года вошли. Поглядела б, чтоб и ладные, и здоровые, и хозяйство вести умели. А любовь… дурота это.

Переслава сплюнула себе под ноги и поморщилась.

— Только ж эта… брюхатая оказалась. Потаскуха.

…а Платон был чересчур благороден, чтобы от своего дитяти отказаться.

— Пойми, — он говорил с Переславой тихо и ласково, пытаясь тем самым унять праведный сестрин гнев. — Конечно, нехорошо получилось, но что теперь? Бросать ее?

— А хоть бы… — ее душила обида за брата.

— Разве оно по-божески?

— Думать надо было, чем ноги раздвигала, — Переслава металась по комнате, которая вдруг стала тесна. Ей мучительно было представить, что в этом доме, с любовью ею устроенном, вскоре появится другая хозяйка.

А с нею что будет?

С Переславой?

Прочь отправят? Так некуда отправлять.

Оставят в приживалках? Не пойми кем? С девкою не поладят они, взгляд у той больно хитрый, из той породы, что мягко стелет, да спать замаешься.

— Так уж вышло. Да и поверь, Лампуша — не худший вариант. Сирота, конечно…

При этих словах Переслава разом лишилась сил, упала на стул, обмякла. Сирота? Выходит, что и смотреть за нею некому было, и учить, и… и все ведают, какие у сироток несчастных нравы. В приюте овечки кроткие не выживают.

— …но работящая. У нас ее ценят. Тихая и скромная. Поладите.

…а куда деваться-то? Платон упрямым оказался. И от разговоров о будущей женитьбе отмахивался. А ведь можно было все решить миром.

Дать девке денег.

Дитя, коль так уж надобно, забрать. Переслава вон знала, с кем раскланяться, чтоб документ выправили. Признала б своим, да и…

— К чему эти сложности, — Платон и вправду не понимал. Он, уверенный, что всецело распоряжается собственной жизнью, не видел опасности в скромной сиротке Евлампии.

А та обживалась в доме.

Одни кружевные салфетки сменились другими. Исчезли кружки, словно бы случайно разбившись…

…такая неуклюжая.

…простите, Бога ради… вот я новые купила, ничуть не хуже.

Исподволь изменился Платонушкин гардероб, потому как оказалось, что выбирала Переслава вещи немодные и не лучшего качества. Последнее было ложью, уж в тканях-то она разумела побольше всякой там пигалицы, но…

…как-то само собой вдруг сложилось, что под рукой Переславы осталась лишь кухня. Да и то пришлая стала командовать, что сготовить, будто Переслава сама сообразить не способна.

— Успокойся, — Платон отмахивался от жалоб. — Блажь беременной девицы…

…которая держалась в доме совсем уж хозяйкой.

Свадьба состоялась. В махонькой церквушке, скромная, едва ль не тайная. Не было ни гостей, ни выезда приличного, ни подарков, ни наставлений… непотребство, а не свадьба.

— После свадьбы она мигом работу бросила. Мол, тяжко. А Платон лишь кивал, ему думалось, что если я дома сижу, так и ей надо, — Переслава вытерла руки полотенцем. — Иные-то до самых родов работают, и ничего. Все копеечка в дом. А эта… только и могла, что ныть. То дурно ей, то тяжко, то ноги крутит, туфли новые надобны, то платье тесно стало. И что? Взяла иголку и расставила… хотя, конечно, живот у нее маленьким был. Я как услышала, когда срок, так сразу и поняла, что неладно там с дитем. Не бывает, чтоб на таком сроке и живот махонький.

Она неловко поднялась, оперлась на подоконник, замерев на мгновенье, потом махнула рукой, будто отгоняя тех самых назойливых мух, которые никак не могли успокоиться.

— А потом расти вдруг пошел. И так быстро… сама-то лицом схуднела, будто высохла вся, а с живота прям раздувало. Она и есть-то ничего не ела…

Вздох.

— Я ее и жалеть стала. Оно ж понятно было, что не жилец ребятенок. И Платоша смурной ходил. Там-то и без дара целительского все ясно было. Я тогда в храм пошла, свечу поставила за ребятенка. Невинная же ж душа… рожать она аккурат в мае поехала. Дурной месяц. Всю жизнь маяться станешь…

Мушиное гудение наполняло крохотную кухню, казалось, еще немного и заглушит оно и голос старухи, и собственные Анны мысли, которые были сумбурны.

Она даже знала, что услышит дальше.

— Я, говоря по правде, уже и цены узнала, чтоб, если оно вдруг, то домовинку взять подешевше. Они ж тоже всякие бывают. Детские, если хорошие, то дорогие больно. А еще ж отпевание, и веночки, и одежа особая… вышло бы в копеечку.

…и это тоже было странно, знать, что ее, Анну, должны были похоронить еще тогда.

— А они воротились. Платоша счастливый, она задуменная и… не такая, как должно. Обыкновенно что? Коль дитя не померло, то и мать господу молится, благодарит. Светится счастьем. А эта… после-то Платоша сказал… выпил, а так бы ни в жизнь, он крепко у меня молчаливый, но вот напекло. Других детей у Евлашки уже не будет. Слабая оказалась… что-то там не так у ней по женское части.

…и это знание лишь добавило неприязни.

Разве ж нормальная баба будет такой… никчемушной? И все отчего? Поспешил Платоша, поторопился. Уж Переслава нашла бы ему такую, которая б и пятех родила, и десятех, и не гляделась бы заморенною.

Да и то…

…небось, неспроста Господь Евлашку уязвил.

Что до дитяти, то по первости показалось оно обыкновенным. Младенчик, каковых Переславе случалось видать. Красноватый, сморщенный, благо, не больно криклив и спать спит. Сиську вот не сосет, да и молока у Евлашки не оказалось, пришлось козье искать, водой разводить и допаивать.

Причем Переславе.

Сама-то Евлашка вновь занемогла, а что за хворь — не понять. Легла, отвернувшись к стене, и лежала. Не ела, не пила, а оправлялась и вовсе под себя.

Блаженная.

Переслава и батюшку к ней кликала, чтоб освятил, да не помогло. Платоша-то только вздыхал, водил руками над головой да приговаривал, что надобно потерпеть.

Мол, у рожениц оно бывает.

Еще порошки принес.

О том времени Переслава вспоминать не любит. Оно-то, конечно, Платоша предлагал сиделку нанять, в помощь, да Переславе и без того чужих людей в доме хватило.

Она сама.

И с младенчиком, который вдруг очнулся и сделался криклив без меры: то ли козье молоко не пошло и животом маялся, то ли унаследовал материн дурной характер. И с Евлашкою, которую следовало поить, кормить, омывать, а еще про порошки не забывать, которые Платон оставил.

Они ли помогли или же молитвы, — в церковь Переслава хаживала, решивши, что вреда от того не будет. И дитё носила, завернувши в платок и на спину привязавши. Все так делают, так чем она хуже? К излету лета Евлашка вставать начала.

И пусть по-прежнему бродила по квартире, будто зачарованная, порой натыкаясь на стены и мебель, но хоть ложку сама в руках держала, все облегчение.

А там уж и говорить стала.

Одного дня Переслава, которая отошла всего-то на минуточку, — надо было с бакалейщиком словечком перекинуться — обнаружила Евлашку над колыбелью. Стояла та, держа подушку в руках, да покачивалась, глядела на дочку…

Глядела и…

— Не похожа, — тихо, но явно произнесла Евлашка. — Совсем не похожа…