Пленница Вепря (СИ) - Волкова Виктория Борисовна. Страница 40

Но уже по дороге из аэропорта понимаю, что положение куда хуже, чем мне казалось издалека. Янкина сестра, забрав детей, укатила отдыхать, а тесть и теща спокойно уехали в сад. И если бы не Приор, кто знает, где бы сейчас оказался мой Петя Бессонов.

— Что известно о нападавшем? Кто? Откуда? — рычу я, заходя в кабинет и плотно закрывая дверь.

— Так тут самое удивительное, Родя, — ошалело мычит Олежка, стукая кулаком по столу. — Я лично все записи с камер пересмотрел — ни одного постороннего. На Люка напали в ВИП-туалете. А ВИП-зона была вчера оцеплена, и туда никого не пускали. Это кто-то свой, но я никак не могу вычислить падлу! Своими бы руками придушил!

— Нужно искать, — мрачно приказываю, плюхаясь в кресло. — Вызывай спецов, каких считаешь нужным. Ставь прослушку, устраивай провокации, но эту тварь найди.

— Да я уже все предпринял, Родя, — в бессилии рычит Приор, — уже и с криминалистами советовался, и к братве бегал. Осталось только экстрасенса вызвать.

— Зачем далеко ходить? — криво усмехаюсь я и, порывисто открыв дверь, чуть не сбиваю с ног Ольгу, подходившую к двери. Перехватываю у нее поднос со всякой снедью. — Майю позови, — велю негромко. А сам, вернувшись к столу, наливаю себе полчашки крепкого чая. Пью жадными глотками, будто грею горло. Жена приходит сразу же. — Ты можешь помочь? — спрашиваю ее с последней надеждой. Я прекрасно понимаю, что все взаимосвязано. Участок. Люк. Взрывчатка в букете и, наконец, Канская.

Майя садится на диван. Внимательно смотрит на меня, потом на Приора и, дотронувшись до лба, морщится:

— Я ничего не вижу, Родичка, — шепчет она, извиняясь. — У твоего противника очень сильный экстрасенс. Все закрыто зеркалами, и я ничего не вижу.

— Чудесный ответ, — криво усмехается Приор и, встретившись с моим мрачным взглядом, прикусывает язык.

— А мы шли смотреть щенков, — не обращая внимания на нашу игру в гляделки, беззаботно сообщает Майя. — Саня с Мелиссой побежали вперед.

— Там собака. Лайма может не подпустить малышку. Она еще не знает ее, — всполошившись, выскакиваю из-за стола я и несусь во двор, перепрыгивая через ступеньки. И успеваю вовремя. Ворвавшись в сарай, замечаю, как поднявшаяся с лежанки Лайма наступает на детей, оскалив зубы. — А ну на место! — рычу я, показывая, кто здесь главный. — Свои, Лайма, — предупреждаю негромко. — Ступай к детям, девочка.

— Это такая страшная собака, — лепечет сзади Мелисса.

— Саня, — не поворачивая головы и во все глаза смотря на Лайму, обращаюсь я к сыну. — Возьми Мелиссу за руку и осторожно выходи. — Лайма, иди к щенкам, — говорю свирепой мамаше.

И, выйдя следом, удивленно наблюдаю, как внезапно щелкает замок калитки, и во двор входит Валера Марьинский.

— Ты уже дома? — удивляется он, будто это не он, а я ворвался к нему домой без приглашения.

— А где мне быть? Вроде мы не договаривались о встрече…

— Я думал, ты поедешь сразу в больницу, — тянет он недовольно.

— Это все ты, — догадавшись, иду в наступление я. Можно позвать охрану, околочивающуюся поблизости, но мне хочется лично придушить этого безумца. — Это ты напал на Люка и убил Канскую! Это ты подложил взрывчатку в букет!

— Нет, мой дорогой, — противно улыбается Марьинский, отшатываясь от меня. Силы явно неравны, и он это понимает. — Не только я. Но ты прав, на меня работают многие, — ухмыляется он, доставая пистолет. А до меня доходит его сумасшедший план: пока я буду в больнице у Люка, можно вполне спокойно взять в заложники Майю и детей. — Поедем, — кивает на калитку Валера, направляя на меня ствол. — Я хочу, чтобы ты переписал участок. По большому счету, он мой. Альберт не должен был его продавать. Он поклялся давным-давно отдать его мне. Но, видимо, сейчас это уже ничего не значит…

— Какой-то бред, не находишь? — говорю, подходя ближе, невзирая на оружие. Краем глаза кошусь на детей: мой сын и дочка Майки стоят как вкопанные.

— Бред? — переспрашивает Марьинский и тут замечает на крыльце Майю. — Спускайся сюда, красавица. Поедешь с нами, — криво усмехается он, направляя ствол на нее. — Я думаю, твой придурок будет сговорчивее…

Марьинский не сразу понимает, что допустил роковую ошибку. Легче драть с профессионалами, чем с отцом семейства. Профи по большей части дерутся до нокаута, а вот мужики, за которыми стоят жена и дети, бьются до последнего. Натренированным движением я подпрыгиваю и бью придурка головой прямо в лобешник.

Марьинский теряет равновесие, но до сих пор держит оружие наизготовку.

— Зайди в дом! — кричу я. — Саня, бегите!

Но вместо того чтобы укрыться за дверью, моя жена быстро сбегает вниз и устремляется к месту сражения. Валера Марьинский попадает в руки охраны, но, умудрившись вырваться, бежит наперерез Майке. Хочет схватить ее за руку и притянуть к себе. Но маленький кулачок жены наносит апперкот в нос, а следующий удар приходится в ухо.

Охрана, как и я, замирает от восхищения. Валера даже не думает сопротивляться.

«Весело, очень весело», — думаю я, наблюдая, как жена мутузит сумасшедшего доктора. И тут слышу, как хлопает дверь сарая, и срывающийся мальчишеский голос кричит.

— Фас! Лайма! Фас! Чужой! Он пришел похитить щенков!

Моя преданная собака пулей выскакивает из сарая и несется к чужаку. Прыгает на грудь, отталкивая Майку в сторону. Скаля зубы, пытается перегрызть глотку. Огибая дом, от выхода в сад несутся Приор и Трой. И мой пес, конечно же, кидается на подмогу подруге. А я, обнимая жену, лениво прошу собак отойти. Но куда там!

— Они загрызут меня, — вопит Марьинский. — Родя, пожалуйста!

— Зайдите в сарай, — шепчу я жене и детям, когда от крыльца раздается выстрел. Заплаканная Ольга выбегает с пистолетом.

— Отпустите его, — кричит истошно. Но тут же получает от подоспевшей сзади Марины скалкой по спине и, обронив пистолет, падает в руки охраны.

— Вот это настоящая провокация, — усмехаюсь я, показывая на парочку, лежащую на плитке. — Сразу всех взяли. Молодец, Лайма, ты сегодня молодчина, — заявляю я, трепля собаку по холке.

— Родя, — зовет меня жена. — Ты можешь считать меня сумасшедшей, — азартно восклицает она, — но Валера лично задушил Канскую, а взрывчатку в букет подложила Ольга. На Люка напал их сообщник. Он работает у тебя в клубе. Невысокий такой… Со шрамом на левой руке.

— Как ты догадалась, дрянь? — приподняв голову, искренне изумляется Марьинский. — Знать бы, что ты представляешь опасность, придушил бы…Но кто ж думал, что Вепрь женится на тебе и купит участок…

— Дался он тебе, — хмыкаю я и неожиданно замечаю, как глаза жены наполняются слезами.

— Я уже говорила тебе, — всхлипывает она, обнимая детей, — там место гиблое, и веет смертью. Срочно вызывай полицию и начинайте копать. Мне участок Канской напоминает кладбище.

— Что ты несешь, дура? — орет Марьинский. — Это наследство мое!

— Дебил, — морщусь я и, повернувшись к Приору, командую. — Делай, как она говорит.

И всеми фибрами души ощущаю полное доверие к любимой.

Вместе с женой и детьми я захожу в дом, тяжело поднимаясь по ступенькам.

— А почему ты не можешь вот так же увидеть, кто тебя подставил с цветочным бизнесом? — бурчу я, прекрасно зная, что все сказанное Майей подтвердит полиция.

— Ну, я-то уверена в своей невиновности, — улыбается жена и вполне серьезно заявляет. — Завтра поедем к Люку и по пути заскочим в банк и ко мне в квартиру…

— Конечно, — легкомысленно соглашаюсь, даже не подозревая, какой сюрприз готовит мне судьба.

20.

Этот и следующий день я провожу в полиции. Даю показания о происшедшем и вместе Павкой и его коллегами наблюдаю, как экскаватор перекапывает мою новую землицу. Замираю, когда ковш стучит по чему-то твердому. И через час убеждаюсь, что моя жена оказалась права. Почти весь участок напоминает кладбище. И я в который раз за сегодня вспоминаю Майку. Только благодаря ей мне удалось избежать грандиозной подставы. Наверняка Маргарита Семеновна не знала, какой жуткий сюрприз таит участок, доставшийся ей от мужа. Я с трудом припоминаю ее рассказ о споре Альбертика с криминальным авторитетом, вздумавшим на старости лет получить высшее образование. Канский хотел отчислить его, а Имар — получить корочки. Победил, конечно, наш придурковатый Ломоносов. И в качестве прощального подарка подарил профессору, как любимому преподавателю, кусок земли.