Фатерланд - Харрис Роберт. Страница 41

– И когда у вас кончилось?

– В прошлом году. Я отправилась в Европу, чтобы показать всем, что я на что-то способна. Особенно ему. Поэтому я так переживала, когда меня решили выслать. Боже, снова видеть их всех. – Она глотнула вина. – Возможно, у меня тяга к отцам семейства. Сколько вам?

– Сорок два.

– Как раз то, что мне надо. – Она с улыбкой посмотрела на него поверх бокала. – Так что будьте осторожны. Женаты?

– Разведен.

– Разведен! Перспективно. Расскажите о ней.

Ее прямота то и дело заставала Марша врасплох.

– Она была… – начал было он и осекся. – Она… – и замолк. Как в нескольких словах рассказать о той, с кем прожил девять лет, пять лет как разведен, которая только что донесла на тебя властям? – Она не похожа на вас, – все, что он смог сказать.

– А именно?

– У неё нет собственного мнения. Ее беспокоит, что подумают люди. Никакой любознательности. Злая.

– На вас?

– Естественно.

– Встречается с кем-нибудь?

– Да. С партийным бюрократом. Он ей больше подходит.

– А вы? У вас есть кто-нибудь?

В голове пронеслось: «Прыгай в воду. Ну, прыгай же». После развода у него была связь с двумя женщинами. С учительницей, жившей этажом ниже, и с молодой вдовой, преподававшей историю в университете, – ещё одной знакомой Руди Хальдера. Иногда он подозревал, что Руди задался целью подыскать ему новую жену. В обоих случаях связь продолжалась несколько месяцев. Обеим женщинам в конце концов надоели звонки не ко времени с Вердершермаркт: «Что-то случилось. Извини…»

Вместо ответа Марш сказал:

– Столько вопросов. Вам бы надо быть сыщиком.

Шарлет скорчила гримасу:

– Так мало ответов. Вам бы быть репортером.

Официант налил вина. Когда он отошел, она призналась:

– Знаете, я возненавидела вас с первого взгляда.

– А, это все моя форма. Она заслоняет человека.

– Эта форма действительно заслоняет. Когда мы встретились сегодня в самолете, я вас сразу и не узнала.

Марш подумал, что есть ещё одна причина его хорошего настроения: он не видел в зеркале своего черного силуэта, не встречал людей, старавшихся стать незаметными при его приближении.

– Интересно, – спросил он, – а что говорят об СС в Америке?

– Не надо, Марш. Ну пожалуйста, – попросила Шарли, отводя глаза. – Давайте не будем портить хороший вечер.

– Я серьезно. Мне бы хотелось знать.

– Говорят, что люди из СС убийцы, – ответила она, помолчав. – Садисты. Воплощение зла. Сказала, как просили. Понятно, не подразумеваю ничего личного. Еще вопросы?

– Миллион. Хватит на целую жизнь.

– На целую жизнь! Ну что же, давайте. Правда, я заранее не готовилась.

На мгновение он растерялся, слишком уж широк был выбор. С чего начать?

– Война на Востоке, – наконец произнес Марш. – Мы в Берлине слышим только о победах. Однако вермахт вынужден доставлять гробы домой с уральского фронта по ночам в специальных поездах, чтобы никто не видел, сколько оттуда прибывает покойников.

– Я где-то читала, что, по оценкам Пентагона, с 1960 года погибло сто тысяч немцев. Люфтваффе день за днем бомбит русские города, но русские продолжают наносить ответные удары. Вы не можете победить, потому что им некуда деваться. А применить ядерное оружие вы не осмелитесь, потому что боитесь нашего возмездия, ведь тогда весь мир взлетит на воздух.

– Что еще? – Он пытался вспомнить недавние заголовки. – Геббельс утверждает, что немецкая космическая техника каждый раз побивает американскую.

– Вообще-то, по-моему, это действительно так. Спутники с Пенемюнде запускались на орбиту на несколько лет раньше наших.

– Жив ли ещё Черчилль?

– Да. Теперь он стар. Живет в Канаде. Королева тоже там. – Журналистка заметила его замешательство. – Елизавета оспаривает английский престол у своего дяди.

– А евреи? Что, по мнению американцев, мы с ними сделали?

Она покачала головой:

– К чему все это?

– Прошу вас. Скажите правду.

– Правду? Откуда мне знать, где правда? – почти закричала она. За соседними столиками стали оглядываться. – Нас приучили думать, что немцы вроде пришельцев из других миров. В этом нет ни доли правды.

– Допустим. Тогда… что утверждает пропаганда?

Шарлет сердито отвернулась, но затем посмотрела на него так пристально, что ему стоило труда выдержать этот взгляд.

– Ладно, слушайте. Пропаганда говорит, что вы прочесали Европу, чтобы выловить всех до одного евреев – мужчин, женщин, детей, грудных младенцев. Она говорит, что вы вывезли их на Восток в гетто, где они тысячами вымирали от голода и болезней. Затем вы вытеснили оставшихся в живых ещё дальше на Восток, и никто не знает, что с ними потом стало. Горстка евреев бежала через Урал в Россию. Я видела их по телевизору. В большинстве чудные старички и старушки, чуточку чокнутые. Говорят о траншеях, куда сваливали убитых, о медицинских экспериментах, о лагерях, откуда люди никогда не возвращались. Говорят о миллионах убитых. Но затем появляется германский посол в шикарном костюме и во всеуслышание заявляет, что все это коммунистическая пропаганда. Так что никто не знает, где правда, а где нет. Скажу больше – у вас это почти никого не волнует. – Она откинулась на стуле. – Ну как, удовлетворены?

– Извините.

– Извините и вы меня. – Шарлот Мэгуайр потянулась за сигаретами, помолчала и снова посмотрела на него. – Значит, ради этого вы, когда были в отеле, передумали и решили взять меня с собой? Виски тут ни при чем. Просто хотели покопаться в моих мыслях. – Она рассмеялась. – А я-то думала, что использую вас.

После этого разговор наладился. Исчезла скрытая неприязнь. Ксавьер рассказал об отце, о том, как по его стопам поступил во флот, как по воле случая попал на работу в полицию, которая пришлась ему по вкусу, более того, стала призванием.

Она заметила:

– Все равно не пойму, как вы можете её носить.

– Что?

– Эту форму.

Он налил себе вина.

– О, это легко объяснить. В 1936-м криминальную полицию влили в СС; всем офицерам присваивались почетные эсэсовские звания. Так что передо мной встал выбор: или я остаюсь следователем в этой форме и пытаюсь приносить какую-то пользу, или становлюсь кем-то другим без этой формы, и от меня никакого толку.

«Судя по тому, как идут дела, скоро у меня не останется и этого выбора», – подумал он.

Наклонив голову набок, девушка кивнула:

– Теперь понятно. Думаю, вы поступили правильно.

Март вдруг стал противен самому себе.

– Нет, неправильно, – раздраженно возразил он. – Все это дерьмо, Шарли. – Впервые за весь ужин он назвал её так, хотя она с самого начала настаивала на этом. Такое обращение свидетельствовало, что он до конца откровенен. И поспешил добавить: – Я говорил так всем, включая себя, последние десять лет. К несчастью, теперь даже я перестал этому верить.

– Но худшее из того, что случилось, произошло во время войны, когда вас здесь не было. Вы же говорили мне, что были в море. – Она замолчала, опустив глаза. Потом продолжила: – Во всяком случае, во время войны все обстоит иначе. В войну все страны совершают злодеяния. Моя страна бросила бомбу на японских мирных жителей – в одно мгновение уничтожила миллион человек. К тому же последние двадцать лет американцы были союзниками русских. Не забыли, что творили русские?

В её словах была правда. Продвигаясь на Восток, немцы одну за другой обнаруживали массовые могилы сталинских жертв, начиная с захоронения десяти тысяч польских офицеров в Катынском лесу. Миллионы погибли от голода, во время чисток и депортаций в тридцатые годы. Никто не знал точной цифры. Массовые могилы, камеры пыток, лагеря за Полярным кругом – немцы сохранили их все как памятники погибшим, как музеи злодеяний большевиков. Туда водили детей – экскурсоводами служили бывшие заключенные. Существовала целая школа исторических изысканий, посвященная расследованию преступлений коммунизма. По телевидению показывали документальные ленты о результатах сталинской бойни – выбеленные временем черепа и скелеты, заваленные бульдозерами трупы, облепленные землей останки женщин и детей, связанных колючей проволокой и убитых выстрелом в затылок.