Империя, не ведавшая поражений - Кук Глен Чарльз. Страница 61

— За последние несколько лет я повзрослела. Я маленькая, но я не ребенок. Что же касается того, что я женщина — считайте как хотите. Я не передумаю.

— Нариман!

— Отец, может, хватит? Ты защищал меня, когда я умоляла этого не делать. Ты окружил меня любовью, которой я не заслуживаю. Помоги мне. Дай мне то, что нужно, чтобы вернуть Мисра. Научи меня тому, что я должна знать.

Аль-Джахез покачал головой.

— Моуфик, ты был прав. Она замечательная женщина.

— Лисичка… На это потребуется слишком много времени. И я не богат. Я не могу купить оружие, лошадей и…

— У нас есть лошадь. У нас есть меч. Ты был солдатом. Я могу выжить в дикой природе. Я из племени аль-Мубурак.

Моуфик вздохнул.

— Меч слишком тяжел для тебя, девочка.

Нариман посмотрела на Аль-Джахеза. Капитан пытался спрятаться среди подушек.

— Лисичка, я не хочу потерять и тебя. Я этого не вынесу.

Голос Моуфика сорвался. Нариман заметила выступившие на его глазах слезы.

Он не хотел видеть, как она уезжает. Сердце подсказывало ему, что больше он не увидит ее никогда.

Черный всадник похитил ее у него точно так же, как похитил у нее Мисра. Она крепко обняла Моуфика.

— Отец, я должна это сделать. Разве ты не пошел бы за мной?

— Да. Да. Пошел бы. Я понимаю.

— Это неразумно, — сказал Аль-Джахез. — Не говоря уже о том, что противостоять шагуну и Джебалу невозможно, что станет с молодой женщиной, путешествующей в одиночку? Любой честный мужчина сочтет ее подходящим развлечением, а уж тем более работорговец или бандит. Ученик установил свои законы, девочка, но большей частью страны, как всегда, правит Зло.

— Эти проблемы стоит решать по мере их возникновения.

Капитан был прав, и она не могла этого отрицать. Женщины не имели ни законного статуса, ни защиты. Когда шагун овладел ею, он оскорбил ее отца, а не ее. Незамужняя женщина не считалась человеком.

Но это не пошатнуло ее решимости. Пусть будут прокляты все проблемы, и любой, кто станет на ее пути.

Когда Нариман чего-то очень хотелось, она всегда этого добивалась. Моуфик в конце концов сдался, и Аль-Джахез неохотно разрешил ее обучать.

Нариман училась столь прилежно, что со временем завоевала уважение со стороны солдат Аль-Джахеза. Она приходила рано и уходила поздно, трудясь усерднее любого парня.

Она выносила любые страдания, не обращая внимания на ушибы и царапины. Инструкторы называли ее Лисицей и пятились, когда в ее глазах вспыхивал смертельный огонь.

Однажды она заставила Моуфика отвести ее к капитану и сказала Аль-Джахезу:

— Я готова. Завтра ухожу.

Аль-Джахез обратился к ее отцу:

— Ты разрешаешь, Моуфик? Вооруженная женщина — это против природы.

Моуфик пожал плечами.

— Не пытайся меня удержать, — сказала Нариман. — Отец занимается этим уже несколько недель. Я все равно уйду, несмотря ни на чьи разрешения или запреты.

— Моуфик, запрети ей это безумие.

— Капитан, ты же ее слышал. Мне что, посадить ее за решетку?

Аль-Джахез посмотрел на нее так, словно собирался запереть ее в клетку ради ее же собственной безопасности.

— Тогда выдай ее за меня замуж, Моуфик.

Нариман все поняла, хотя и лишилась дара речи.

Аль-Джахез хотел прав законного супруга, чтобы иметь возможность запретить ей, призвать на помощь закон, если она станет настаивать. А если она взбунтуется, ее станут преследовать, словно сбежавшую рабыню.

Ее охватил неподдельный ужас. Она уставилась на отца, видя искушение в его взгляде.

— Капитан, душа и сердце требуют от меня согласиться. Но я не могу. Другой голос, более сильный, убеждает меня отпустить ее. Как бы мне ни было больно.

Аль-Джахез вздохнул, признавая свое поражение.

— Как пожелаешь. Не навлеки позор или горе на своего отца, девочка. — Он посмотрел ей в глаза. — Горе или позор своими собственными поступками. В том, что сделал с тобой шагун, нет твоей вины. Они словно буря в пустыне. Пока они не пройдут мимо, перед ними можно лишь склонить голову. Иди. Жрецы благословят твой путь.

Они уже ждали, в прекрасных церемониальных одеждах. Глаза Аль-Джахеза блеснули.

— Видишь? Даже старый капитан начинает тебя понимать.

— Возможно. — Она подумала о том, не слишком ли она предсказуема.

Церемония была важнее не столько для нее, сколько для Моуфика и Аль-Джахеза. Она выдержала ее лишь ради них. Сама она могла вполне обойтись и Каркуром.

— Что ж, — сказал Аль-Джахез. — Еще одно, и я тебя больше не стану задерживать. Гамель, шкатулку.

Жрец принес шкатулку из сандалового дерева. Аль-Джахез открыл ее. Внутри, на белом шелке, лежал кулон — маленький бледно-зеленый камень, похожий на многие из тех, что она видела на земле.

— Пожалуй, это достаточный дар, чтобы отплатить тебе, Моуфик, — сказал Аль-Джахез и обратился к Нариман: — Девочка, Ученик учит, что даже уступка колдовству есть грех, но приходится быть практичным. У самого Ученика есть советники-шагуны. Этот камень — амулет. Он предупредит тебя, если ты окажешься рядом с тем, кто обладает Силой. На расстоянии в милю он начнет становиться холоднее, а когда окажешься совсем близко, засветится зеленым. Это лучшее оружие, которое я могу тебе дать.

Нариман пыталась унять дрожь, но ей это не удалось. Расплакавшись, она обняла капитана. Он настолько удивился, что отскочил назад, но выражение его лица сказало ей все.

— Ступай с Господом, Лисичка. И с Каркуром, если тебе так приятнее.

— Спасибо, — ответила она. — За все. Особенно за то, что ты друг отца.

Аль-Джахез усмехнулся:

— Ах, девочка, кто мы без друзей? Всего лишь катящиеся по песку отрубленные головы.

Нариман оглянулась незадолго до того, как крепость Аль-Джахеза скрылась из виду. «Это уже вчерашний день, — подумала она и посмотрела на юг, в сторону обширного песчаного моря. — А там — завтрашний. Восемьсот миль». Натянув поводья, она коснулась амулета на груди, оружия, сумки, которую Моуфик наполнил военными трофеями, думая, что она не видит. Он сделал все возможное, чтобы ее отговорить, и все возможное, чтобы ей помочь.

Она еще раз оглянулась, подумав о том, не пошлют ли ей вслед телохранителей, руководствуясь своими понятиями о сильном и слабом поле.

— Вперед, Верная, — сказала она своей кобыле. Крепость скрылась за горизонтом, и сердце Нариман дрогнуло. Она осталась одна, словно катящаяся по песку отрубленная голова, — и всадник мало чем мог помочь ей.

Нариман представила его себе таким, каким он был в тот день, когда забрал Мисра. Она вновь ощутила влажное тепло в чреслах, но уже не столь сильно, как раньше. Ненависть начинала гасить огонь страсти.

Она жалела, что женщина неспособна сделать с мужчиной то же самое, что он сделал с ней.

Дикая местность, об опасностях которой ее предупреждали, не прощала ошибок, и ее обитатели были ей под стать. Нариман дважды встречались мужчины, которые сочли ее подарком небес. В первый раз ей удалось от них убежать. Во второй раз ее загнали в угол, и пришлось сражаться. К ее удивлению, из этой схватки она вышла победительницей.

Хотя она постоянно убеждала себя, что ничем не хуже любого мужчины, в душе она никогда в это не верила. Неужели мудрость веков могла ошибаться? Но дальше она ехала, уже чувствуя себя намного более зрелой и уверенной в себе.

Огромная пустыня оказалась куда обширнее и жарче, чем она помнила. Вокруг не было ни души, ни деревца.

— Отрубленной голове придется катиться дальше без тела. — Она часто выражала свои мысли вслух. Кто мог ее услышать?

У нее не оставалось иного выхода, кроме как направиться в Вади-эль-Куф. Местных жителей потряс вид женщины в мужской одежде, обвешанной оружием и изъяснявшейся столь же грубо, как любой бродячий воин. Даже шлюхи смотрели на нее разинув рты. Никто не знал, как к ней относиться. Она купила воды, задала несколько вопросов и поехала дальше, прежде чем они успели прийти в себя.