Умный маленький поросеночек(Сказки Венгрии и Румынии) - сказки Народные. Страница 32

Табунщик и в этот раз подглядел, что проделывала волшебница. Вроде бы и сам подосадовал на царевича. Потом разбудил Ионицэ, поехали они домой, и тут он рассказал, как целовала Ионицэ волшебница и как плакала, не добудившись его.

На третий день опять поехал Ионицэ с табунщиком на пастбище к озеру Волшебниц. Ионицэ ходит, прогуливается взад-вперед по бережку, лишь бы не заснуть, а сам ждет не дождется, когда выйдет из озера волшебница. И что же он вдруг надумал? Взял да лег на траву и посматривает на озеро. Ну, и готово дело. Сон опять одолел его. Ионицэ спит непробудно. А из озера вышла волшебница, подходит к нему, целует, хочет разбудить и плакать-то принимается, прямо не знает, что и делать. Потом уж видит, что никак ей не добудиться, и говорит:

— Отныне я больше не приду!

Сняла кольцо у Ионицэ и надела себе на палец, а свой именной перстень ему на палец надела и после того скрылась в озере.

Немного спустя является табунщик, будит Ионицэ и рассказывает все, как было.

Ионицэ чуть не помер с досады. Глянул потом на палец, видит — чужое кольцо, а на кольце том написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».

Ионицэ только того и надо было. Пришел он домой и раздал все свое имение бедным. Справил себе пару железных постолов, взял стальную клюку и пошел странствовать по свету, попытать вестей об Иляне-Косынзяне.

Сначала прибыл Ионицэ к зятю, за которым была меньшая его сестра, и спрашивает:

— Не слыхал ли ты, случаем, про Иляну-Косынзяну?

— Нет, — ответил ему зять.

Ионицэ продолжает свой путь дальний и приходит ко второму зятю, за которым средняя была сестра. Спросил зятя, не знает ли он чего про Иляну-Косынзяну.

— Откуда мне знать? Про нее только сказки складывают, — ответил ему зять.

Да ведь любовь куда не заведет человека! Подтянул Ионицэ потуже ремни на постолах, взял свою стальную клюку и пошел себе дальше, куда сердце летит.

Наконец дошел он до третьего зятя, за которым старшая была сестра. Спросил и его:

— Ты много на своем веку видал и слыхал, стало быть, знаешь и про Иляну-Косынзяну.

— Покамест не слыхал, чтобы кому-нибудь довелось побывать у Иляны-Косынзяны, разузнать, где она есть, — ответил ему зять. — Воротись-ка лучше домой, нечего попусту ноги ломать да худую славу наживать.

Смолчал Ионицэ и затаил про себя, какая у него тоска на сердце. Без дальних слов распрощался и пошел себе дальше. Много гор и долин, много темных лесов и лугов исходил Ионицэ. Кого ни встречал, кого ни спрашивал про Иляну-Косынзяну, никто не сумел ничего сказать о ней.

— Что мне за житье без Иляны? Так и буду идти, покуда земной простор не кончится, покуда свет да небушко не скроются, — говорил сам с собой Ионицэ.

Шел он, шел и устали не знал. А на уме у него все Иляна была. Иной раз почудится ему, будто вот она, впереди, но потом видит, нет, показалось только.

Так думал он свою думу и поднимался на гору, пока не добрался до вершины. А солнце бывало в тех местах только на закате. По другую сторону горы была темная пещера. Вступил туда Ионицэ Фэт-Фрумос, шел, шел, и ни один жив человек ему не попался, только змеи да всякие звери сновали туда и сюда, но Ионицэ не побоялся их.

Наконец завидел он, вдалеке свет брезжится, и свернул в ту сторону. Ионицэ прибавил шагу, и вот доходит он до мельницы, какой на всем долгом пути своем не видывал. В быстрой реке черней сажи вода бежит, мельничные колеса гонит, они лётом летают.

То-то обрадовался Ионицэ! Зашел на мельницу, но людей там не видать, как обычно на мельницах. И не зря говорится: пропащая та мельница, куда народ не захаживает. Посмотрел он направо, посмотрел налево, и попался ему на глаза старик — таких древних лет, что веки себе крючьями поднимал. Старик тот не поспевал ссыпать муку в мешки, так скоро мука прибывала.

— Здравствуй, дедушка! — сказал Ионицэ старику.

— Здорово, молодец! — отвечал старик. — А скажи на милость, каким ветром тебя сюда занесло? На эту мельницу нога человечья не ступала.

— Да знать уж, суждено человеку исходить белый свет, чтобы все изведать. Прошел вот и я, да пока никто не сумел мне сказать того, о чем я спрашивал. Может, ты, дедушка, скажешь, ты давно на свете живешь.

Старик поднял крючьями веки, воззрился на Ионицэ и потом спросил, что ему надобно. Ионицэ ответил:

— Не слыхал ли ты чего про Иляну-Косынзяну?

— Так ведь мельница-то ее, на нее одну я и мелю день-деньской. Девять беркутов доставляют на мельницу по четыре мешка зерна каждый, и за день все надо смолоть.

Отлегло у Ионицэ от сердца, и силы сразу прибавилось. Ну потом, слово за слово, разговорился и подружился со стариком. А под конец выпросил у него позволение за мукой смотреть и в мешки ее ссыпать. Сам старик прилег на мешки и, конечно, сразу уснул — очень уж он натрудился. Ионицэ только того и дожидался. Живо насыпал муку в мешки, а в один мешок сам влез и зашил его изнутри.

Между тем прибыли беркуты, подняли великий шум, стали кричать, окликать старика:

— Готова ли мука?

Старик еле пробудился от сна, поднял веки и туда смотрит, и сюда заглядывает, юноши нет как нет. Бился, бился сонный старик, насилу взвалил мешки беркутам на спины, а те помчались домой пуще ветра, быстрее мысли.

Старик, известное дело, остался на мельнице пребывать — видно, там суждено ему было смерти дожидать. И долго, сердечный, ломал голову, куда мог юноша подеваться, в реку ли канул или опять выбрался на вольный свет, к земным жителям.

Но Ионицэ был в надежном месте. Беркуты доставили мешки к Иляне-Косынзяне и отдали их повару. Тот вспорол один мешок, как раз тот самый, где Ионицэ был. До смерти напугался повар, когда Ионицэ вылез из мешка.

— Да как же ты, мирской человек, попал сюда, скажи на милость?

— Про то знай молчи, — отвечал ему Ионицэ и показал перстень, а на перстне написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».

Не сказал больше ничего повар и оставил Ионицэ у себя при доме.

Вот в один день понадобилось повару печь хлебы на Иляну-Косынзяну, иного-то хлеба она и в рот не брала. Ионицэ и говорит ему:

— Дай-ка я испеку, увидишь, какой хороший хлеб будет!

— Ладно, — говорит повар.

Тут как взялся Ионицэ за дело, засучил рукава и давай тесто месить, живо-готово поставил хлебы в печь.

Вынул повар готовый хлеб из печи и никак надивиться не может: до того воздушен тот хлеб получился.

Вот понес он его Иляне, и только это она взяла хлеб в руки, сразу спрашивает:

— Кто испек такой славный воздушный хлеб?

— Кто же еще испечет? Я испек, — отвечает повар.

После того как вышел весь хлеб, повар сызнова печь собирается. Взялся Ионицэ за стряпню и сготовил хлеб вдвое лучше прежнего. Долго удивлялась Иляна, что хлеб раз от разу все лучше. А хлеб-то убывал скорее, чем прежде, — конечно, разве хороший хлеб залежится?

Понадобилось повару печь в третий раз. У Ионицэ сердце так и запрыгало от радости. Наготовил он третью печь хлеба, однако на этот раз, не долго думая, взял да и запек в один каравай перстень Косынзяны.

Повар опять понес хлеб Иляне-Косынзяне. Разломила она каравай пополам, перстень-то и выпал. Иляна подняла его, признала, а потом и спрашивает повара:

— Кто испек хлеб?

Повар мнется, юлит, ну да под конец пришлось ему сказать, что хлеб-то Ионицэ испек.

Немедля послала Иляна повара за Ионицэ, привели его к ней в дом, и как увидела она суженого, поцеловала, потом велела дать ему платье, золотом шитое, — его-то прежнее немытое было.

Спустя две недели обручилась Иляна с Фэт-Фрумосом и задала такой славный пир, что весть о нем разнеслась за тридевять земель.

После свадьбы Ионицэ получил от Иляны все ключи. Стал он теперь полным хозяином всех ее покоев. Только от одного подвала не дала ему Иляна ключа. Через несколько дней захотел Ионицэ узнать, что же такое в том подвале. Вот просит он ключ, Иляна дает ему и тот ключ. Пришел к подвалу, отпер его Ионицэ и заглянул внутрь да вдруг слышит, из бочки зычный голос раздается, велит открыть дверь пошире. Только Ионицэ успел отворить дверь, сорвались с бочки все обручи один за другим, да как вымахнет оттуда змей, словно гора великая, и прямиком к Иляне-Косынзяне. Подхватил ее и унес за тридевять земель.